— Мама! — возмущенно вскричала Тоня. — Не смей обвинять Емельяна! — А кого еще, как не его? — Нас тут, между прочим, восемь человек. — Ха! Нас, может, и восемь, но голодранец только один — твой кавалер! — Я бы предпочел, — подал голос Емельян, — чтоб вы назвали меня бессребреником. — Бессребреник, — передразнила его матушка. — Да ты уж безмедянник тогда! В твоих карманах нет ни копья! Матушка нисколько не преувеличила. Емельян действительно был нищим. Иначе говоря, бомжом. Познакомилась с ним Антонина две недели назад, когда возвращалась домой с работы… Трудилась она в одном не слишком преуспевающем НИИ библиотекарем. Приходила на службу к восьми, уходила в пять. Самой последней, так как была очень ответственным человеком и не могла покинуть свой «боевой пост», как большинство служащих, за полчаса до окончания рабочего дня. Вдруг кому-то срочно понадобится книжка, а библиотека на замке? И вот как-то вечером Тонечка шла по утоптанной тропке меж голых лип на автобусную остановку, чтобы вернуться домой. Шла не спеша, потому что торопиться ей было не к кому — у Тонечки не было ни мужа, ни ребенка, ни даже собаки. Раньше она жила с мамой, но легкомысленная Люся (так звали мать) выскочила замуж накануне шестидесятилетия. Вернее, собрав свои вещички, переехала жить к избраннику, заявив, что законный брак нынче не в моде и все продвинутые люди, к коим она себя относила, предпочитают гражданский. И, главное, так скоро на него решилась, что Тоня не успела ничего с этим поделать. Вроде матушка только своего кавалера ей представила, сказав, что познакомилась с ним вчера в трамвае, а уже через пару дней переехала к нему жить. После ее отбытия в квартире долго витал запах душно-сладких духов и какого-то отвязного авантюризма, и этот симбиоз рождал в Тониной душе неведомую доселе жажду. Хотелось сделать что-то со своей жизнью, дабы избавиться от каждодневной монотонности. Но Тонечка, естественно, свои душевные порывы притушила и продолжила привычное существование: дом, работа, работа, дом, книги, телевизор, вышивание крестом и посещение отчетных концертов хора ветеранов, где маменька солировала. Тоня была уже в том возрасте, который обозначается абстрактным определением «за тридцать». У нее было высшее образование, любимая работа и одна, но верная, а главное, такая же одинокая подруга Соня. Семьи, правда, не было, и это очень Антонину печалило. О муже и детях Тоня мечтала с юности. Уже тогда она нарисовала себе идиллическую картину традиционного семейного ужина, должную олицетворять всю ее жизнь целиком: круглый стол под абажуром с кистями, на нем пузатый самовар, хохломские чашки, за столом — она, ее муж, почему-то с бородой и в полосатом халате, и детишки, количество которых варьировалось от двух до пяти в зависимости от настроения. Все радостные, краснощекие, с аппетитом уминающие Тонину стряпню, весело друг друга подкалывающие, позитивные и дружные. Она даже круглый стол купила и абажур (такие только на блошином рынке можно было найти, и она нашла). А также записалась на курсы вязания, чтоб носки супругу теплые вязать, а детям шарфики. В общем, подготовилась к замужеству, еще будучи студенткой, но годы шли, а свет заветного абажура лился только в ее воображении… Дорожка сделала поворот. Тонечка повернула и увидела, что навстречу ей с ободранным бидоном без крышки идет какой-то человек в длиннополом пальто и кроличьей шапке. Ростом он был невелик, а пальто было пошито на мужчину рослого, поэтому его края чуть ли не волочились по снегу. Тонечка была близорука, поэтому не рассмотрела лица незнакомца. А вот куда он свернул — заметила. Мужчина в ушанке сошел с тропы и побрел по неглубоким пока сугробам к теплотрассе. Тут Тоня все поняла! Ее единственная подружка, а по совместительству напарница Сонечка рассказывала, что неподалеку от их учреждения в траншее теплотрассы живет бомж. Причем живет неплохо, поскольку идущий от труб пар не дает ему замерзнуть. К тому же промышленная свалка, Мекка всех окрестных бездомных, находилась неподалеку. Антонина прибавила шагу. Хотя Сонечка и говорила, что бомж-абориген существо мирное, лучше судьбу не искушать. Мало ли что взбредет в его немытую голову? Тоня почти миновала опасную тропку, как заметила, что у самого ее начала на подтаявшем снегу валяется что-то, отдаленно напоминающее кошелек. Да нет, точно кошелек! Это стало ясно, когда Антонина подобрала находку и рассмотрела. Черный кармашек с клепочкой, внутри которого хранили деньги деревенские бабушки брежневского периода. Когда Тоня потрясла его, оказалось, что в нем что-то звякает. — Товарищ бомж! — крикнула Антонина и помахала в воздухе своей находкой. — Вернитесь, вы тут кое-что обронили! Она подождала немного, ожидая ответа или хотя бы звука шагов, но тишину ничто не нарушило. — Господин бомж! — сменила обращение Тоня, подумав, что тот мог обидеться на «товарища», нынче, как известно, все господа. — Вы кошелек потеряли! На ее вопль откликнулась только сидящая на ветке ворона. Возмущенная тем, что ее покой бесцеремонно потревожен, она негодующе закаркала. Тоня шикнула на нее и хотела уже бросить кошелек обратно в снег, но