Тут уже вступаю я. Помня, как Пономаренко в сорок четвертом Аню так же в Киев послал, просто посмотреть, и прямо в пекло бандеровского мятежа. Непонятки, что там, – ну значит, еще опаснее. А так как ссориться с любимой женой себе дороже, то зайдем с другого конца. – Пантелеймон Кондратьевич, тогда я вижу отличный случай проверить нашу команду в деле. Если потребуется силовое вмешательство. Тем более я сценарий тоже читал (если вы о том, что Слава Князев с Аркашей Стругацким наваяли) и даже советы давал. Там каскадеры будут нужны – вот наши ребята и сыграют. Валя Кунцевич, понятно, счел свое участие обязательным. Вечный ты капитан, а не подполковник – но в твоих боевых качествах усомниться я не пожелал бы и врагу. И конечно, мотивация у тебя, как ты на «Нахимове» сказал, «меня даже атомная бомба не взяла – и пока я живой, с Анной Петровной ничего не случится». Ну, а товарищ Кириллов лишь усмехался. С видом, что вышло все так, как он и ожидал. Интересно, он тоже с нами едет, или остается в Москве? Москва, Большой дом по адресу — площадь Дзержинского, 2 Помещение для допроса. Окон нет, мебель прикручена к полу. – Осужденный Штеппа доставлен. – Так заводи, свободен… Ну что же вы, Константин Феодосьевич, и вашим и нашим всю свою жизнь? И хоть бы при этом не лгали! Были офицером в армии Врангеля, в двадцатом в плен попали – и ведь не расстреляли вас злобные большевики, а дозволили карьеру сделать, и очень неплохую – докторскую диссертацию вы защитили, стали профессором Киевского университета, сначала завкафедрой, затем декан исторического факультета и депутат Киевского горсовета. И чего тебе не хватало, сволочь? Ах да, с двадцать седьмого, одновременно с профессорством, числились осведомителем НКВД – кстати, ваши доносы на коллег, соседей и просто знакомых сохранились у нас в архивах. И на вашего наставника Грушевского, который вас считал самым лучшим из своих учеников, тоже есть, вот бы огорчился Михаил Сергеевич, прочти он то, что вы про него пишете. И не надо сейчас из себя жертву режима изображать. Арест в 1938 году – иные на Колыме сгинули, лагерной пылью, а вы меньше чем через год – на свободу и в университет, на прежнюю должность. И чем вы за то советской власти отплатили – при немцах член Киевской городской управы, редактор поганой газетенки, удостоившийся благодарности самого гауляйтера Коха за гнусные антисоветские пасквили, и в то же время нештатный агент-осведомитель гестапо (ваши доносы на советских патриотов тоже в архивах остались). При бегстве немцев с Украины ты, сцуко, еще успел с ними драпануть и даже в Берлине еще один поганый листок издавал, для власовцев и бандеровской сволочи. Пытался бежать дальше на запад, к американцам, однако в Мюнхене был задержан СМЕРШ. И за все это, по совокупности, даже не «четвертной», а всего пятнадцать лет, это кто ж такую неуместную гуманность проявил?[11] Итого, сколько вы уже отсидели, больше половины срока? Увы, Константин Феодосьевич – Военной коллегией Верховного суда дело возвращено на доследование. И по всему, вам на «четвертной» тянет – это если не будет доказана ваша причастность к событиям в Бабьем Яре, тогда вышак. Впрочем, даже если вариант первый – сидеть вам придется не в Караганде, а где-нибудь на северах, и на хлебную должность, вроде учетчика, не надейтесь с штрафной пометкой в личном деле. Нет, есть еще и третий вариант – ну да, подписка, и «на опыты». Что? Простите, не расслышал… Ну, вы же образованный человек, Константин Феодосьевич. Приятно с такими иметь дело. Да, есть четвертый вариант – иначе зачем бы вас сюда этапировали, решение суда вам и в лагере могли зачитать – и здравствуй, Колыма! А как вы смотрите на то, чтобы вернуться к профессорству? Нет, не в лагере, ну что за шутки? В Львовском