— Кроме двадцати человек в СБП, МИДе и координационной группе, об этом деле знают также около пятнадцати полицейских, которые были свидетелями происшедшего у переезда. Я не хочу говорить ничего плохого о них — они, конечно, соблюдают свои обязательства по неразглашению. В общем. Но они простые полицейские, у них нет опыта поддержания той степени секретности, которая требуется в данном случае. Кроме того, в курсе этого происшествия сотрудники Главного госпиталя, Службы воздушного сообщения, компании «Фьеллиньен» и отеля «Плаза» — и все они в той или иной степени могли что-то заподозрить. У нас также нет никакой гарантии, что никто не наблюдал за кортежем в подзорную трубу из окна какого-нибудь расположенного поблизости здания. Достаточно кому-нибудь из тех, кто хоть как-то со всем этим связан, сказать хоть слово, и… Он надул щеки и с шумом выдохнул, изображая взрыв. За столом стало тихо, потом Мёллер откашлялся: — А почему это так… э-э… опасно, если все всплывет наружу? Браннхёуг кивнул, будто показывая, что это не самый идиотский вопрос, который он слышал в своей жизни, но Мёллера это сразу же убедило в обратном. — Соединенные Штаты Америки для нас — несколько больше, чем просто союзник, — начал Браннхёуг с едва заметной улыбкой. Он сказал это с такой интонацией, с какой иностранцам объясняют, что в Норвегии правит король, а столица называется Осло. — В 1920 году Норвегия была одной из беднейших стран Европы. Такой бы она, очевидно, и оставалась, если бы не помощь США. Забудьте всю болтовню, которую мы слышим от политиков. Эмиграция, помощь по плану Маршалла, Элвис и финансирование всей этой авантюры с нефтью сделали Норвегию, пожалуй, самой проамериканской страной в мире. Каждый из здесь присутствующих долго работал, чтобы достичь нынешних карьерных высот. Но если случится, что кто-нибудь из наших политиков узнает, что кто-то из людей в этой комнате допустил, чтобы жизнь американского президента подвергалась опасности… Оставшаяся часть предложения повисла в воздухе, а сам Браннхёуг окинул взглядом стол. — К счастью для нас, — добавил он, — американцы считают, что лучше признать ошибку какого-нибудь своего секретного агента, чем невозможность в целом сотрудничать с одним из своих ближайших союзников. — Это значит, — сказала Ракель, не отрывая взгляд от блокнота, лежащего перед ней на столе, — что нам вовсе не нужно искать норвежского козла отпущения. Она подняла глаза и посмотрела прямо на Браннхёуга. — Напротив, нам нужно найти норвежского героя. Не так ли? Браннхёуг посмотрел на нее с удивлением и интересом одновременно. С удивлением — потому что она так быстро поняла, что ему нужно, а с интересом — потому что ему стало абсолютно ясно, что уж с ней-то нужно считаться. — Верно. Когда вся эта история о том, как норвежский полицейский пристрелил секретного агента, выйдет наружу, у нас уже должна быть готова своя версия, — сказал Браннхёуг. — И по этой версии, с нашей стороны не было допущено ничего предосудительного, наш офицер связи действовал по инструкции, а вся вина лежит на агенте службы охраны. Эта версия устроит как нас, так и американцев. Наша задача — в том, чтобы заставить журналистов поверить в это все. И в связи с этим… — …нам нужен герой, — закончила Анна Стёрксен. Она кивнула в знак того, что теперь и она понимает, о чем речь. — Пардон, — подал голос Мёллер. — Я тут, получается, единственный, кто не понимает, в чем штука. — Ваш полицейский проявил недюжинную сноровку, когда президенту угрожала потенциальная опасность, — сказал Браннхёуг. — Ведь если бы тот человек в билетной кассе хотел совершить покушение, по инструкции следовало броситься спасать президента. Что и было сделано. И то, что тот человек, как