Самым ужасным было то, что Рид обещал, что я не пересекусь с Нэшем, и тем не менее я чувствовала его здесь сегодня вечером с интимной, сверхъестественной точностью, которой у меня не должно было быть. Когда я проходила мимо группы мужчин, обсуждавших цены в Китае, мою кожу покалывало от ощущения, будто за мной наблюдают. Я чувствовала это весь вечер: пару глаз, следивших за каждым моим шагом. Я хотела сбежать. Но мне нужны были деньги на еду, счета и кредиты. Резко развернувшись, я не дала наблюдателю возможности скрыться раньше, чем я замечу его. Два карих глаза наблюдали за мной с третьего от меня стола. Их обладатель отсалютовал мне бокалом. Я изо всех сил пыталась разглядеть с расстояния его лицо под широкой маскарадной маской изумрудного цвета, но я знала, что это не Нэш. Глаза не те. Ресницы слишком короткие. Волосы лежат слишком аккуратно. И мурашки не бегали по моим рукам. Никто из нас не отвел взгляда, даже когда зрение мое затуманилось и я произнесла про себя «криптоскопофилия». Желание тайком заглядывать в окна домов, когда проходишь мимо. И вот я так же очень хотела заглянуть под маску. Незнакомец выбил меня из колеи, как будто мой мозг знал нечто, чего не знала остальная часть меня. Безрассудная. Дерзкая. Глупая. Я бы не стала спорить ни с одной из этих характеристик, когда вставала в позу, вздернув подбородок, вызывая его подойти ко мне. Рид всегда ненавидел эти черты во мне, но я никогда не могла противостоять им. Я родилась борцом, что объясняло, почему я никогда не сдавалась и не опускала взгляд, если только меня не хватали за руку и не разворачивали лицом к стене. Бесчисленные политики расхаживали по залу в своих туфлях от Оберси и с искусственно отбеленными улыбками, добиваясь голосов богатых избирателей, которые ожидали милостей в обмен на свои деньги. Бизнесмены, одетые в «Дормейль», переходили от группы к группе, заключая инвестиционные сделки и поддерживая деловые контракты, заключенные ранее. Возле открытого бара светские львицы обсуждали интрижки и сплетничали о ничего не подозревающих жертвах, одетых в платья прошлого сезона. Более сотни человек находилось со мной в зале, но Шантилье удалось зажать меня в углу. Она измучила меня проблемами, которые я не собиралась решать. Мою кожу все еще покалывало, и я боролась с искушением обернуться и посмотреть, наблюдает ли еще за мной человек в маске. Хуже… я бросила ему вызов. Признаю, что за последние четыре года я стала более безрассудной. Впрочем, такой я была всегда. – Где, мать ее, икра? – Шантилья размахивала руками, пока с ее плеча не соскользнула бретелька платья. Когда я попыталась избавиться от ее общества, она последовала за мной и прижала меня к стене. – Твою мать! Нам нужна икра. – Ее неугомонные руки указывали на толпу гостей позади. – Кто облажается, если гости пожалуются на то, что нет икры? Я! Мне нужна, мать его, икра, Родес. Она умудрялась разговаривать исключительно матом, сохраняя при этом смысл в предложениях. Ее ванкуверский акцент становился сильнее с каждым выкрикиваемым словом. Она напоминала мне Плаксу Миртл, и я не могла убежать от нее, поскольку она была моей начальницей. Я представила себя ураганом, подобным тому, что бушует обычно снаружи, но который сейчас мечется по залу, заставляя платья промокнуть насквозь, прекращая все разговоры. Ожидая, пока тишина не заполнит мои уши и я не обрету покой. Пока не смою из бального зала всех, оставив тут лишь себя и еду. Я произнесла про себя слово «процеллус», тронув кончиком языка нёбо, и сосредоточилась на своей раскрасневшейся начальнице. От голода у меня закололо в боку. Я попыталась побороть это ощущение и проиграла, вцепившись в плечи Шантильи немного сильнее, чем требовалось. Я развернула ее лицом к одной из официанток, которую прислало нам модельное агентство. Светлые волосы, собранные в строгий пучок на макушке, в сочетании с эффектными черными тенями и платьем-футляром, которое она носила без рубашки или бюстгальтера под ним. Она протягивала гостям поднос, но на своих шестидюймовых каблуках шла так медленно: должно быть, она не привыкла ни к каблукам, ни к работе официанткой. – Может, один из моделей-мужчин займет ее место, чтобы она дала ногам отдохнуть, – предложила я. Мы обе видели, как дрожат ее тонкие ноги. Они не были такими же худыми, как у меня. Ее тело