— Что? — беспечно переспросил артист. — Бедлам! Не слышишь рояля? В банкетном зале наверху, куда призывал всех Задов, по-прежнему всё ещё страдал рояль по Григу. — Это сюрприз, но вы посмотрите сюда, — нацеливал Задов секретаря на Стефанию, она явно ему приглянулась. — Какое у неё имя? Как это прекрасно! Стефания — это же венец всему! Я сейчас её вам представлю. Она вся порхает, я боюсь, её подхватит кто-нибудь глазастенький, и она улетит. Задов попытался в общей суете подманить блондинку, они уже переглядывались, и он помахивал ей ладошкой, подзывая, но за младшенькой двинулась старшая. — Пропали! — сник Странников (от брошенных поклонниц опытный ловелас не терпел намёков на какие-либо объяснения). Не зная, куда деваться, он вдруг приметил Турина, скромно подпиравшего стойку вместе с курносенькой девицей, и попытался присоединиться к ним, но, словно каменный гость, из полумрака фойе перед ним возник заместитель губернского прокурора. И секретарь обрадовался Глазкину, вцепился в него обеими руками, будто в драгоценного родственника. — Павел Тимофеевич, и вы здесь! А мне брехал кто-то, что в Москву собирались? — выпалил он первое пришедшее на ум. — В понедельник, — произнёс тот без выражения радости. — На неделю. — Что ж? Учёба? Совещание? Тот отрицательно покачал головой. — Неужели новое назначение? — Всё может быть… — Так это же славно! Это отметить надо! — загорелся секретарь и поискал Задова, но тот уже оживлённо беседовал со Стефанией, бесстрашно оттирая старшую сестру. Прокурор же производил странное впечатление: отвечал коротко и невпопад, то и дело оглядывался, явно кого-то поджидая. Казалось, до этого он сторожил Странникова и, ухватив обе его руки, не собирался отпускать. Но теперь взгляд его то и дело устремлялся наверх к банкетному залу. «Что за чертовщина! — постепенно накалялся гневом Странников. — Что за вечер сегодня? Сплошные недоразумения! Кажись, этот олух свою невесту где-то потерял, а собирался её со мной свести? Плутовка от него сбежала и забавляется наверху? Но с кем же?» И действительно, словно прослышав про его догадку, либо по какому другому знаку грустная музыка наверху резко оборвалась, раздался стук упавшего на паркет стула и вниз по лестнице, прыгая через несколько ступенек, пронеслось женское создание в белом. — Осторожно! — расступились все. — Осторожно! — испугался и Странников, вырвался от Глазкина и раскрыл объятия, ибо безумное существо неслось прямо на него. — Ах! — замер зал и все на лестнице. Странников зажмурил глаза, приготовившись к неизбежному столкновению. Но все волновались зря: девица удачно рассчитала траекторию пируэта и плавно упала ему на грудь. Сцена впечатлила и поразила. Всё затихло. Забылись дерзость, внезапность, испуг, никто не подумал о нахальстве, всех поразили расчёт, интрига, а главное — удивительный финал. Слетевшая птицей с лестницы девица была пластична и легка, Странников даже не качнулся, её рука между тем обвила его шею и лёгкие волосы разметались на груди. Нежный поцелуй в щёку не смутил секретаря, повидавшего многое и пережившего не такое. Если бы окружающие не знали обоих, не видели, что рядом улыбался жених, можно было бы подумать о разном. Но не успели нечистые мыслишки зародиться в самых испорченных мозгах, как Задов пробасил с лицом ликующего режиссёра: — Вот и свершилось! Вот и явилась к нам долгожданная прима-балерина, — он схватил девицу за руку и поцеловал, упав на колено. — Павлине гип-гип-ура! Ура! Ура! И зал мужскими голосами трижды повторил за ним эти возгласы, впрочем, ничего совершенно не понимая. А артист продолжал: — Господа! Поздравляю всех с рождением новой актрисы! Как я уговаривал её! Как я ходил за ней по пятам, клянча и унижаясь! Но этот жестокий страж!.. — Задов ткнул пальцем в грудь прокурора. — Этот жёстокий тиран был против! Любуйся публика, и трепещи! Какой талант едва не оказался зарыт в землю! Странников