выяснилось, вовсе не собирался стрелять в президента, дела не меняет. — Разумно, — сказала Анна Стёрксен — В подобных ситуациях прежде всего нужно соблюдать инструкцию. Мейрик ничего не ответил, но согласно кивнул. — Хорошо, — продолжал Браннхёуг. — «Штука» — как вы выразились, Бьярне, — состоит в том, чтобы убедить прессу, наше руководство и всех, кто связан с этим делом, что мы ни на секунду не сомневаемся в том, что наш офицер связи поступил правильно. «Штука» в том, что мы уже сейчас должны вести себя так, будто он совершил подвиг. Браннхёуг посмотрел на Мёллера — тот был в замешательстве. — Не представить его к награде немедленно — значит уже наполовину признать, что ему не следовало стрелять, а соответственно, признать и то, что вся система безопасности дала сбой во время визита президента. Присутствующие закивали. — Ergo,[11] — сказал Браннхёуг. Он любил это словечко. Оно было похожим на мощное оружие, почти непобедимое. Когда он произносил его, ему казалось, что его устами сама логика говорит: «Из этого следует…» — Ergo, мы должны дать ему медаль? — снова встряла Ракель. Браннхёуг почувствовал раздражение. Она так сказала «медаль», как будто они сейчас занимались тем, что писали сценарий комедии, где только приветствовались всевозможные забавные предложения. Его план — комедия?! — Нет, — тихо и решительно ответил он. — Не медаль. Медали и прочие награды такого рода достаются слишком легко, это недостаточно надежный выход. — Он откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. — Давайте повысим парня в должности. Назначим его инспектором. Последовала долгая пауза. — Инспектором? — Бьярне Мёллер по-прежнему недоверчиво смотрел на Браннхёуга. — За то, что он подстрелил секретного агента? — Может быть, это звучит немного странно, но подумайте хорошенько. — Это… — Мёллер моргнул, и выглядело это так, будто он хотел сказать длинную речь, но передумал и решил промолчать. — Может, не стоит наделять его всеми полномочиями инспектора, — услышал Браннхёуг голос начальника полиции. Она говорила осторожно, тщательно подбирая слова. Будто вдевает нитку в иголку, подумал Браннхёуг. — Мы и об этом подумали, Анна, — ответил он с легким ударением на имени. В первый раз он обратился к ней не по фамилии. Одна из ее бровей слабо шевельнулась, но иных выражений недовольства он не заметил. — Проблема в том, что если все коллеги этого вашего меткого полицейского узнают об этом назначении, а потом о том, что эта должность просто номинальная, легче нам не будет. То есть мы постоянно будем на взводе. Едва они заподозрят неладное, сразу же поползут слухи, и, конечно, все будет выглядеть, будто мы просто пытаемся скрыть, что мы — вы — этот полицейский — крепко влипли. Другими словами, мы должны дать ему такую должность, чтобы быть на сто процентов уверенными в том, что никто не будет знать наверняка, чем он, собственно, занимается. Иначе говоря: повышение вместе с переводом в закрытое от других место. — Закрытое место. Никто не будет знать наверняка… — криво улыбнулась Ракель. — Звучит так, будто вы решили посадить его в клетку, Браннхёуг. — А что скажешь ты, Курт? — спросил Браннхёуг. Курт Мейрик почесал за ухом и тихо засмеялся. — А что? — сказал он. — Уж место инспектора-то мы ему небось подыщем. Браннхёуг кивнул: — Было бы очень хорошо. — Ну, надо же помогать друг другу, когда можно. — Замечательно, — широко улыбнулся Браннхёуг и посмотрел на настенные часы, давая понять, что встреча окончена. Заскрипели стулья. Эпизод 15 Санктхансхёуген, 4 ноября 1999 года «Tonight we're gonna party like it's nineteen ninety-nine!»