* * * Женя ждала меня в котельной – просторной, почти идеально круглой пещере, которая обеспечивала пищей всех в Белом соборе. В вогнутых стенах было устроено множество очагов – напоминание о древнем прошлом Равки – которые, как любили жаловаться повара, были далеко не такими практичными, как духовки и кафельные печи наверху. Для крупной дичи изготовили большие вертела, но в руки поваров редко попадало свежее мясо. Вместо него подавали солонину, рагу из корнеплодов и странный хлеб, изготовленный из серой муки грубого помола, который на вкус смутно напоминал вишню. Повара почти привыкли к Жене, ну или, по крайней мере, уже не кривились и не начинали молиться при ее виде. Я обнаружила ее греющейся у очага у дальней стены котельной. Он стал нашим местом встречи, и повара каждый день оставляли там мисочку с овсянкой или супом. Когда я подошла со своим вооруженным эскортом, Женя откинула платок, и моя стража застыла. Девушка закатила единственный глаз и по-кошачьи зашипела. Те отпрянули и ретировались ко входу на кухню. – Перебор? – поинтересовалась Женя. – Да нет, в самый раз, – ответила я, поражаясь перемене в ней. Раз она может смеяться над реакцией этих олухов, это очень хороший знак. Мазь Давида исцеляла ее шрамы, а в остальном это была неоценимая заслуга Тамары. На протяжении многих недель после нашего прибытия в Белый собор Женя отказывалась покидать свою комнату. Она просто лежала в темноте, не желая никуда выходить. Под пристальным вниманием стражей я говорила с ней, упрашивала, пыталась рассмешить. Но ничто не срабатывало. В итоге именно Тамара выманила ее из комнаты, требуя, чтобы Женя хотя бы научилась защищать себя. – Какая тебе вообще разница? – пробормотала Женя, натягивая на себя одеяло. – Никакой, – ответила Тамара. – Но если ты не можешь драться, то становишься обузой. – Мне плевать, если меня ранят. – А мне нет, – возразила я. – Алине нужно следить за собственной безопасностью, – отрезала шуханка. – Она не может приглядывать и за тобой. – Я и не просила. – Разве не было бы чудесно, если бы мы получали только то, о чем просили? – сказала Тамара. А потом принялась щипать, трясти и попросту донимать Женю, пока та не откинула одеяло и не согласилась на одно занятие по борьбе – приватное, вдали от остальных, и чтобы только святые стражи присутствовали в качестве зрителей. – Да я ее в лепешку размажу, – тихо пробурчала она мне. Должно быть, мой скептицизм читался на лице, поскольку Женя сдула рыжий завиток с исполосованного шрамами лба и сказала: – Ладно, тогда я дождусь, пока она заснет, а затем сделаю из ее носа пятачок. Но она сходила на одно занятие, а затем на второе, и, насколько мне было известно, Тамара так и не проснулась ни с пятачком, ни с зашитыми веками. Женя продолжала прятать лицо за платком и проводить большую часть времени у себя в комнате, но она уже не горбилась и не сторонилась людей в туннелях. Девушка сшила для себя черную шелковую повязку на глаз из подкладки старого пальто, а ее волосы значительно порыжели. Если Женя использовала свою силу, чтобы изменить цвет волос, значит, ее тщеславие частично вернулось, а значит, прогресс налицо. – Что ж, начнем, – сказала она. Женя села спиной к комнате, лицом к огню, и слегка надвинула платок на голову, раздвигая его края по бокам, чтобы создать ширму от посторонних глаз. Когда мы впервые это попробовали, уже через секунду на нас бросилась стража. Но увидев, что я просто наношу мазь на шрамы Жени, они предоставили нам немного пространства. Раны от ничегой Дарклинга они воспринимали как некий божественный приговор. За что – кто знает. Если преступление Жени в том, что она примкнула к Дарклингу, то большинство из нас были в этом виновны в то или иное время. А как бы они отреагировали на следы укуса на моем плече? Или на то, что я могла заставить тени извиваться? Я достала жестянку из кармана и начала наносить бальзам на раны. У него был резкий травяной запах, от которого слезились глаза. – Я никогда не осознавала, до