озирался, не совсем уютно чувствуя себя в уготовленной ему роли, и бросал колкие взгляды на приятеля. Глазкин пыжился, вздымая грудь, и как ни в чём не бывало улыбался обрушившимся со всех сторон аплодисментам. Счастьем пылало и лицо Павлины. А ещё через мгновение все бросились в банкетный зал наполнять бокалы брызжущим в потолок шампанским. Никто и не заметил в этой толчее у рояля успевшего прикрыться тяжёлой портьерой нового военного комиссара, недавно сменившего старика Соскина. Никто, кроме позже всех поднявшегося в банкетный зал начальника губрозыска Турина. Но кому до него было дело, ведь круг ликующих расступился и воцарилась одна Стефания. Страстно вскидывая в танце белые ноги из-под туники небесного цвета, она завладела жадными взорами всех. X Странникова, конечно, не привлекали шампанское и вся эта сумасшедшая эйфория вокруг начавшегося необычного на его взгляд танца, хотя взлетали с шумом пробки под потолок и ароматная пена лилась рекой. Он поставил цель не упустить из виду режиссёра всего этого, проворного Задова, желая добиться от него объяснений по многим накопившимся вопросам. Однако, приметив водку в центре стола, потянулся к ней — горло его давно пересохло от приветственных речей, дискуссий и лобзаний. Но чья-то услужливая и твёрдая рука протягивала ему уже наполненную рюмку. — Добрый вечер, Василий Петрович, — смущённо произнёс Турин, — мы так и не смогли пообщаться. Здесь такая суета. А это моя Вероника, — и он слегка подтолкнул вперёд зардевшуюся курносенькую. — Очень приятно. Как вам у нас? С непривычки, наверное, смущаетесь? — Странников опрокинул рюмку и потянулся к селёдке, с утра после истории с докладом ему и мысли не приходили о еде, а теперь всё нутро взыграло, требуя насыщения. — Я в этих танцах, тем более таких, откровенно признаться, не понимаю ни бельмеса, — начал и запнулся Турин, подымая рюмку. — Вот, может, Вероника? — Всему мы обязаны американцам, — бесцеремонно, как на партийном собрании, вступилась та, но под пристальным взглядом секретаря покраснела и вслед за Туриным пригубила водку, лизнув кусочек лимона. Лимон её вдохновил, и она закончила смелее: — Однако я не нахожу их вульгарными, как некоторые. Многое зависит от артиста, если танцор вполне морально подкован… Турин незаметно подтолкнул её, и она запнулась. — Мы все так считаем, — откуда-то донёсся голос Задова, и тут же появился он сам. — Анатолий Васильевич Луначарский, уже будучи наркомом просвещения, не испугался пригласить в революционную Россию великую актрису зажечь огонь культуры в сердцах и душах молодых. — Ну, понесло агитатора, — подмигнул Странников Турину, чтобы тот не забывал наполнять рюмки, казавшиеся ему слишком маленькими среди большого количества бутылок на столе. — Его теперь не остановить. — Сам Станиславский чуть не влюбился в неё, едва увидев! — продолжал рассыпать восторги Задов. — О ком вы? — широко раскрыла глаза Вероника, следя за танцем неистовой Стефании. — О великой Айседоре Дункан, конечно, — проследил за ней Задов. — А ведь нашей Стефании, которой вы сейчас любуетесь, ещё девочкой посчастливилось брать у неё уроки. Тогда Айседора открыла свою школу и некоторое время преподавала технику танца всем желающим девушкам и детям. — Но почему на ней туника? Это же греческая одежда, а Дункан совершенно с другого континента? — Красота, милая Вероника. Здесь царит красота! Простите, но вы женщина, а нас, мужчин, шокирует откровенный эрос, прозрачность лёгких покровов, за которыми подозреваешь чудесные телеса и ножки, бёдра, грудь! Взлетающие, зовущие и недосягаемые! — Прервись, циничный старикашка! — оборвал его Странников. — Дай людям самим постичь суть бытия и прелесть наслаждения. Кстати, плесни-ка в наши рюмочки, моё горло пересыхает, лишь водка пролетает через него. Он выпил, не дожидаясь остальных и, оглядев хмурым взглядом, заметил: — Видел я твою американку в Кремле. И