Дале не поворачивался. После того как в ноябре его контузило гранатой, Дале уже не слышал так хорошо, как раньше. И не разговаривал так много, и взгляд у него стал какой-то стеклянный, скользящий, какой обычно остается у людей после контузии. Поначалу Дале жаловался на головную боль, но когда офицер медицинской службы осмотрел его, то сказал, что мало чем тут можно помочь и надо просто ждать, что будет дальше. В рядах и так не хватает бойцов, чтобы еще посылать здоровых в лазарет, сказал он. Эдвард положил руку на плечо Дале, и тот обернулся так резко и с такой яростью, что Эдвард потерял равновесие на льду, который к тому же подтаял на солнце, и шлепнулся на спину. Ну хоть зима выдалась теплая, подумал он и невольно рассмеялся. Но перестал смеяться, когда вдруг увидел, что в него почти упирается ствол винтовки Дале. — Passwort![24] — прокричал Дале. Поверх прицела Эдвард увидел его широко раскрытый глаз. — Разуй зенки, Дале. Это ж я. — Passwort! — Убери винтовку! Это я — Эдвард! Дьявол! — Passwort! — Gluthaufen. Эдвард почувствовал, что им овладевает панический страх, когда он увидел, как палец Дале зацепился за спусковой крючок. Он что, не расслышал? — Gluthaufen! — закричал он изо всех сил. — Gluthaufen, черт! — Fehl! Ich schiesse![25] Господи, да этот парень сошел с ума! В эту же секунду Эдвард вспомнил, что пароль поменяли сегодня с утра. После того как он ушел на участок «Север»! Палец Дале надавил на курок, но не смог продвинуться дальше. Над глазом появилась морщина. Дале перехватил винтовку. Неужели все так и закончится? После всего, что он пережил, погибнуть от пули контуженого соотечественника? Эдвард пристально смотрел в черный зев винтовки и ждал, когда брызнут искры. Успеет ли он их заметить? О господи боже! Он отвернулся от дула, посмотрел в голубое небо, где черным крестом вырисовывался русский истребитель. Он был слишком высоко, чтобы его можно было услышать. И Эдвард закрыл глаза. — Engelstimme![26] — закричал кто-то. Эдвард открыл глаза и увидел, как Дале два раза мигнул за прицелом. Это был Гюдбранн. Прислонив голову вплотную к голове Дале, он кричал ему прямо в ухо: — Engelstimme! Дале опустил винтовку. Потом ухмыльнулся Эдварду и кивнул. — Engelstimme! — повторил он. Эдвард снова закрыл глаза и выдохнул. — Письма есть? — спросил Гюдбранн. Эдвард сел и дал Гюдбранну связку бумаги. Дале по-прежнему ухмылялся, но выражение лица оставалось таким же пустым. Эдвард схватился за его винтовку и встал, оказавшись с ним прямо лицом к лицу. — У нас там кто-нибудь есть внутри, Дале? Он хотел сказать это нормальным голосом, но получился грубый, хриплый шепот. — Он не слышит, — сказал Гюдбранн, рассматривая письма. — Я не думал, что он так плох. — Эдвард помахал рукой перед лицом Дале. — Ему уже нельзя здесь оставаться. Вот письмо от его семьи. Покажи это ему, и сам поймешь, о чем я. Эдвард взял письмо и сунул его Дале прямо в лицо, но увидел, что на его лице не отобразилось ни малейшего чувства, он только коротко ухмыльнулся, а потом снова вытаращил глаза, устремив их в вечность или куда еще там. — Ты прав, — сказал Эдвард. — Он готов. Гюдбранн протянул Эдварду еще одно письмо. — Как там дома? — спросил он. — Эх, ты сам знаешь, — ответил Эдвард и стал разглядывать письмо. Но Гюдбранн ничего не знал: они с Эдвардом не так много разговаривали с прошлой зимы. Удивительно, но даже и в таких условиях два человека могут ухитриться не разговаривать друг с другом, если им это неприятно. Не то чтобы Гюдбранну не нравился Эдвард, как раз наоборот, ему нравился командир, которого