Десятого февраля улетел в Тюмень на турнир по смешанным единоборствам. Билеты на главный матч (Алексей Кунченко – Глейсон Тибау) в спорткомплексе «Центральный» приобрел через Интернет по своему паспорту. Видео с место боя подтверждало: сидел в первом ряду, активно болел. Завершилось мероприятие поздно вечером. В Москву вернулся на следующий день. И отпечатки на месте убийства Гюльджан ему не принадлежали. * * * Ксюша Кременская после визита полицейского крепко усвоила: версия насчет маньяка под запретом. Но от дела как устраниться? Редактор ее экспертом по теме считает. В Боровое на убийство беременной ездила, про Марию Рыжкину и ее сожителя многократно писала. Так что получила задание: обязательно рассказать читателям о деле Гюльджан. Официальной информации о погибшей минимум. Двадцать семь лет, гражданка Узбекистана, без определенных занятий, на территории России проживала нелегально. Ксюша решила прибегнуть к старому верному способу: кинула в родной газете клич, пообещала премию всем, кто знал Фургатову и может о ней рассказать. Но улов получился чепуховый – сплошные домыслы без единого доказательства. – Профессиональная нищенка, в электричке ее видел, беременную и с младенцем, милостыню просила (фотографий, конечно, нет). – Проституткой она была, я ее имел (ври больше – какая нормальная проститутка случайного ребенка оставит?). Что-то хоть минимально стоящее предоставила старуха, проживавшая неподалеку от Олонецкого парка: – Мы, местные, еще утром десятого февраля про убийство знали. Труп-то соседка нашла, Юлечка из первого корпуса. Ну и пошла я поглядеть, интересно ведь! Покойницу уже увезли, полиция уехала. Но все равно стра-ашно! На снегу пятна бурые. К месту смерти Марии, к пруду, тоже ходила. У той сразу и цветочки появились, и игрушечки мягкие – народ жалел. А у этой ничего. Только на снежку свежем (утром прошел) – слово плохое. – Какое? – заинтересовалась Ксюша. – Тварь. – Сами видели? – Ага, и сфотографировала даже. Если денежку дашь, снимок покажу. – И это прямо там, где убили ее? – Рядом. Метрах в пяти. Ксюша поторговалась с бабусей, выделила ей тысячу, фотографию в свое распоряжение получила. Мигом состряпала текст: жизнь, как и смерть Фургатовой, окутана тайной. Но кто-то очень даже рад, что она умерла. А может, и сам убийца надпись оставил. Редактор прочитал, скривился: «Не убеждает. Подростки небось озоровали». – А вдруг правда убийца написал? – оправдывалась Ксюша. – Надпись когда появилась? – Десятого днем. Уже после того как тело увезли и опергруппа уехала. – А убили ее ночью. Твой душегуб, что ли, совсем идиот? Спустя несколько часов прийти на место преступления и так подставиться? Ксюша, конечно, начала спорить: – А почему нет? Я читала: их места собственных злодеяний манят! И на похороны своих жертв тоже приходят! – Ладно, Ксюша. Поставлю в номер. Но в следующий раз что-нибудь поинтересней найди. * * * Клим следил за сестрой давно. Еще с тех времен, пока та в школе училась и возвращалась иногда домой со стеклянным взглядом. Мать, дура, верила, когда Ирка врала, будто просто не выспалась. Но Клим обожал присматриваться к деталям, делать на их основании выводы. Иногда ошибался, но с сестрой попал в точку: балуется она дурью. Матери ничего не говорил, а сеструху пытался расколоть. Та только глаза пучила: – Да это обычная сигаретка! Чистый никотин! Чего ты мне шьешь, дурачок? Клим наркоту пробовал, но ему не зашло. Когда по назначению врачей пичкают примерно подобным, видимо, не цепляет. Сестренка до поры тоже плотно не подсаживалась – хулиганила по мелочам. Но в ноябре Клим попал