было результатом упорного труда, сконструированного стройными мышцами и загаром, который выглядел естественно, хоть я и знала по опыту, что это не так. Мои же ноги напоминали две желтоватые веточки, свидетельствовавшие скорее о бедности и недоедании. За последние четыре года я потеряла свой даже изначально небольшой вес. Мои тазовые кости выпирали, и еда, которую я жаждала, но не могла себе позволить, дразнила меня. Моей миссией на сегодняшний вечер стало есть бесплатную еду. Я не сомневалась, что Шантилья станет мне в этом препятствовать. – Мы не платим обслуге за то, что она берет перерывы. – Она яростно закачала головой. Подняла руки, чтобы потереть лицо, но замерла, как только ладони коснулись покрытых тушью ресниц. – Никаких перерывов, – повторила она, – для этого у нас есть бесплатный «Ред Булл» и таблетки кофеина. На секунду она забыла о своей ненависти ко мне и бросилась за бедной официанткой, а я смогла почувствовать облегчение. Шантилья разве что не вывесила объявление о своем презрении ко мне. Мой первый рабочий день начался с ее речи о кумовстве как о восьмом смертном грехе, и с тех пор все становилось только хуже. Я не осмелилась упомянуть, что никогда не встречалась и не разговаривала с Делайлой, потому что считаться ее знакомой было определенно лучше, чем быть знакомой Рида или Нэша. Голова Шантильи наверняка взорвалась бы, если бы она узнала, что я знакома с братьями Прескотт. Я вынула телефон и прочла сообщение от Бена. Мой спасательный круг. Единственная ниточка здравомыслия на этой неделе. Дурга: Скажи мне не увольняться. Мне нужна эта работа, но мой босс почти хамит мне. Это сводит меня с ума. Бенкинерсофобия: Ты, женщина, которая велела мне проглотить галлон «ТераФлю» и не быть тряпкой, когда я решил, что умираю от гребаного птичьего гриппа, хочешь все бросить? Есть для этого какое-то слово. Ирония? Нет… О, стой. Лицемерие. Вот это слово. Дурга: Ха. Ха. Ты такой забавный. Смейся. Я выгляжу жалко. Одно сообщение, и мне стало лучше. Клянусь, если бы он мог продавать себя в бутылках, он стал бы так же богат, как Нэш. Бенкинерсофобия: Ты не выглядишь жалко. Ты та, кто видит красоту в любой ситуации. Та, к кому я обращаюсь, когда стрессую и мне нужен кто-то для поднятия настроения. Кто-то настолько сильный, что я поражаюсь твоему существованию. Знаешь, кем ты не являешься? Ты. Не. Та. Кто. Сдается. Ты боец, но это нормально – не чувствовать себя бойцом постоянно. Даже воины берут передышку. Дурга: Я почти не хочу знакомиться с тобой. Ты слишком хорош, чтобы быть настоящим. Бенкинерсофобия: Я не такой. Я полный придурок. Но только не для тебя. Дурга: Что, Бен ни с кем больше не бывает так мил? Бенкинерсофобия: С моей мамой. Дурга: А. Маменькин сынок. Вот деталь, которая рушит фантазии о горячем мужчине. Дурга: Спасибо. Бенкинерсофобия: Если тебя это утешит, у меня дерьмовая ночь. Я провожу ее с кончеными придурками, любимое развлечение которых – выяснять, чей капитал больше. И «как катить бочку, не получив в морду». Дурга: Несчастье любит компанию. Наслаждайся страданием. Бенкинерсофобия: Жопа. Я спрятала телефон в карман с улыбкой на лице, которую Бену всегда удавалось вызвать. Теперь, когда Шантилья ушла, я развернулась в другом направлении, чуть не столкнувшись с лицом обложки «Форбс» «Тридцать до тридцати» за этот месяц. Что я сказала Нэшу Прескотту несколько лет назад? «Разве ты не должен быть в Нью-Йорке, открывать какое-то обреченное на провал предприятие?» Что ж, то деловое предприятие превратилось в первый «Прескотт отель», который вскоре трансформировался во второй. Затем – в третий. Потом – в четвертый. Пока «Прескотт отель» не закрепился как один из самых известных и престижных гостиничных брендов во всем мире. Мощная сеть отелей, способная затмить такие имена, как «Хилтон» и «Кенсингтон». Мальчик, который одалживал костюмы моего отца и проводил ночи, влезая в драки, стал королем «Монополии», забирая собственность, не дожидаясь своего хода. Мне хотелось ненавидеть его за это. Но я не могла. Не после того, что случилось с Хэнком. Рука погладила ткань моего платья, а затем последовал комплимент, призванный задеть мое самолюбие. Я вежливо улыбнулась девушке, сказав, что ее наряд от Каролины Эррера восхитителен, хоть я и видела его сегодня на двух других женщинах, и, стащив у официанта