он уважал за ум, отвагу храброго бойца и заботу молодых и новичках в их отделении. Осенью Эдварда повысили до шарфюрера, что соответствовало сержанту в норвежской армии, но ответственность оставалась той же самой. Как-то Эдвард пошутил, что его повысили, потому что всех остальных сержантов уже убили и у начальства остались лишние сержантские фуражки. Гюдбранн часто думал, что при других обстоятельствах они с Эдвардом могли бы быть хорошими друзьями. Но то, что произошло прошлой зимой — исчезновение Синдре и этот труп Даниеля, который каким-то странным образом появился снова, — это все время стояло между ними. Глухой далекий звук разорвал тишину, потом затрещали пулеметы, будто переговариваясь друг с другом. — Становится туго, — произнес Гюдбранн, больше спрашивая, чем констатируя. — Да, — сказал Эдвард. — А все окаянная оттепель. Наше снабжение увязло в грязи. — Нам надо отступать? Эдвард пожал плечами: — Может, на несколько миль. Но мы вернемся. Гюдбранн из-под ладони посмотрел на восток. Ему вовсе не хотелось возвращаться. Ему хотелось уехать домой: может, там он сможет жить? — Видел норвежский указатель на перекрестке рядом с лазаретом, тот, со свастикой? — спросил он. — И стрелку, которая показывает на восток, на которой написано: «Ленинград, пять километров»? Эдвард кивнул. — Помнишь, что там написано на стрелке, которая указывает на запад? — «Осло», — ответил Эдвард. — «Две тысячи шестьсот одиннадцать километров». — Далёко. — Да, далёко. Дале оставил свою винтовку в руках Эдварда, а сам сел в сугроб, зарыв руки в снег перед собой. Его голова повисла между узких плеч, как сломанный цветок. Послышался еще один взрыв, на этот раз уже ближе. — Спасибо, что… — Не за что, — быстро проговорил Гюдбранн. — Я видел Улафа Линдви в лазарете, — сказал Эдвард. Он не знал, зачем сказал это. Может, потому что Гюдбранн, как и Дале, был единственным в отделении, кто пробыл тут столько же, сколько и он сам. — Он был…? — Думаю, только легко ранен. Я видел его белый мундир. — Я слышал, он хороший человек. — Да, у нас много хороших людей. Они некоторое время стояли молча, глядя друг другу в глаза. Эдвард откашлялся и сунул в карман руку. — Я раздобыл пару русских папирос на участке «Север». Если у тебя найдется огонек… Гюдбранн кивнул, расстегнул куртку, нашел коробок спичек и чиркнул по серной бумаге. Подняв глаза, он сначала увидел лишь огромный, безумно вытаращенный глаз Эдварда. Он смотрел на что-то за спиной Гюдбранна. Потом он услышал визжащий звук. — Ложись! — закричал Эдвард. В следующее мгновение они уже лежали на льду, а небо над ними с треском распоролось. Гюдбранн увидел хвост русского истребителя, летящего вдоль их окопов так низко, что с сугробов поднимался снег. Он пролетел мимо, и снова стало тихо. — Он как будто… — прошептал Гюдбранн. — О господи! — простонал Эдвард, повернулся к Гюдбранну и рассмеялся. — Я даже видел пилота, как он открыл кабину и высунулся из нее. Иван сошел с ума. — Он смеялся до икоты. — К чему все катится? Гюдбранн смотрел на сломанную спичку, которую он все еще держал в руке, и вдруг сам начал смеяться. — Хе-хе, — сказал Дале и посмотрел на товарищей из сугроба на краю окопа, где он сидел. — Хе-хе. Гюдбранн взглянул на Эдварда, и тут они оба начали хохотать. Они икали от смеха, так что поначалу не услышали отчетливого звука, который приближался к ним. Звяк-звяк… Как будто кто-то медленно рубил лед киркой. Звяк… Потом послышался удар металла о металл, Гюдбранн и Эдвард повернулись к Дале — тот медленно упал в снег. — Ради бога… — начал Гюдбранн.