чего сложно долго сидеть смирно! – пожаловалась Женя. – А ты и не сидишь смирно. Только и делаешь, что ерзаешь. – Чешется! – Может, почесать тебя гвоздем? Как думаешь, это поможет снять зуд? – Просто скажи, когда закончишь, противная девчонка! – Она пристально посмотрела на мои руки и прошептала: – Сегодня тоже не получилось? – Пока нет. Горят только два очага, да и огонь слабый. – Я вытерла руки об грязноватое кухонное полотенце. – Все готово. – Твоя очередь, – кивнула Женя. – Выглядишь… – Кошмарно. Я знаю. – Это относительное понятие. Печаль явственно читалась в ее голосе. Я чуть не стукнула себя за бестактность. Коснулась рукой ее щеки. Кожа между шрамами была гладкой и белой, как алебастровые стены. – Ну я и ослица. Уголки ее губ изогнулись. Почти в улыбке. – Иногда бываешь. Но я сама об этом заговорила. Теперь помолчи и позволь мне выполнить свою работу. – Ровно настолько, чтобы Апрат позволил нам и дальше здесь встречаться. Не хочу дарить ему симпатичную маленькую святую, чтобы порисоваться. Девушка театрально вздохнула. – Это надругательство над устоями моей веры, и позже ты мне это компенсируешь. – Как? Она склонила голову набок. – Думаю, тебе стоит позволить мне сделать тебя рыжей. Я закатила глаза. – Не в этой жизни, Женя. Пока она медленно меняла мое лицо, я крутила жестянку в руках. Попыталась приладить крышку на место, но тут какая-то ее часть высвободилась из-под мази. Я подняла ее кончиками пальцев – тонкий кусочек вощеной бумаги. Женя заметила его одновременно со мной. На обороте неразборчивыми каракулями Давида было написано только одно слово: «сегодня». Женя выхватила бумажку у меня из рук. – О, ради всех святых. Алина… Тогда-то мы и услышали топот тяжелых ботинок и какую-то возню снаружи. Котел упал на землю с громким лязгом, и одна из поварих взвизгнула, когда комната наполнилась святыми стражами с ружьями наготове и глазами, которые будто горели праведным огнем. Апрат влетел вслед за ними в вихре коричневой робы. – Очистить помещение! – рявкнул он. Мы с Женей вскочили на ноги, а стражи начали грубо выпихивать поварих из кухни, пока те недоуменно возражали и испуганно вскрикивали. – Что происходит? – требовательно спросила я. – Алина Старкова, – сказал Апрат, – ты в опасности. Мое сердце выпрыгивало из груди, но голос оставался спокойным. – И что же представляет для меня опасность? – поинтересовалась я, поглядывая на котелки, кипящие в очагах. – Обед? – Заговор! – провозгласил он, указывая на Женю. – Те, кто называют себя твоими друзьями, хотят тебя уничтожить! Еще больше бородатых приспешников Апрата протопали через дверь позади него. Когда они выстроились в два ряда, я увидела испуганного Давида с круглыми глазами. Женя ахнула, и я опустила руку ей на плечо, чтобы не дать ей кинуться вперед. Следующими вошли Надя с Зоей, их руки были связаны, чтобы не могли призвать силу. Из уголка губ Нади стекала струйка крови, ее кожа побелела под веснушками. С ними был и Мал, его лицо сильно разбито. Он держался за бок и сутулился от боли, словно ему сломали ребро. Но хуже всего на меня подействовал вид стражей, охраняющих его по сторонам – Толя и Тамара. Девушке вернули ее топоры. Вообще-то, близнецы были вооружены не хуже, чем святые стражи. Они избегали встречаться со мной взглядами. – Заприте двери, – приказал Апрат. – Мы разберемся с этой прискорбной ситуацией без свидетелей. Глава 2 Массивные двери котельной захлопнулись, и я услышала, как повернулся ключ в замке. Попыталась не обращать внимания на то, как мой желудок скрутило до тошноты, и вникнуть в представшую картину. Надя и Зоя – две шквальные, – Мал и Давид, безобидный фабрикатор. «Сегодня», – говорилось в записке. Что это значило? – Я спрашиваю еще раз, священник. Что происходит? Почему мои друзья под стражей? Почему они избиты? – Эти люди тебе не друзья. Мы раскрыли их замысел – они планировали обрушить Белый собор прямо на наших глазах. – О чем вы говорите? – Ты сама видела сегодняшнюю дерзость мальчишки…