[12] Эллен бросила взгляд на Тома Волера, который только что поставил кассету и включил звук так громко, что на басах панель дрожала. А пронзительный фальцет певца просто резал уши. — Не мешает? — спросил Том, пытаясь перекричать музыку. Эллен не хотелось его обижать, и она только кивнула. Она не то чтобы боялась нечаянно обидеть Тома Волера, просто ей не хотелось с ним конфликтовать попусту. Хотелось надеяться, что скоро тандем «Том Волер — Эллен Йельтен» распадется. Во всяком случае, шеф Бьярне Мёллер сказал, что это носит временный характер. Все знали, что к весне Том получит очередное повышение и станет инспектором. — Пидор нигер, — прокричал Том. — И поет соответственно. Эллен не ответила. Шел такой сильный дождь, что, несмотря на включенные дворники, на лобовом стекле патрульной машины все равно лежала пелена воды, отчего очертания домов по улице Уллеволсвейен расплывались, словно мираж. Сегодня с утра Мёллер послал Тома и Эллен разыскать Харри. Они приходили к нему домой на Софиесгате и выяснили, что в квартире его нет. Или он не захотел им открыть. Или не смог. Этого Эллен боялась больше всего. Она смотрела, как люди бегут туда-сюда по тротуару. Их фигуры тоже казались причудливыми, искаженными, как в кривом зеркале. — Давай налево и здесь остановись, — сказала она. — Ты можешь подождать меня в машине. — С удовольствием, — сказал Волер. — Терпеть не могу алкашей. Она искоса посмотрела на него, но по выражению лица нельзя было понять, кого он имеет в виду: утренних посетителей ресторана «Скрёдер» в общем или Харри в частности. Он остановился у автобусной остановки, так что когда Эллен выходила, она заметила, что через дорогу уже построили кафе-бар. А может, он давно уже там был, просто она не замечала. На табуретах вдоль больших окон сидели молодые люди в свитерах с высокими воротниками и читали иностранные журналы или просто смотрели на дождь, держа в руках белые кофейные чашки и, наверное, размышляя, ту ли они подобрали мебель, тот ли выбрали институт, того ли человека любят, в тот ли клуб ходят, в том ли городе Европы живут. В дверях «Скрёдера» она столкнулась с мужчиной в толстом вязаном свитере. Алкоголь успел уже обесцветить когда-то голубые глаза, ладони были огромные, как сковороды, и черные от грязи. Когда он, шатаясь, проходил мимо, Эллен обдало сладковатым запахом пота и перегара. Внутри ресторана была спокойная утренняя атмосфера. Заняты только четыре столика. Эллен бывала здесь раньше, очень давно, но, как видно, с той поры ничего не изменилось. На стенах висели пейзажи старого Осло, и это, вместе с коричневыми стенами и стеклянным потолком, придавало заведению некоторое сходство с английским пабом. Откровенно говоря, очень небольшую. Диваны и дешевые пластиковые столы делали его больше похожим на курительную комнату на пассажирском пароходе. В конце зала, опершись на стойку, стояла официантка и курила, без всякого интереса разглядывая Эллен. В самом дальнем углу, у окна, сидел понурый Харри. Перед ним стоял пустой поллитровый пивной бокал. — Привет, — сказала Эллен и села напротив. Харри посмотрел на нее и кивнул. Будто все это время сидел и ждал ее. Потом снова опустил голову. — Мы все пытались тебя найти. Заходили, к тебе домой. — Я был дома? — спокойно и без улыбки спросил он. — Не знаю. Ты сейчас дома, Харри? — Она кивнула на бокал. Он пожал плечами. — Он выживет, — заметила она. — Я слышал. Мёллер опять оставил мне сообщение на автоответчик. — Речь у Харри была на удивление внятная. — Он, правда, не сказал, насколько опасна рана. Там ведь множество нервов вроде бы? Он склонил голову набок, Эллен молчала. — Может, он просто останется паралитиком. — Харри щелкнул по пустому бокалу. — Сколь![13] — Твой больничный будет готов завтра, — сказала Эллен. — И мы снова ждем тебя на работе. Он быстро поднял голову: — А я на больничном?