– И обо мне. – Ни за что. Он вздернул бровь. – Ладно, наверное, и о тебе тоже, – признала я. Мал рассмеялся. – Дарклинг искал бы усилители Морозова, тщетно, бесплодно, пока однажды следопыт – никто, отказник, обычный сирота – не забрел бы в ледяную Цибею. – Это если предположить, что я не умер в Каньоне. – В моей версии тебя никогда туда не отправляли. Вот когда сам будешь рассказывать эту историю, то сможешь придумать себе трагическую кончину. – В таком случае, продолжай. – Этот никто, ничто, жалкий сирота… – Я понял. – Он стал бы первым за столетия поисков, кто заметил оленя. Поэтому, разумеется, нам с Дарклингом пришлось бы поехать в Цибею в его большом черном экипаже. – По снегу? – В больших черных санях, – исправилась я. – И когда мы прибыли бы в Черность, твоему полку позволили бы постоять в нашем высокопоставленном присутствии… – А нам разрешено ходить, или мы должны ползти на животах, как жалкие черви, коими и являемся? – Вы ходите, но с большим уважением. Я бы сидела на высоком помосте с драгоценностями в волосах и в золотом кафтане. – Не черном? Я призадумалась. – Может, и черном. – Это неважно, – покачал головой Мал. – Я бы все равно не смог отвести от тебя взгляда. Я рассмеялась. – Нет, ты бы строил глазки Зое. – Зоя тоже там? – Она везде и всегда. Он улыбнулся. – Я бы заметил тебя. – Еще бы! Я же заклинательница Солнца, в конце-то концов. – Ты знаешь, что я имел в виду. Я потупила взгляд, смахивая лепестки со стола. – Ты когда-нибудь замечал меня в Керамзине? Мал молчал долгое время, и когда я на него взглянула, он смотрел в стеклянный потолок. Его лицо стало красным, как свекла. – Мал? Он прочистил горло, скрестил руки. – К твоему сведению – да. Меня посещали… очень отвлекающие мысли о тебе. – Правда?! – поперхнулась я. – И после каждой из них я чувствовал себя виноватым. Я должен был относиться к тебе как к лучшей подруге, а не… – Он пожал плечами и залился краской пуще прежнего. – Идиот. – Этот факт хорошо известен и никоим образом не способствует сюжету. – Что ж, – сказала я, снова смахивая лепестки, – это не имеет значения, поскольку я бы в любом случае заметила тебя. – Скромного отказника? – Верно, – тихо ответила я. Шутливое настроение пропало. – И что бы ты в нем увидела? – Солдата – дерзкого, с рубцами, выдающегося. И это стало бы нашим началом. Мал встал и пересек расстояние между нами. – Но конец остался бы прежним. Он был прав. Даже в мечтах у нас не было будущего. Если мы каким-то чудом переживем завтрашний день, мне придется искать союзников и добиваться трона. А Малу – придумывать, как сохранить свое наследие в тайне. Он ласково взял мое лицо в свои руки. – Без тебя я бы тоже стал другим. Слабее, безрассуднее, – он слегка улыбнулся. – И до сих пор боялся бы темноты. – Смахнул слезы с моих щек. Я даже не заметила, когда начала плакать. – Но независимо от того, кем бы и чем я стал, я всегда был бы твоим. Тогда я его поцеловала – с печалью, тоской, с жаждой, копившейся годами, с отчаянной надеждой, что мне удастся оставить его в своих объятиях, с проклятым знанием, что это невозможно. Я прильнула к нему, к твердой груди, к широким плечам. – Я буду скучать по этому, – сказал Мал, целуя мои щеки, подбородок, веки. – По твоему вкусу. – Прижался губами к местечку прямо под моим ухом. – По твоему запаху. – Его руки скользнули по моей спине. – По твоей мягкости. – У меня перехватило дыхание, когда он прижался ко мне бедрами. Затем Мал отодвинулся и всмотрелся мне в глаза. – Я желал тебе лучшего. Белую фату на голову. Клятвы, которые мы могли бы сдержать. – Надлежащую брачную ночь? Просто скажи мне, что это не прощание. Это единственная клятва, которая мне нужна. – Я люблю тебя, Алина. Он снова меня поцеловал. Мал не ответил, но в ту секунду мне было плевать, поскольку я полностью отдалась ощущениям от прикосновений его губ и могла сделать вид, что я не спасительница и не святая, и могу просто выбрать его, любить и жить своей жизнью. Будто нас ждет не одна ночь, а тысячи. Я потянула его вниз и пристроилась под его телом, чувствуя холод от пола спиной. У него были руки солдата – грубые, мозолистые, но они обжигали мне кожу, посылали голодные искры по всему телу, от которых мои бедра поднимались в попытке прижаться к нему еще ближе. Я сняла с него рубашку, провела пальцами по гладким бугоркам мускулистой спины, чувствуя слегка выпуклые линии татуировки. Но когда Мал начал снимать с меня блузку, я напряглась, внезапно вспомнив каждый свой недостаток. Выпирающие кости, слишком маленькую грудь, бледную и сухую, как луковица, кожу. Тогда Мал поднял ладонь к моей щеке, обводя большим пальцем губы. – Ты все, чего я когда-либо хотел. Ты – все мое сердце. И тут я увидела себя его глазами – ворчливую, глупую, сложную, милую. Притянув Мала к себе, почувствовала, как он вздрогнул при соприкосновении наших тел, кожи к коже. Ощутила жар его губ, языка, рук, ласкающих меня, пока нетерпение и желание не натянулось между нами, как тетива лука, ожидая, когда ее отпустят. Он схватил меня за запястье, и мой разум наполнился светом. Все, что я видела, – это лицо Мала; все, что я чувствовала, – это его тело над собой, вокруг меня, поначалу неловко, затем медленно и уверенно, в ритме дождя. Это все, что нам было нужно. Все, что у нас когда-либо будет. Глава 17 Следующим утром я проснулась и обнаружила, что Мал уже встал. Он оставил мне поднос с горячим чайничком, окруженным цветками яблони. Дождь прекратился, но стены обсерватории запотели. Я потерла стекло рукавом и, выглянув, увидела нежно-голубой рассвет. Между деревьями гулял олень, склонив голову к сладкой траве. Я медленно оделась, выпила чай, постояла у зеркального пруда, чьи фонарики давно погасли. Всего через пару часов это место может окутаться тьмой. Мне хотелось запомнить каждую деталь. Поддавшись прихоти, взяла перо и перевернула на последнюю страничку дневника, где записала наши имена. Алина Старкова Мальен Оретцев Не знаю, зачем я это сделала. Мне просто хотелось оставить память о нашем пребывании здесь. Остальные собирали вещи в главном зале. Женя подстерегала у двери с моим оливковым шерстяным пальто в руках. Его явно недавно погладили.