её первое выступление перед толпами поклонников. Собралось их великое множество. Знатные, между прочим, люди. Персоны!.. Должен заметить, не всех она очаровала, как ты расписываешь. Бульварными прыжками испуганной антилопы назвал кто-то её арт-танцульки. — Московская публика известна своими холодными приёмами, — возразил артист. — Но Есенин именно после того выступления влюбился в неё с первого взгляда, а Станиславский… — Стар твой Станиславский! — бесцеремонно перебил его Странников. — Поэтому млел пред молодостью и красотой. По столице долго сплетня ходила: жена изобличила его в привязанности к танцорке и пошутила, что та мечтает записать его в очередь своих престарелых женихов. Он тут же дал дёру. Вероника расхохоталась, Турин тактично отвернулся. — А волна-то покатилась по России! — Задов наслаждался длящимся представлением, не отводя глаз от Стефании. — Наши передовые женщины, последовательницы чудесного танца, уже посредством женсоветов вовлекают в искусство молодые дарования. Мы не прочь приспособить наш зимний театр, взялась бы за это Катерина Сергеевна Венокурова… Произнеся это имя, Задов опомнился и едва не поперхнулся, но Странников плохо слушал его, поедая селёдку, и никоим образом не отреагировал. — Впрочем, Зимний театр наш не годится, — затараторил вдохновлённый артист. — Мы со Стефанией посягнём на Аркадию. Летний театр будет как раз. Там столько помещений! Я верю, и вы, Василий Петрович, проникнитесь нашим прожектом, приложите руку к возрождению танца на астраханской земле!.. А танцовщица действительно сотворила чудо. Она заканчивала, и общему ликованию, казалось, не будет предела. Задов рванулся было к героине, но жёсткая рука ухватила его за воротник, и знакомый голос произнёс над самым ухом: — Нет, задержись и ответь, несносный фигляр, что всё это значит? — Давайте сначала выпьем за удавшийся праздник! За нашу бенефистку! — попробовал вывернуться Задов. — Вы можете гордиться, Василий Петрович! Это первая ласточка, с которой возродится наш новый театр. Как знать? А вдруг посчастливится затмить славу самого Ла-Скала? Мы на пороге этого. Дожить бы до великих дней! — Но ты-то уж точно не доживёшь, — прощаясь с Туровым и его подружкой, Странников аккуратно, но настойчиво поволок приятеля от стола в тёмный уголок, где грустил рояль. — Кончай наконец свой трёп, — едва сдерживался секретарь, когда они остались одни, хлопнул кулаком по крышке инструмента. — Объясни мне, зачем ты снова связался с хитромудрой еврейкой и её женихастым прокурором? Ну про прыгающую наркоманку я всё вроде уяснил. Тут у тебя свой интерес появился. А Глазкин со своей кикиморой зачем понадобились? Какую аферу ты вновь задумал? — Василий Петрович, помилуйте, я вам всё сейчас объясню… — залепетал артист. — Что им в этот раз понадобилось от меня и с какого боку прицепился ты? — не унимался секретарь. — Сказать по правде, не ожидал я от тебя такого. Преображаешься на глазах, Гриша. Мы — приятели, но ты порой злоупотребляешь моим терпением. Я креплюсь, креплюсь, но!.. — Прости! — обнял Странникова актёр, минута — и, казалось, он зарыдает. — И не вини своего старого товарища. Послушай только, в какую трясину их засосала судьба! Ах, Господи! Ты знаешь, почему они тянут со свадьбой? — Мне б их заботы! — сплюнул Странников с досады. — Не протянуть им руки сейчас — большой грех. А ты меня знаешь, Василий. У меня тонкая натура. Я не прощу себе, если пройду мимо. Умирать буду, но!.. — Не стони! — оборвал его секретарь. — Говори толком. Знакомы мне твои фортеля и выкрутасы. Знал всё, когда ещё утром в губком ко мне припёрся? — Что ты! Что ты! Совсем меня с дерьмом равняешь! Чем я так провинился? — Да ладно уж… Говори! — Странников раскрыл портсигар и закурил. — И поспеши, не то слетит сюда опять вся эта мошкара, облепит, рта не раскроешь. — Глазкин едет в Москву! — выпалил тот. — Слышал уже. — Но его никто не вызывал.