университете. Вам воды налить? Ну, чудненько. Конечно, не просто так! Вы, конечно, с последней научной литературой незнакомы? Труды некоей Гимбутас, о прародине славянских племен, и теория этнологии, кстати, поддержанная самим товарищем Сталиным, что основа любой нации – это этнос, то есть коллектив людей, объединенный общей идеей, то есть целью, а также имеющий уникальные стереотипы поведения, определенные ведением хозяйства, окружающим ландшафтом и историей коллектива. И за эту идею члены этноса реально готовы жизнь отдать. Да, это и вера может быть, как в любимые вами казацкие времена был Андрий, сын Тараса, православным и считался казаком – а как перешел в веру католическую, стал уже поляком. Но вообще-то идея любой может быть – и «За веру, царя, Отечество», и «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», и «За Родину, за Сталина», – важно лишь, чтоб за нее кто-то готов был грудью на амбразуру. Так я вас спрашиваю – вас, первого ученика самого Грушевского, – что тогда есть украинский этнос? А нету его вовсе! В казацкие времена сами запорожцы называли себя «русскими», как синоним православных. Само слово «украинцы» впервые появилось в польских документах шестнадцатого века, для обозначения вспомогательных войск при панах, ну как в эту войну полицаи. Никакой такой «украинской» идеи не было и близко – когда Богдан Хмельницкий провозгласил «навеки с Москвой и русским народом», на Правобережье еще почти полвека паны-атаманы грызлись меж собой, не за ридну Украину, а исключительно кому первым паном быть, и поляков призывали себе в помощь, и татар. Флаг ваш желто-синий – это цвета знамени шведского, когда Карл под Полтаву пришел и велел мазепинцам себе ленты нацепить, чтобы их от русских казаков отличать. Ну а после – настал на Украине мир да покой под рукой российской, и никаких таких «украинских» побуждений не было, до времен недавних. Бунт Кармалюка в 1830-х не в счет, это чистой воды пугачевщина была, «бей и грабь» – никаких национальных предпочтений и лозунгов не отмечено, и как среди «кармалюков» были на равных и украинцы, и русские, и поляки, и евреи, так и чужих эти робин гуды резали без всякого разбора. Так все-таки про этнологию. Раз главный признак этноса – это идея, то ее выразители – это герои, вы согласны? А назовите мне хоть одного героя Украины – чтоб именно за нее, а не за Россию, на русской службе? Мазепа – ну, знаете, такой швали в любой нации хватало, вот захотелось на трон влезть, не гнушаясь средствами, было бы выгодно, он хоть за черта и его мать орал, а не только за Украину. А реально, когда появилось «украинство», чтоб против русских? Да, верно – вот какая украинская идея? А именно – «мы не русские, мы им враги». И с какого времени это в истории, где впервые отмечено? Верно – Австро-Венгрия, ее восточная провинция, конец девятнадцатого века. Подобно тому, как Бисмарк после присоединения Эльзаса и Лотарингии советовал всячески поощрять местный национализм, «чем больше будут чувствовать себя эльзасцами, тем меньше французами». В Вене думали так же – если все «украинские» общества, кружки и тому подобное получали поддержку из австрийской казны. И разведка тоже руку приложила, это ж какая агентура может быть? Были, конечно, идеалисты вроде Ивана Франко, которые на эту приманку ловились – приятно ведь, когда твоя нация выше всех, мы культурные европейцы, а к востоку лишь сирые и убогие русские варвары? Да нет, не шучу. Вот представьте, каким у вас в воображении рисуется «украинец», пусть даже карикатурно – такой чубатый, толстый, в шароварах. И кому этот образ будет больше соответствовать – киевлянину или галичанину? Вот только вопрос – если Галичина никогда с нашей Украиной в одном государстве не была (ну, если не брать совсем уж старину глубокую), то