в больницу: мать давно грозилась, что сдаст, и своего добилась. А когда в январе вышел, Ирка подсела уже плотно. Каждый день закидывалась. Вещи из дома выносила. Микрозаймов набрала. Мать только теперь чуханулась. Верещала, тоже пыталась в больницу ее запихнуть по наркологическому профилю. Но по своей воле Ирка лечиться отказалась, а принудительно, если сам не хочешь, нынче не укладывают. Оставалось одно: на мозги капать, уговаривать, чтобы за ум взялась. – Дура ты у меня безвольная, – причитала мать. – Я брошу, честно! – уверяла сестра. И придумывала легенды: ей обязательно надо вот немедленно к подруге, у той собачка заболела, вместе к ветеринару повезут. Но возвращалась никакая. Мать во всем Ирку обвиняла: мол, создание ты бесхребетное, противостоять соблазнам не можешь. Но Клим сразу решил: сестра виновата лишь в том, что воля у нее слабая. А настоящие преступники – те, кто на запрещенные вещества подсаживает и их продает. Ирка себя считала великой хитрулей, однако по факту – просто девчонка глупая. А когда трубы горели, вообще по сторонам не глядела. Так что схему, по какой она дрянь приобретает, Клим вычислил без труда. Сначала отправляет сообщение. Потом лихорадочно мечется по дому, названивает всем знакомым, денег выклянчивает в долг – хоть сколько, даже пятьдесят рублей выручат. Дальше заходила на телефоне в мобильный банк, отправляла перевод. И потом немедленно из квартиры прочь. Пару раз Клим отправлялся вслед за ней, но успеха не достиг. Один раз Ирка его приметила, начала скандалить, чтоб не смел преследовать. Другая попытка оказалась успешнее – сестра торопливо прошагала два квартала, остановилась у детского садика. Достала телефон, взглянула коротко, двинулась решительно к забору. А там две собачницы языками сцепились. Псы – малявки ерундовые, но на Ирку зарычали. Она испугалась, отпрыгнула. Зверюги и рады: скалятся, наскакивают. – На поводке надо собак держать! – разозлилась сестра. – Да они добрые. Не кусаются, – принялись заверять ее тетки. – По закону вы на них вообще намордник должны надеть! – продолжала неистовствовать Ирка. Одна собачница подмигнула второй: – Пойдем, сумасшедшая какая-то. Если кто смел в ее ментальном здоровье усомниться, сестра обычно, как вулкан, извергалась. Но сейчас промолчала. Нетерпеливо притопывала, ждала, пока тетки удалятся. Едва они завернули за угол, к забору кинулась и начала снег подтаявший, а потом землю голыми руками разбрасывать. Когда-то из-за ногтя сломанного могла весь вечер проплакать, а теперь давно плевала на маникюр. Извлекла грязный, мокрый пакетик. Воровато оглянулась, даже не протерла, сунула в карман. И – торопливо прочь. «Хитро́! – оценил Клим. – Заказ делает, вероятно, одним, деньги переводит другим, а дурь третьи прячут». Пусть сам считался ограниченно дееспособным, сразу смекнул: главный виновник не курьер, а тот, кто товар предоставляет. И как добраться до продавца, вообще непонятно. Но Ирка-то не всегда мобильным банком пользовалась. Случалось, схватит из дома что-нибудь ценное, например, сережки материны, исчезнет, а к утру возвращается в невменяемом состоянии. Вряд ли продавала, а потом мчалась в банк вносить и кому-то переводила. Есть, наверно, и такие торговцы, кто отдает за наличку, из рук в руки. Да и наивных, готовых Ирке денег на счет в долг скинуть, оставалось все меньше. Начал снова посматривать, выжидать. В очередной вечер сестрица опять названивала по всем телефонам, клянчила, обижалась, и нужной суммы, судя по отчаянному лицу, не собрала. Потом по квартире взялась метаться, по всем ящикам рыскала. Выбор в итоге пал