Дальше торговаться Колкин не собирался, поскольку уже все для себя решил. — Лады, — только и произнес он. Ему было хорошо известно, что Бык, как товарищ, был всегда крайне ненадежный тип да к тому же еще патологически жадный. А значит, как только он получит тачку, то, скорее всего, за какие-нибудь другие коврижки — какие ему наверняка посулили угрозовцы — на следующий же день сдаст приятеля со всеми потрохами. — Бык, я с тобой в пятницу свяжусь. Тогда и передам тачку, ключи и все документы. А сегодня, пожалуй, я схожу в какое-нибудь другое местечко, раз уж ты говоришь, что не спокойно тут у вас. Москва она ведь большая… — с огромным трудом выдавив из себя улыбку, он сделал вид, что собирается уходить, но вместо этого, с издевкой обратился к охраннику: — А ты до сих пор Машку шпилишь или, наконец-то, посерьезнее дамочку склеил? От этих слов Бык помрачнел и зло взглянул на долговязого клоуна. — Кол, ты меня специально хочешь позлить? Мы с Машей недавно официально расписались, чтоб ты знал… — Пардон, дружище, вот уж и вправду: я ни сном, ни духом, что у тебя с ней все так серьезно. Совет вам, да любовь тогда… — насмешливо произнес он, наблюдая, как продолжает злиться Бык. — Теперь понятно, почему Рем так часто видит тебя в Люберцах. Ты к ней жить, что ли перебрался? — А если и к ней, то что? — насупив брови и шумно засопев, откровенно «забычил» охранник, полностью оправдывая свое погоняло. — Кол, тебе-то какая разница? — Бык, не парься, это я так… к слову пришлось. Ничего личного, бывай, до пятницы. Он небрежно уронил окурок под ноги охраннику, развернулся и двинул по Большому Златоустинскому переулку в сторону станции метро «Лубянка». Праздничное настроение было окончательно испорчено. С этой минуты он более не ощущал себя в безопасности. «Ладно, Бык, ты сам напросился», — мрачно решил Колкин, входя в здание метрополитена. * * * Убийство Быка далось ему на удивление легко. И хотя это было первое в его жизни тяжкое преступление, но прошло оно на удивление гладко, без сучка и задоринки. К тому же к своей задумке он решил подойти со всей серьезностью, на какую только был способен. Больше всего его интересовал вопрос, каким образом можно быстро, тихо и незаметно «завалить» в людном месте здоровенного, накачанного мужика. Все сантименты, что он много лет знал его лично, и тот когда-то был его приятелем, Александра волновали мало. Ничто не шевельнулось в пустой душе хладнокровного убийцы, когда он приступил к разработке кровавого плана. Единственное, что вызывало у него досаду — были очень короткие сроки. Приводить приговор в исполнение требовалось как можно скорее. Но и с этим он справился на ура. Однако больше всего его удивил факт, что накануне убийства он почувствовал необычное и очень приятное нервное возбуждение. Словно ему предстояло не лишить человека жизни, а сыграть в одну из увлекательных компьютерных игр, которыми он баловался время от времени, когда совсем было нечем себя занять. Стоило бы отметить, что обычные квесты, стратегии, симуляторы и прочая геймерская билиберда его не увлекала. Александр любил исключительно игры, в которых для умерщвления врага использовалось холодное оружие. Каждый раз, садясь за компьютер, он искренне сожалел, что в его детстве не было подобных развлечений. Хотя прекрасно понимал, что в любом случае это было бы не по карману его семье. Возможно, поэтому в полной мере он увлекся компьютерными играми, когда ему перевалило уже за двадцать пять. Для убийства приятеля геймер-любитель не стал придумывать ничего экстраординарного и, хорошенько взвесив все за и против, решил поступить просто, подло, но эффективно. Поскольку теперь он знал, где живет Бык, подкараулить качка не составило для него большого труда. «Странное, конечно, дело, — рассуждал Колкин, продумывая детали убийства. — Машку-Огонек перетрахало, наверное, пол-Москвы, а замуж она выскочила за этого недотепу. Даже я к ней когда-то на огонек заглядывал. Забавно…» Долговязый брюнет улыбнулся получившемуся каламбуру: «Зайти к Машке-Огонек вечерком на огонек». А через три дня, после состоявшегося возле «Пропаганды» разговора, темным холодным ноябрьским вечером, в подмосковных Люберцах, под окнами старенькой пятиэтажки был обнаружен труп молодого мужчины с проломленным черепом. Пять глубоких вдавленных перелома костей свода черепа, полученных от ударов обычным молотком из строительного магазина, быстро свели в могилу большого любителя столичных качалок и фитнес-клубов. «Против лома нет приема… — любимой поговоркой своего папаши, констатировал смерть приятеля убийца, но, немного подумав, добавил: — Если нет другого лома. А у тебя, Бык, его не было, так что, извиняй…» «Нет человека — нет проблемы» — вспомнил он еще одну любимую отцовскую поговорку. Хотя теперь он точно знал, что ее придумал не батя. Так любил поговаривать отец всех народов, товарищ Сталин. «Да какая, впрочем, разница? — рассуждал состоявшийся убийца, попивая у себя на кухне прямо из горлышка «Jack Daniel’s», чтобы немного успокоить нервы. — Главное, что в тему. А тема у меня теперь новая…» С удивительной ясностью Александр осознал, что сегодняшнее убийство окончательно сорвало у него крышу. А точнее даже не крышу, оно сорвало все маски, за которыми он много лет пытался скрыть свое истинное «я». Эта правда оказалась проста и одновременно жутковата: убивать ему не просто понравилось, с этого момента он стал буквально обуреваем идеей совершить нечто подобное с очередной непослушной рабыней. Да-да, именно с новой рабыней. Старые в счет не шли, поскольку к ним он уже успел остыть, и они его больше не интересовали. Ему хотелось новизны и ярких эмоций. Немного пофантазировав, Колкин наметил себе новую цель. «И она обязательно должна быть с медно-красными волосами. Ну или, на крайний случай, рыжими, как у мамы…» — твердо решил маньяк. Глава 9 Однако, как только адреналиновый драйв и послевкусие от убийства Быка немного поутихли — примерно, недели через две — Колкин всерьез обеспокоился проблемой с московским уголовным розыском. Конечно, он предполагал, что рано или поздно муровцы сядут ему на хвост и тогда придется что-то менять в наработанной схеме, но в любом случае это известие стало для него неприятным сюрпризом. В итоге, после недолгих размышлений, решив, что такой час настал, первым делом он задумал изменить внешность. Для этого Александр сходил в ближайшую парикмахерскую, где ему состригли длинные волосы и сделали неброскую коротенькую прическу с зачесом наверх. Однако этого ему показалось мало, и тогда он распорядился, чтобы волосы и брови перекрасили в белый цвет. Результат получился весьма неожиданный. Вкупе с данной ему от природы светлой кожей он стал выглядеть как настоящий альбинос. Этот новый облик настолько пришелся ему по душе, что воодушевленный результатом он продолжил свою трансформацию. Следом за внешностью Колкин решил кардинально поменять и стиль одежды. С вызывающе-кричащего рейва он задумал перейти на менее приметную, но практичную готику. Хотя хотел ли он действительно готический стиль, он до конца так и не был уверен. Мрачность и эмоциональная холодность всегда казались ему тем оптимальным балансом, которого он так долго искал. Это было сродни его нынешнему душевному состоянию. Зловещий образ импонировал еще и тем, что в его душе поселилась неудержимая тяга к теме смерти и всему потустороннему. В итоге на помойке оказалась добрая половина так когда-то им любимых кислотных шмоток: их яркий и крикливый цвет его теперь лишь раздражал. Та же участь коснулась и музыкальных пристрастий. В накатившем безудержном порыве перемен, он собрал в большой целлофановый мешок все компакт-диски с любимой танцевальной музыкой. Обширная коллекция рейва, транса, техно, хауса, хардкора и прочих направлений электронной музыки оказалась безжалостно высыпана в мусоропровод. Поскольку в последнее время проблем с деньгами он не испытывал, то в тот же день Александр отправился побродить по любимым магазинчикам и бутикам. Правда, сделать для себя окончательный выбор одежды для нового образа оказалось не легкой задачей. Он долго ломал себе голову, на чем остановиться, но, как всегда, все решил случай. А дело было так. Устав от изматывающего шатания по магазинам, тридцатилетний мужчина внезапно осознал, что больше не имеет ни малейшего желания, как когда-то совсем недавно, «закинувшись» колесами или порошком, прыгать всю ночь в клубешнике, разгоняя далеко за сотню пульс. Теперь он желал чего-то иного… Только чего? И опять в его памяти настойчиво, с маниакальным упорством стали всплывать воспоминания об убийстве Быка. «Вот это был драйв, так драйв. Такой кайф ни с чем не спутаешь», — новоиспеченный убийца с наслаждением смаковал картинки недавних событий. — Сашка, привет! Как дела, братуха? — веселый и задорный бас за его спиной заставил Колкина вздрогнуть и резко обернуться. Это был Мавр, еще один давнишний приятель, только на этот раз не по учебе, а по первому месту работы. Хотя стоило бы отметить, что закончили они так же одно железнодорожное училище, только он на пару лет раньше Мавра. Смешно, но московский мир оказался для них тесен. И вот он опять стоит перед ним. Александр отлично помнил, что когда они познакомились еще в далеком девяносто пятом. Мавр только-только получил «корочку» и стал работать машинистом-стажером в метро. А вот Колкин на тот момент уже активно вел свою трудовую деятельность в качестве слесаря по ремонту подвижного состава. Путь в машинисты ему был заказан — психоосвидетельствование для получения доступа к работе машиниста он так и не прошел. Именно тогда у него и начались те самые «американские горки» настроения. Хорошо, что хоть водительские права он уже успел получить, а так бы не видать ему машины, как своих ушей. Вердикт, который вынесли врачи, прозвучал пугающе и непонятно: «Биполярное расстройство». Что это за хрень, и с чем ее едят, он узнал уже намного позже, когда прочитал про болезнь в медицинской энциклопедии. Но поскольку относиться серьезно к своему заболеванию он даже и не думал, то в итоге, лишь спустя несколько лет — когда во второй раз оказался на больничной койке с приступом жесточайшей депрессии, — смог во всей красе осознать первоначальное упущение. Действительно, как бы он не пыжился, как бы не притворялся, что у него все «нормуль», болезнь с каждым годом исподволь, но неумолимо прогрессировала. И только теперь, к тридцати годам, окончательно признав ее как факт, Александр стал вынужденно — в основном по причине крайней необходимости, когда депрессуха окончательно припирала к стенке, — изредка принимать медицинские препараты. — Мавр, какими судьбами? Как ты? Все гоняешь поезда по подземке? — Точняк! — засмеялся приятель и хлопнул Колкина по плечу. — Кручу, как говориться, педали, пока не дали! На нем были затертые до дыр черные джинсы и расстегнутая на груди вязаная толстовка с капюшоном, из-под которой выглядывала футболка с изображением головы фронтмена рок-группы «Король и шут». На ногах приятеля красовались полувоенные ботинки с металлическими носами. Зимнюю куртку Мавр держал в руке. Он был года на три младше Александра, хотя внешне выглядел значительно старше. — Я сейчас в основном на Сокольнической линии тружусь, — уточнил он и совершенно неожиданно глубоким басом оперного певца нараспев процитировал: — Красная линия метро, первая линия московского метрополитена, что рассекла сердце столицы пополам. Не выдержав собственной клоунады, Мавр рассмеялся. — Помнишь, как нам эту дичь затирал в училище старик Афанасьев? — сквозь смех поинтересовался он у изумленного приятеля. Колкин, конечно же, прекрасно помнил добродушного старика-аксакала, преподавателя истории и географии по фамилии Афанасьев. Только вот сейчас его внимание привлекло совсем другое. «Красная линия метро, что рассекла сердце столицы пополам… — прокрутил он в голове фразу, затем еще и еще. — Красная линия метро… Хм, а в этом, действительно, что-то есть». Поскольку карту-схему метрополитена он знал «на зубок», маршрут Сокольнической линии мгновенно предстал перед его внутренним взором. К тому же теперь он и сам жил неподалеку со станцией метро «Преображенская площадь», что относилась к той же Красной линии. И тут до него дошло, что именно во фразе так привлекло его внимание. По невероятной случайности все четыре рабыни были найдены им именно рядом со станциями красной ветки. С первой — Ольгой, продавцом из магазина «Копейка» — он познакомился неподалеку от станции «Юго-Западная». Он возвращался из крематория и по дороге решил заскочить в ближайший магазин за едой. С Ольгой, кстати, было проще всего. Даже придумывать что-то особенное, чтобы заманить простоватую продавщицу в свое логово, ему не пришлось. Единственное, что он предпринял специально, так это дождался подходящего темного дождливого вечера и, подождав окончания ее смены, вручил девушке цветы. А как только та «растаяла», он тут же предложил «царице бакалейной лавки» прокатиться куда-нибудь в интересное место. Вместо этого, покатав ее по МКАДу и основательно запутав, он преспокойно возвратился назад и заехал на территорию крематория. Ей он все представил как некий удивительный романтический сюрприз. «Проколоться» на чем-то с этой дурехой он боялся меньше всего. Как выяснилось заранее, та лишь недавно приехала на заработки в столицу откуда-то из поселка в Калужской области. Собственно так оно и получилось, правда, эта полоумная на следующий же день помчалась в милицию писать на него заявление. Чем, собственно, и подписала себе приговор. Ослепить ее за такой проступок, он посчитал самым верным решением. Единственное, в чем он не был до конца уверен, так это во втором ударе ножа. От охватившего его волнения он не смог попасть точно клинком в левый глаз этой дуре. К тому же, как назло, в этот момент в подъезде этажом выше грохнула дверь, что заставило его поспешно ретироваться на улицу. С тех пор он постоянно мучился сомнением, что Ольге все же удалось частично сохранить зрение на один глаз. Следовательно, в случае его поимки, та могла опознать Александра на очной ставке. Но хуже всего было то, что после выписки из больницы — а он смог выяснть лечебное учреждение, куда ее госпитализировали, — ее следы терялись. Как он ни старался, но найти калеку так и не смог. Со второй рабыней он познакомился в парке культуры имени Горького на День города, что отмечался ежегодно в начале сентября. Знакомство произошло, что любопытно, рядом со станцией с одноименным названием, так же относящейся к Красной линии. Её звали Светлана — Светик-семицветик — как тут же он ее окрестил, за выкрашенные в разные цвета пряди волос. Она была студенткой истфака — черт, забыл какого института! — да, впрочем, это и не важно. Эта жуткая трусиха, едва оказавшись в крематории, настолько перепугалась, что, как выяснилось потом, на следующий же день задвинула учебу куда подальше и навсегда покинула пределы Москвы. Даже в милицию не обращалась, вот, сколько страху натерпелась. О ней он не сожалел, поскольку Светик оказалась уж слишком податливой, оставив после себя лишь осадок неудовлетворенности и чувство глубокого разочарования. Искать ее он не стал, решив, что ей просто повезло. «А везение в жизни, — как говаривал папаша, — должно быть у каждого человека: хороший он или плохой. На то она и судьба человеческая, никто не знает, кого и в какую сторону эта злодейка направит». Ну а двух других рабынь — Алену и Катю — он выцепил в ночном клубе «Пропаганда», что опять-таки недалеко от станции «Лубянка», той же самой Красной линии. «А что, это мысль! — оценил он идею. — А не сделать ли мне красную линию своими охотничьими угодьями? Не дали, сволочи, мне мечту детства в жизнь воплотить, на поездах по подземной Москве погонять, так я теперь наверху свои порядки установлю».