замерла в нерешительности. Совесть подсказывала ей, что нужно вернуть имущество владельцу — вдруг в кармашке с клепочкой его последние деньги, — но осторожность не давала сделать шага в сторону теплотрассы. Об особенностях сексуальной жизни бомжей Тоня даже не догадывалась, но почему-то считала, что каждый второй из них — маньяк, а коль так, то тот, кого она сейчас хочет облагодетельствовать, может напасть на нее, невинную, и… «Нет, лучше об этом не думать! — одернула себя Тоня. — К тому же если на мою девичью честь за столько лет никто не покушался, то с какой стати это произойдет сегодня?» И, успокоив себя этой мыслью, Антонина шагнула на тропу. Преодолев несколько десятков метров, она увидела обмотанные серебристой изоляцией трубы. От них шел неприятно пахнущий пар, а откуда-то сбоку тянуло мясом и пряностями. — Господин бомж, вы обронили портмоне! — зычно крикнула Тоня, остановившись возле картонного домика, выстроенного в траншее под трубой. Дверь жилища (она же крышка от коробки из-под телевизора) отъехала в сторону, и на улицу, покряхтывая, вылез уже знакомый мужчина в пальто и ушанке. — Возьмите, — сказала Тоня и протянула кошелек владельцу. Бомж взял его, заглянул внутрь, после чего отшвырнул. — Но там же деньги! — возмутилась Антонина. — Зачем вы?… — Копейки, — ответил бомж на удивление приятным голосом. — К тому же советские, давно вышедшие из употребления. — Ну так сам кошелек бы пожалели. Куда теперь будете деньги складывать? — У меня еще есть. — И улыбнулся, да так мило, что Тоня залюбовалась. «А ведь он интересный мужчина, — подумала она. — И не старый еще — лет сорок пять, сорок семь. И на алкаша не похож! Такого бы отмыть, отчистить… — Но Тоня не дала развернуться фантазии, устыдившись своих мыслей, она одернула себя: — Докатилась, Антонина Сергеевна! На бомжей начала заглядываться! Вот стыдоба…» А новый знакомец тем временем отошел в сторонку, освобождая проход в свои картонные хоромы. — Заходите, будьте гостьей. Тоня хотела уйти, но почему-то не сделала этого, а благодарно склонила голову и шагнула в неизвестность. Но ничего страшного не произошло. Тоня оказалась в жилище с земляным полом, предметы мебели в котором заменяли кирпичи и куски пенопласта. — Присаживайтесь, — любезно предложил хозяин, указывая на один из четырех кирпичей. Два из них были составлены вместе, а два стояли отдельно. Тоня решила, что это стол и два табурета. Она осторожно опустилась на кирпич. По ее габаритам больше подошел бы «стол», но плюхаться на него было просто неприлично. Мужчина же, разворошив лежащую в углу кучу мусора, вытащил из нее полиэтиленовый пакет, в котором аккуратной стопочкой были собраны всевозможные кошельки. — Видите, сколько их у меня! — Вы что, карманник? — ужаснулась Тоня. Одно дело у бомжа гостевать, и совсем другое — у вора. — Обижаете, я честный гражданин. Кошельки в урнах нахожу. Люди того рода занятий, к числу которых вы меня только что причислили, выбрасывают их, предварительно опорожнив. Кстати, какой вам больше нравится? — Я даже не знаю… Пожалуй вот этот, желтенький. — Тогда примите его от меня в знак глубокой благодарности и безграничного восхищения. — Нет, спасибо, не нужно, — отнекивалась Тоня, отпихивая от себя презент, чтобы не задохнуться — смердел он ужасно. — Он попахивает, знаю, но это пройдет. Антонина, устав сопротивляться, приняла подарок, решив выкинуть его у первой урны. Пусть другой романтик теплотрасс и подвалов порадуется! — Я сейчас угощу вас чудным ужином! — сообщил новый знакомец. — Надеюсь, вы любите чахохбили? — Да, очень. — Я тоже. И когда отдыхал в Сочи, узнал у повара грузинского ресторана фирменный рецепт. С тех пор готовлю. — Вы бывали в Сочи? — И не раз. Подождите минутку, я схожу за кастрюлей, она стоит на огне. — А может, лучше поужинаем на воздухе? — предложила Тоня, которой было не очень комфортно сидеть на кирпиче, да и запашок в «доме» стоял преотвратный. — Там не холодно… — Как пожелаете… У меня за домом что-то вроде веранды. Вам там понравится! То, что бомж назвал верандой, оказалось уставленным деревянными ящиками пятачком, над которым была натянута полиэтиленовая пленка. Пока Тоня усаживалась, бомж сбегал к костру и вернулся с закопченной кастрюлей в руках. Запах от нее исходил удивительный! — Себе я наложу в миску, а вам дам одноразовую тарелку. У меня есть несколько штук. — Надеюсь, вы нашли их не в урне? — Нет… — Тоня облегченно выдохнула. — На свалке. — И, заметив, как вытянулось ее лицо, с улыбкой добавил: — Но вы не волнуйтесь, они в упаковке были. Некондиция. Он разложил чахохбили по тарелкам. Выглядела курица очень аппетитно, а Тоня ужасно хотела есть, поэтому взяла небольшой кусочек и отправила его в рот. — Ну как? — поинтересовался шеф-повар. — Очень вкусно. Никогда не ела такую нежную курицу… — А это и не курица. — А что? Индейка? — Голубь. Тоня поперхнулась. А чтобы гостеприимный хозяин не увидел, как она выплевывает до конца не прожеванное мясо, она отвлекла его вопросом: — По вашей речи я поняла, что вы не по жизни бродяга, ведь так? — Так, — благодушно подтвердил он. — У вас и работа, наверное, была? — А как же! У всех была работа.