бутерброд со швейцарским сыром, ловко увернулась от ее попытки втянуть меня в пустую беседу. Когда я, наконец, добралась обратно до столика, незнакомец в изумрудной маске исчез. Я дала себе две с половиной секунды, чтобы предаться фантазиям о том, как украду всю еду из бального зала и пронесу ее на шестнадцатый этаж. Все мои пожитки лежали там в шкафу. Ящик с простыми футболками «Уинтроп Текстиль». Мой принтер для ткани. Картонная коробка с безделушками и джинсами. Дорогие туристические ловушки типа бухты Хейлинг были мечтой инвесторов в недвижимость. Избыток маленьких помещений, втиснутых в небоскребы, а затем оцененных в пять раз выше своей реальной стоимости. Чтобы не выбирать между едой и кровом, я спала в шкафу. Это казалось мошенничеством, но мошенничеством казалось и то, что я устроилась работать у Нэша так, что он не знал об этом. «Нищие не выбирают, Эмери». Протиснувшись сквозь небольшую брешь в толпе, я столкнулась лицом к лицу с одним из старых друзей папы. Он стоял в углу, его седые волосы блестели, он разговаривал с еще более пожилой парой. – Вы думали об инвестициях через новую компанию? Фондовый рынок постоянно меняется, но в «Мерсер и Мерсер» мы всегда предвосхищаем события. «Да, через инсайдерский трейдинг». Я притворилась, будто ковыряюсь в носу, когда гость уставился на меня. Папа как-то раз сказал мне, что у Мерсеров есть шпионы в каждой крупной американской корпорации, а из инсайдерского трейдинга они создали целую науку. Тогда я отмахнулась от этих слов, но теперь, в помещении, полном людей, которые поступали хуже, чем мой отец, и ненавидели его только за то, что он попался, это казалось не самым большим преступлением. Я проскользнула мимо Джонатана Мерсера, фальшиво улыбавшегося своей любовнице, цеплявшейся за его руку темно-коричневыми ногтями. Тугой корсет моего платья в пол мешал дышать. Я взяла в баре бутылку воды, игнорируя постоянное ощущение, будто на меня смотрят, списав это на паранойю. Это чувство часто преследовало меня покалыванием кожи, начиная с последнего семестра в Клифтоне, когда все поняли, кто я такая. Я была не в восторге от платья, которое сама сшила из черной занавески, найденной на барахолке, потому что сшито оно было из материала, не пропускающего свет и, судя по всему, и воздух. Поэтому, чтобы справиться с жарой, приходилось каждые пятнадцать минут останавливаться и пить, выбирая между водой со льдом и коктейлем с амаретто, иначе ночь была бы невыносима. Я прижалась спиной к холодильнику, как раз там, где вырез платья обнажал участок кожи. Разрез до бедра стал еще выше от неплотно прихваченного стежка, но он сделал свою работу. Для этого мероприятия я выглядела органично, что бесило Шантилью. Я ей ничего не сделала, но она возненавидела меня еще с того момента, как неделю назад я переступила порог здания. Я наклонила голову так, что волосы закрыли лицо, и поправила самодельную маскарадную маску. Здесь было слишком много знакомых, чтобы рисковать. Снаружи бушевала сильная гроза, но инвесторы так беззаботно смеялись и пили, словно за окном царил полный штиль. Тем временем Шантилья отправила другого стажера убедиться, что наш запасной план на случай, если шторм прорвется внутрь, готов. Ханна всю ночь заполняла кладовку рядом с бальным залом ведрами. В поле моего зрения появилась пара туфель, и я подняла взгляд, чтобы увидеть их обладателя, похожего на Дэниела Хэнни. Римский нос, острый карий взгляд, модельная стрижка – до жути знакомые отголоски прошлого, которое я бы предпочла похоронить. И все же по коже побежали мурашки. Я попыталась и не смогла вспомнить, кто это. Шантилья заметила меня с другого конца зала, когда он протянул мне руку. – Брендон. Брендон Ву. Он говорил без акцента Северной Каролины, который мне так нравился, его голос был лишен индивидуальности и проштампован лейблом «общеамериканский». Обычный. Скучный. Еще один ключ к разгадке головоломки, которую я так хотела сложить в своей голове. Я готова была поклясться, что откуда-то знаю его. Еще один беглый взгляд на его черты не принес никаких результатов. Я ненавидела головоломки, которые не могла разгадать. Лучше мне было не обращать на него внимания, а переключиться на еду. Желание сбежать из отеля, подышать свежим после дождя воздухом сводило пальцы ног, заставляя зарываться ими глубже в мои конверсы.