на барометр, старинный, позолоченный – еще от бабки остался. В пакет швырнула, и из дома прочь. Клим за ней. Ночь темная, а сестрица вздрюченная, по сторонам не смотрит. Помчалась решительно в сторону парка Олонецкого, но не вошла – свернула к магазину продуктовому. Рядом с ним топчется тетка. Узкоглазая, да еще и беременная. Ирка немедленно к ней. Клим схоронился за помойным ящиком, наблюдая. Сестра барометр из пакета вытащила – тетка хмурится, головой отрицательно качает. Ирка руки в молящем жесте сложила, горячится, говорит что-то жарко – и смогла уболтать. Собеседница пакет приняла (с видом, будто великую милость оказывает), сестре что-то сунула в руку. Та сразу вприпрыжку прочь. Клим с места не двинулся, продолжал наблюдать. Тетка нырнула в магазин, через минут десять вышла с покупками – набила их в тот же пакет, где барометр. А дальше спокойно смог отследить до дома – прогулялась спокойно, вошла в подъезд. Вот мерзкая тварь! На следующий день с раннего утра Клим болтался поблизости. До одиннадцати все было тихо (уже начал бояться, что следы путала, специально хвост сбрасывала), но в начале двенадцатого появилась. Рассмотрел при свете дня внимательно и чуть не плюнул от отвращения. Лицо гладенькое, благодушное (в больнице сестричка была похожая). Идет важно, живот беременный гордо спереди тащит. Отправилась не спеша по району. В скверике безлюдном вдруг перчатку выронила. Присела поднимать, но на корточках сидела почти минуту, в земле ковырялась. Клим понял: посылку очередную закапывает. Потом двинула дальше. У торгового центра притормозила. Дождалась парня молодого – тоже бледный, дерганый, как и Ирка. Но с ним, как вчера с сестрой, беременная тетка не торговалась. Приняла коробочку (ювелирную, маленькую), открыла, поглядела, кивнула. Сунула что-то в руку. Часа не прошло – уже двое, по ее милости, новый шаг к смерти сделали. Клим еле удерживался, чтоб не подойти, не засветить в благостное рыло. Но хоть в его справке и было написано, что не «в состоянии определять причинно-следственные связи», понимал прекрасно: мочить – не вариант. Сам окажется виноватым. В полицию гадину сдать? Так ведь вывернется. Беременность, как и его ограниченная дееспособность, обстоятельство смягчающее. Но до чего хотелось покарать! Врач лечащий учил, что с гиперценными навязчивыми идеями нужно всячески бороться, и у Клима иногда получалось. Но не в случае с сестрой. Ее беду он никак не мог выкинуть из головы. Брел по улице и все прокручивал: как можно отомстить? …Домой отправился как ближе, через Олонецкий парк, продолжая мучительно думать. А когда проходил мимо пруда, взгляд наткнулся на увядший, замороженный букетик цветов на снегу: память о погибшей в новогоднюю ночь. И до чего сейчас захотелось, чтоб на ее месте совсем другая беременная скотина оказалась. – Чтоб ты сдохла! – бормотал. – И ты, и ребенок твой! А дальше мысль сделала неожиданный вираж, и Клим радостно улыбнулся. * * * Девки умные (взять хоть Лиззи) осознавали прекрасно: с дозой (ну, или с двумя-тремя) – получается всяко меньше роковых шести граммов, за которыми начинается крупный размер. Плюс напеть, что для личного употребления, беременность, несудимость и прочие смягчающие. Поэтому работали по безопасной схеме: принимали каждый день по несколько пакетиков, ждали, когда поступит заказ, раскладывали и скидывали ему координаты точки. Да, денег зарабатывали немного, зато по лезвию не ходить, не трястись каждую минуту. Но Гюльджан сразу стала ворчать, что нет ей никакого интереса за несчастные несколько тысяч в день работать. Гаврила попытался образумить: