— Нет, я никого не узнаю, — упавшим голосом констатировала она. — Они все у меня на одно лицо. — Плохо, — резюмировал Власенко, но на всякий случай еще раз уточнил. — А вам он, значит, при первой встрече представился Александром? В ответ на произнесенное следователем имя в Юлиной голове словно полыхнула яркая вспышка, и на какие-то доли секунды все лица на фотографиях приобрели индивидуальные черты. Юля испуганно ойкнула и затаила дыхание. Однако уже в следующее мгновение лица вновь превратились в безликую массу, схожих между собой расплывчатых «овалов». Однако сам факт метаморфозы поразил ее до глубины души. «Значит, я все же могу различать незнакомые лица, если постараюсь!» — робким воробушком чирикнула надежда, но даже этого ей хватило, чтобы с удвоенным рвением приступить к опознанию преступника. «Я же только что видела его!.. Эта наглая рожа точно здесь промелькнула!» — заметалась она. — Я могу заверить, что напавший на меня маньяк сто процентов присутствует на одной из этих фотографий, — твердо заявила она. — Ага! И кто же он? — поинтересовался Власенко, как-то странно поглядев на Петрову. — Извините, но точно указать, я не могу… — Понятно… — обнадеженный минутой ранее Власенко не мог скрыть разочарования. Он устало опустил плечи и, все еще продолжая разглядывать Юлю, тихо вздохнул. Геннадий Петрович смотрел на нее теперь не с любопытством, а скорее с жалостью и состраданием. За годы работы в следственном отделе московской прокуратуры он насмотрелся всякого. Бывало, что люди намеренно оговаривали других, бывало себя, намеренно взяв вину за несовершенное преступление, а то и за несуществующее деяние. А случалось, когда признав вину, подследственные затем отказывались от своих слов и строчили жалобы о оказываемом на них следствием давлении… Да много чего было, о чем сейчас он даже не хотел даже вспоминать. Поэтому данный случай, когда жертва нападения утверждает, что на представленных фотографиях есть преступник, но не может конкретно на него указать, было для Власенко далеко не новой историей. — Жаль, что вы не смогли опознать этого негодяя, Юлия Ивановна. На сегодня, я считаю, достаточно, а потому позвольте с вами распрощаться. Если вы мне понадобитесь, я знаю, где вас искать. Но если вдруг вы вспомните какие-то детали нападения или внешность преступника, то вот вам моя визитная карточка. Звоните в любое время. — Спасибо, — удрученно произнесла Юля и сунула визитку в сумочку. — Я могу идти? — Да, конечно. Вы сами доберетесь или, может, попросить дежурного подбросить вас на милицейском «бобике»? Перспектива в очередной раз прокатиться по Москве на служебном транспорте ее отнюдь не прельщала, а потому она категорично отказалась, сказав, что поедет на метро. * * * Очередной сигаретный окурок полетел в унитаз служебного туалета. Дернув ручку на крышке бачка, Власенко спустил воду. И хотя обычно старший следователь по особо важным делам курил исключительно в рабочем кабинете, но сейчас ему захотелось сделать это именно здесь, в мужском туалете. Почему? Он и сам до конца не понимал. Было в этом месте что-то такое, что всегда воздействовало на него особым образом, отрезвляя и заставляя более четко концентрироваться на текущей проблеме. Холодный матовый блеск кафеля уборной чем-то напоминал ему облицовку помещения прозекторской в здании судмедэкспертизы, где он не раз бывал за годы службы. Эта ассоциация с местом окончательной регистрации граждан — как собственно и расшифровывалась аббревиатура МОРГ — сейчас казалась ему весьма актуальной. «Ты можешь фантазировать сколь угодно, выстраивать красивые версии и гипотезы, докладывать начальству о якобы достигнутых успехах в расследовании, но от правды не убежишь и не спрячешься. И пока будут гибнуть ни в чем не повинные люди, грош цена все этой статистике, да и всему главку во главе с многоуважаемым господином…» — в этом месте он прервал размышления. Еще по старой советской привычке начальство для него всегда находилось вне контекста любого расследования. Ты следователь — ты и отвечаешь за результат. Он прикурил еще одну сигарету. — Место окончательной регистрации граждан… Власенко пробовал на вкус это словосочетание, которое, как ему казалось, отдавало горечью утраты и привкусом формалина. А ведь только вчера он докладывал «наверх», что маньяк, столь длительное время терроризирующий жительниц столицы, наконец-то, пойман. Улики, обнаруженные во время обыска в квартире Зуева, однозначно доказывали его причастность к нападениям. И вот на тебе! Появляется эта Петрова и во всеуслышание заявляет, что на нее в парке средь бела дня напал неизвестный. Да еще и картина нападения очень схожа с предыдущими случаями. Так что же получается, мы не того упыря поймали?.. Или он не один такой орудует в Москве?.. А может у него появились подражатель?.. Нет, такое исключено. Мы строго-настрого запретили журналистам освещать эту тему в прессе. А если на нее и вправду напал «оригинал», а Зуев обычный сумасшедший, взявший на себя вину за настоящего преступника? Разве такого не бывало в моей практике? Бывало, и не раз… Однако, стоп! Где доказательства?.. Их тоже нет. Зато полоумный Зуев в деталях описал и обстановку ночного клуба, и абсолютно точно указывал даты своих нападений на женщин, и четко опознал всех жертв по фотографиям… Пока единственной нестыковкой является крематорий, куда он приводил жертв. Почему так красочно расписывая издевательства над девушками, этот больной на всю голову ублюдок упорно не желает раскрывать местонахождения своего логова? Одни лишь вопросы, вопросы, вопросы… Зато одно Власенко знал точно: «наверху» версию с Зуевым в качестве главного подозреваемого приняли безоговорочно, приказав как можно скорее закрывать дело и готовить его к передаче в суд. Правда, следовало бы отметить, что в некоторых аспектах расследования было так же не все гладко. На предварительном этапе следствие столкнулось еще с одной трудностью — процессом опознание преступника. Поскольку все жертвы — кроме бесследно исчезнувшей продавщицы из «Копейки» — были лишены зрения, от процедуры опознания было решено воздержаться, как бессмысленной по определению. В любом случае фактов и улик оказалось столько, что выдумывать «велосипед» не имело никакого смысла. Дело смело можно было переводить в разряд раскрытых преступлений. Да и сам Виктор Зуев ничего не отрицал. Он настолько воодушевился внезапно пришедшей к нему славой, что с каждым днем во все более немыслимых красках расписывал свои выкрутасы с жертвами. Порой эти смачные рассказы уже откровенно перешагивали грань реальности. Однако, учитывая его диагноз, они легко списывались на болезненное состояние психики подследственного. «Так что же тогда меня смущает?.. Что? — наверное, в сотый раз задавал себе один и тот же вопрос Власенко. — Получается, я не верю самому себе?» Ответов он не знал. «Ладно, не буду себя больше мучить, а лучше передам новый случай нападения следователю Кравцову. Он молодой, пусть землю носом роет, а мне и дело Зуева довести до ума надо, — убеждал он сам себя. — Жаль только, что Седов в отпуск свалил. Вот бы кого я с превеликим удовольствием поднапряг бы по новой жертве. Эх, как не вовремя он все-таки на рыбалку собрался! Хотя, стоп!.. Я же сам его в этот отпуск и спровадил… Или, все-таки, позвонить ему?..» — терзался сомнениями Геннадий Петрович. В итоге, решившись, он достал из кармана пиджака телефон и набрал знакомый номер. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети…» — раздалось из трубки. — Тьфу, ты! — выругался раздосадованный следователь. — И они нам утверждают, что сотовая связь доступна по всей России. На Астраханскую область это, видимо, не распространяется… В расстроенных чувствах он громко хлопнул ладонью по стене и отправился к себе в кабинет. Глава 24 — Юленька, милая, ты только не волнуйся! Он тебя больше не тронет. Его теперь милиция повсюду ищет, — как могла, принялась успокаивать Петрову ее соседка по общежитию, едва та, войдя в комнату и даже не раздевшись, в чем была, рухнула на кровать. — Мария Сергеевна, а если его не поймают? Вдруг он опять за мной охотиться начнёт? — возражала ей Юля. — Что ты такое говоришь!.. Конечно, поймают! Это же Москва! Знаешь, какой тут уголовный розыск? МУР! Найдут, можешь не сомневаться. А я вот тебе таблеточек успокоительных принесла… На-ка, выпей да поспи. А назавтра всё как рукой снимет. Давай-давай, Юлечка, будь умницей… Как ты говоришь, лица людей плохо узнаешь и запоминаешь? — внезапно поменяла тему разговора Зорко. — Да, как в школу пошла, так с той поры примерно и началось. Я даже сейчас, когда родителей вспоминаю, то в памяти возникают лишь их нечеткие образы, да и то из той поры, когда они были молоды. А ведь они уже пожилые люди, пенсионеры… — Интересно… — чуть растянуто проговорила Зорко. — А ты пыталась с этим как-то бороться? К врачам, может, моей специальности обращалась? — Нет, — честно призналась Юля и вновь разрыдалась. — Это моя маленькая тайна и я с ней живу. Правда, порой бывает, что на меня друзья и знакомые обижаются, что при встрече я их не сразу узнаю… Но я нашла железное оправдание — мол, зрение у меня никудышное, а очки не ношу, поскольку стесняюсь своей близорукости. Мол, выйду замуж, рожу, вот тогда и очки носить стану, — Юля грустно улыбнулась, словно стесняясь собственной шутки. — Только с пациентами иногда трудности бывают. Я думаю, что большинство из них считает, что молодая докторша зазнайка, раз ни с кем первая не здоровается… Только я уже привыкла, как-нибудь переживу их косые взгляды… Юля размазала слезы по щеке, шмыгнула носом и присела на кровати. — Только я, Мария Сергеевна, нашла для себя выход. Чаще всего я узнаю людей не по лицам, а по их прическам, жестам, голосу и, конечно… запаху. Последнее Юля добавила с каким-то смущением. — Ага, знакомая история… — рассеянно произнесла Зорко, находясь уже где-то далеко в своих мыслях. — Юля, а ты знаешь, что страдаешь заболеванием, которое имеет точное научное определение? После чего медленно, как-то нараспев протянула: — Прозопагнозия. Петрова насторожилась и с интересом посмотрела на Зорко. — А это лечится? — Смотря, что явилось причиной недуга. Если это врожденное состояние, то, к сожалению, нет. Пациентам приходится мириться с этим всю жизнь. Но ты утверждаешь, что в детстве хорошо различала лица, так ведь? — Да… — Это обнадеживающий факт. Расскажи, а в тот период времени, когда ты внезапно перестала различать лица, с тобой ничего особенного не происходило? Может тяжелая болезнь приключилась, событие, которое потрясло тебя до глубины души, или ты получила травму головы? Или, например, оказалась в больнице, но не можешь вспомнить, как там очутилась? — Нет, — на этот раз уже твердо произнесла Юля, — ничего такого со мной не было, это точно. В детской поликлинике я бывала, конечно, и не раз. Но лица я перестала различать буквально в один день. Словно кто-то опустил мне на глаза мутное стекло, и все человеческие лица стали для меня одинаковы. — Хорошо, я пока не буду тебя тревожить с этим вопросом. Ты отдохни, а еще лучше — поспи, — кивнула Зорко, — Но знай, девочка, с этим можно поработать и подобрать ключик к решению твоей проблемы. Услышав такие слова из уст специалиста в области психиатрии, Юля оживилась. В ее глазах засветилась надежда. — Мария Сергеевна, я на все согласна. Что от меня требуется? Зорко слегка улыбнулась, однако ее взгляд оставался по-прежнему серьезным.