при чем тут киевские и полтавские земли? А ведь западенцы всерьез считают, что они – это щирые, ну а прочие – презренные русские полукровки. Ну и что мы имеем в итоге? Что украинская «самостийность» есть сознательный проект врагов России – сначала Австро-Венгрии, затем панской Польши, и после – Германии. А никакого «украинского» этноса нет – есть лишь географическое понятие «Украина», территория, население, и все. Мы же не считаем отдельным народом рязанцев или сибиряков, хотя отличия и в говоре, и в быте есть? Ну вот, я и рассказал вам всю «генеральную линию», которой вам, ученику самого великого Грушевского, отца-основателя, надлежит следовать. Нет, сразу все это на головы восторженных учеников валить не надо, не воспримут – инерция мышления, знаете ли… Конкретику с вами еще обсудят, но гнуть надо именно туда. И не дай бог забудете. Ведь приговор ваш не отменен, а приостановлен. И если надо, достанем вас хоть из-под земли. Поедете тогда на «четвертной» в солнечный Магадан – туда сейчас рабочая сила требуется, дорогу до Якутска тянуть, кайлом махать на свежем воздухе при морозе минус пятьдесят. Ах да, ну и, конечно, подписочку. Как вы делали уже – обязуюсь сотрудничать и сообщать… «Дейли Ньюс». О фильме «Освобождение Парижа» Шедевр киноискусства, одна из величайших картин всех времен и народов. Посвященный великому историческому событию, как девять лет назад американская армия спасла от разрушения один из центров мировой цивилизации. В съемках батальных сцен участвовали тысячи солдат Армии США, сотни танков, самолетов, кораблей. Расходы на один съемочный день достигали полумиллиона долларов. Правительство США выражает благодарность Французской республике за принятие на себя части этих расходов. Как и подобает, в фильме о подвиге всех свободных людей цивилизованного мира, защищающих свои традиционные ценности против угрозы с востока. Нацистский фанатик, генерал фон Колвиц, замыслил уничтожить Париж со всем населением в момент входа в него армии освободителей. Для этого он приказал заложить в парижских катакомбах первую (и пока единственную) немецкую атомную бомбу. Американская разведка узнает об этом от французских патриотов – и чтобы предотвратить злодейский замысел, в Париж забрасывается отряд десантников. Но подполье разгромлено гестапо, парашютисты попадают в засаду и погибают почти все. У лейтенанта Баттлера из Кентукки и французской подпольщицы Ирэн есть всего сутки, чтобы найти и обезвредить атомную бомбу в городе, набитом немецкими войсками и кишащем агентами гестапо. Удастся ли это? Смотрите фильм – и вы не пожалеете денег, потраченных на билет! Посольство США в Париже — в Госдепартамент, Вашингтон Показывать фильм «Освобождение Парижа» в самом Париже будет сейчас не слишком желательным. Здесь еще хорошо помнят, как генерал Колвиц умолял нас скорее прислать кого-нибудь в достойном чине и хотя бы с батальоном войск, «перед кем я бы мог капитулировать с соблюдением приличия – не уличным бандам макизаров же мне сдаваться?». Лючия Смоленцева. Поезд Москва – Львов. 12 августа 1953 г. Пусть вечный бой. Покой нам только снится. И наградой – радость от одержанной победы. Что мир стал чуточку лучше и чище, когда умерли очередные враги. – Если это враги, – ответила Анна, – ты ведь помнишь, что нам по медицине читали? В организме иммунитет – это когда бациллы гибнут, но что будет, если заодно и здоровые клетки с ними? Испанский грипп – когда защита к незнакомой угрозе не готова и не различает своих и чужих. Когда погибло больше людей, чем на прошлой Великой войне. Люся, ты на товарища Кунцевича не смотри – у него хорошо выходит командовать, но ему нельзя доверить что-то решать; он тактик поля боя, а не политик, не стратег. Его приоритет – уничтожить врага, наш же – достичь цели, блага для СССР. Я отлично поняла свою подругу – вспомнив, что сказал мне отец Серхио. В каждом человеке есть и добро и зло (за исключением святых и распоследних мерзавцев), и долг истинного наставника в том, чтобы помочь светлой стороне, влияя когда словом, а когда силой. Но «кто без греха, тот пусть кинет камень» – что будет, если считать грешниками всех, в чьей душе есть лишь малое пятно? И зачем воевать со всем миром, когда можно добиться своего дружеской любовью – так, кажется, было написано у великого Макиавелли? Этому нас и учат в Академии – «хорошо то, что хорошо для СССР и его друзей». Но разве это плохо – быть счастливой от победы? Даже в моей родной Италии фильмы, где я снялась, и «Иван-тюльпан», и «Высота», имели оглушительный успех. Моя встреча с Софи Лорен – знаю, что у нее еще все впереди, ей всего лишь девятнадцать, хотя вряд ли она в нашей истории поедет в Америку, в Голливуд, скорее ее и в самом деле еще раз после «Битвы за Рим» в совместную картину на «Мосфильм» пригласят – и она раскроет свой талант, и станет более известной. Может, это и будет когда-нибудь, но вот сейчас я не хочу ей уступать. И потому, прочтя сценарий, что написали наши два гения, я твердо решила, что роль героини там моя. Вернее, двух героинь, разделенных веками. Знаю, что наша задача не только и не столько фильм снять – но хочется мне, чтобы и он был. И Пономаренко думает так же. Поскольку режиссером в нашу команду ввел товарища из особого списка, кто в будущем станет великим, а пока лишь получил распределение на Мосфильм, так что это его первая работа. – Поможем раскрыться таланту, дадим возможности. Устроили ему поступление во ВГИК на два года раньше, посмотрим, какой будет результат. Надеюсь, что вы сумеете обеспечить, чтобы нашего гения там бандеровцы не убили? – Так не мальчишка ведь? – ответила Анна. – А тридцатилетний уже, фронтовик, в разведке служил, был ранен, имеет награды. Здесь ему не «языков» с той стороны таскать – и мы прикроем. – Хотя жанр ему не собьете? – спросил Пономаренко. – Все же там он совсем другие фильмы снимал, жалко, если тут не будет. У вас же не еще один «Иван-тюльпан» намечается, а что-то героически-историческое, да еще с фантастикой. – Талант многогранен, – сказала Анна, – и ведь там он тоже в самом начале снял совсем не в том жанре. А после за дебют здоровый втык получил, «за политическую неправильность», мог бы вообще из профессии вон. Простите, Пантелеймон Кондратьевич, но мне показалось, что кого-то из заслуженных привлекать нельзя. Взбрыкнет еще, зачем нам в группе нужно напряжение? А этот товарищ – справится. Святая Тереза, а вдруг и мне удастся сняться у него, лет через десять? Хотя это немного и не мой жанр – а впрочем, вспомнив «Тюльпан», а отчего бы и нет? В этот раз мы ехали поездом. Мне пришлось оставить своих детей на попечение Марьи Степановны, тети Паши, тети Даши – знаю, все будет в порядке, детский сад и ясли в этом же доме, на первом этаже, воспитатели сами приходят утром, чтобы нашу «команду» (моих и Аниных) забрать, а вечером возвращают; старшие уже в школу ходят, но каникулы пока. И я надеюсь, мы вернемся через месяц (как Пономаренко планировал). В поезде я если не проводила время со своим мужем, то беседовала с Анной. Обо всем – в том числе и о моде, которая оказалась, с точки зрения «инквизиции», очень даже серьезным вопросом. – Люся, ну ты же классиков читала, сдавала экзамен марксизм-ленинизм? Помнишь, что Ильич говорил про русскую интеллигенцию, обожает носить уже выброшенные в Европе тряпки… или шляпки? Это он фигурально, имея в виду идеи и теории, но ведь мода – это тоже индикатор. И как-то выходило, что, даже революцию совершив, в идейном плане мы во многом за Западом шли, верили в его «мудрость». Что там нас и погубило. Я кивнула. Товарищ Елезаров нам в Академии лекции читал, а муж после давал разъяснения. Что теория «слияния» социализма и капитализма (в той истории, года восьмидесятые) оказалась, попав в СССР, чашей отравы. И что распад Советского Союза там был вызван лживыми поучениями, которым поверили имеющие власть, «сбросить на местных все издержки, забирая себе доход – господствуя не политически, а экономически». А уж как гонялись за «импортом» там, в будущем, простые граждане СССР! Теперь же оказалось, для «мониторинга» (как назвал это мой муж) большой интерес представляет, что в Риме подражают тому, что носят в Москве. Как, например, наши «рабочие» платья – мы в Академии шили их для занятий стрельбой и рукопашкой, когда нас обучали «будьте готовы не только в спортивном, но и в обычной одежде», так что девушки на некоторые тренировки надевали платья, но шили их из прочного, плотного и в то же время тонкого материала, в котором можно падать, перекатываться, ползать, юбка широкая, чтобы движения не связывала, длина на четверть ниже колена, верх закрытый, с длинным рукавом, и застежка спереди как на пальто, накладные карманы на груди или с боков – мой муж, меня увидев в этом платье, сказал – «стиль сафари». Одеваться так оказалось удобным и для улицы в нежаркую погоду – а после мы обнаружили, что такие платья пользуются спросом даже у тех, кто к Академии никакого отношения не имеет. С прошлого года «сафари» заняли место среди моделей РИМ, а теперь я увидела, они и в Италии популярны. – Люся, ну чему тебя учили? Это же уникальный случай, когда точные цифры есть и можно посчитать и сравнить. Зная, когда и какие модели пошли в производство, сколько их было продано, в какие сроки, по разным городам – идеальный «мониторинг», на примере моды, как распространяются любые новые веяния, взгляды, идеи. Именно что любые! После фильма, где мы с тобой были «советскими мерилин» – знаю, что в иной истории после той Мерилин такие аттракционы в парках были популярны, когда тебе внезапно под юбку дует, на потеху зевакам. Тот фильм в Америке еще не сняли, а я это безобразие уже видела в Риме, и не только в парке Вилла Боргезе, под музыку из того самого кино, «не кочегары мы, не плотники», но и у входа в самый большой универсальный магазин. Причем если у почтенных синьор лишь слегка подол надует, то у молодых, красивых, модно одетых синьорин юбки взлетают выше головы – визг, смех, аплодисменты зрителей, после чего жертве в компенсацию вручают купон на скидку, а магазину реклама и рост продаж. И это католическая Италия, где нравы куда строже, чем у каких-то французов! – Люся, ну ты меня удивляешь. Неужели тебе не говорили, что иногда твои же девушки из РИМ, они же курсантки Академии, делают в аэротрубе? В исключительно женской компании, парней не допуская. Я не поняла, отчего моя лучшая подруга рассмеялась. Есть у нас такое, для тренировки парашютистов – чтобы учиться в потоке своим телом управлять, я там бывала не раз (и конечно, надев летный комбинезон). Оказывается, после того самого фильма у наших девушек появилась игра – войти туда одетыми обычно, и кто дольше платье у ног удержит. Спорят, например, на мороженое. – Ань, а это на подозрение наталкивает, не твоя ли идея? Могла бы и мне рассказать! – Люся, ты извини, но твои же «лючии» на тебя смотрят как на особу исключительно строгих нравов и боятся тебе что-то лишнее говорить. Так что учти – отрываешься от коллектива! Учту и постараюсь исправить. Но «мини» никогда не надену прилюдно, и среди моделей РИМ его не будет. Хотя наедине с моим рыцарем вполне могу. Заодно испытаем, как Пономаренко говорит, «наш стиль против их стиля». Для чистоты эксперимента. Мой муж, когда я ему этот разговор пересказала, ответил – а мини на мне бы смотрелось. Едва не получил от меня по щеке – и знал ведь, что мою руку поймает. Еще сказал, что очень хотел бы увидеть меня в той трубе, «и в этом самом платье, клеш без пояса, что на тебе сейчас – останешься ли ты в нем после». Конечно, не останусь. Только двери в купе запрем, чтобы никто не заглянул. Джек Райан. Вашингтон, Белый дом. 12 августа 1953 г. – Когда тебя застигает пожар в прерии и, казалось бы, спасения нет – то выручить может встречный огонь, уделите внимание Фенимору Куперу, где это описано подробно. А если попробовать так поступить с коммунистическим пожаром, готовым сжечь весь свободный мир? – Я прочел ваш отчет и доклад, – сказал президент, – отчетом о вашей московской миссии я доволен. А касаемо ваших предложений по Индокитаю – у вас десять минут, чтобы доказать мне, отчего я не должен прямо сейчас передать это в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Время пошло. Айк Эйзенхауэр остался солдатом, даже сев в президентское кресло. Привыкшим, как большинство американцев, что спор решает кольт. Так и было во времена доктрины Монро, когда Штаты не имели равных противников рядом с собой. Но теперь США стали главным игроком не только в Западном полушарии, но и в мировом масштабе. А там другие правила – даже Британия, в лучшие свои времена, когда над ее владениями не заходило солнце, не могла себе позволить поступать исключительно с позиции силы. И если Штаты хотят править миром, то они должны научиться и этому. Хотя Айк любит надевать на себя маску прямолинейного солдафона, общаясь с сенаторами, все же он не таков – дураки не бывают президентами. Значит, его можно убедить. – Да, Джек, кто, поручил вам заниматься индокитайскими делами? Назвал по имени, значит, все ж заинтересовался. А не намерен откинуть с порога. Что ж, попробуем убедить. – Сэр, как истинный патриот Америки, я обеспокоен ее благом. Поскольку же Вьетнам сейчас – это самая болевая точка, даже больше, чем Европа, где сейчас стабильность, то я счел своим долгом задуматься, как решить эту проблему. Как вы знаете, я считаюсь здесь в Вашингтоне одним из лучших знатоков русских – еще со времен Фрэнки. Мне хорошо знакомо их мышление – у них есть такая поговорка: клин клином вышибают. Я пытался взглянуть на индокитайскую проблему с той стороны, как бы русские на нашем месте попробовали ее решить. При том, что мы фактически оплачиваем Франции всю ее индокитайскую войну, берем на себя тыловое обеспечение их армии, поставки оружия, боеприпасов, амуниции – уже потерян север Вьетнама, на юге коммунистические повстанцы убивают французов даже в Сайгоне, вот-вот коммунистическим станет Лаос, и готова вспыхнуть Камбоджа. То есть способ нашего «косвенного участия» себя полностью исчерпал и ведет к поражению – не позже чем через год мы получим весь Индокитай под коммунистической властью и рукой Москвы. Что вызовет чрезвычайно опасный для нас эффект домино – угрозу коммунистических революций в Бирме, Таиланде, на Филиппинах, а также окажет крайне пагубное влияние на сражающийся с коммунизмом Китай, а возможно, даже и на Японию. В то же время, при нашем полномасштабном вмешательстве в войну, с бомбардировкой северовьетнамской территории и последующим наступлением на Ханой, наиболее вероятным ответом СССР будет разрыв с нами соглашения по Китаю, «только желтые убивают желтых». Появление на фронте у Янцзы пары миллионов маньчжурских и корейских «добровольцев» и нескольких десятков советских дивизий станет безусловно фатальным для армии Чан Кайши, несмотря на ее некоторый прогресс за последние годы. Нам придется или начинать с русскими Третью мировую войну, или сдать им весь Китай – причем с перспективой советского наступления до Сайгона. То есть это будет вариант еще более худший, чем наше невмешательство.