Старший полицай из деревни Лоза рассказал о проворности бывшего зэка. — Ай, пройдоха, проныра! — воскликнул Калач. — Чуйка у этого грабителя работает отменно. Он уже нацелился на добро дантиста. — Да, и моего полицейского Шмарова соблазнил на темное дело. О том, что он сам одобрил грабеж, Буганов предпочел умолчать. Он понял, что Калач имеет свой интерес к еврейской семье. Это значит, что влезать в его дела смертельно опасно. — И что Шмаров? — осведомился начальник районной полиции. — Так я же начальник в Лозе, Мирон Фадеевич, и у меня на службе строго. О предложении Фомы Болотова насчет того, чтобы поживиться добром евреев, Николай сразу доложил мне. Я запретил ему иметь дело с бывшим зэком, пригрозил доложить вам, что сейчас и сделал. — Ты правильно поступил, — сказал начальник районной полиции, достал из кармана сигарету, прикурил и пробурчал: — Ну и гадость эти немецкие сигареты! Буганов услужливо предложил: — Махорочки? — Нет уж, спасибо, если травиться, то европейским табаком. Значит, Фома надумал ограбить Годмана? — Да. Но до ночи на подворье Кузьмича он не сунется. — Он вообще не должен туда соваться. Как вернешься, немедленно арестуешь Фому. — А повод? — Он тебе нужен? — Фома не простой селянин. — Тогда повод для ареста — мой приказ. Этого достаточно? — Да, более чем достаточно. Одно ваше имя наводит страх на всех. Калач довольно усмехнулся и заявил: — Так и должно быть. — Есть вопрос, Мирон Фадеевич. — Давай. — Арестую я Болотова, а дальше что? — А дальше смотри за деревней и особенно за подворьем Тимофеева. Ты ни при каких обстоятельствах не должен упустить их. Ты меня понял? Евреев ни в коем случае не трогать! До утра смотреть за ними особенно пристально. — А что утром? — Увидишь. — Понял, Мирон Фадеевич. — Еще ко мне вопросы есть? — Вы достали какую-то бумагу, но так и не притронулись к ней. — Это уже не важно. — Начальник полиции свернул лист, положил в карман. — Повторяю: Болотова арестовать и посадить так, чтобы не сбежал, контролировать обстановку и порядок в деревне, особенно смотреть за Тимофеевым и евреями. — Понял. Все будет исполнено, Мирон Фадеевич. Начальник районной полиции затушил окурок и неожиданно спросил: — Выпьешь водки? — Это немецкого шнапса? — Нет, еще советской, казенной. — Предпочитаю собственный самогон, прошу извинить. — Да за что извиняешься? Отказался и правильно сделал. Если бы ты согласился, то я бы тебя наказал. Это к тому, что до утра завтра ни капли — ни водки, ни самогона, ни коньяку, ни браги. Уяснил? — Да я коньяк только на полке в магазине и видел. — Я спросил, уяснил? — повысил голос начальник полиции. — Так точно, господин Калач! — Молодец. Свободен! — Слушаюсь! Буганов вышел из хаты, прошел улицей до церкви, подошел к повозке. Полицай Шмаров спал на брезенте. Старший взял винтовку подчиненного, ударил его прикладом по ноге. Шмаров очнулся, схватился за голень. — Ты чего, Евдоким Нилыч? — Какого хрена спать улегся? — Сморило. — Сморило? — повысил голос старший полицай. — А где винтовка? — Так у тебя. — У меня, а могла быть в руках у кого угодно. Ты совсем спятил, завалился спать в поселке, где рядом непонятно кто шастает! Вот увели бы оружие, а то и тебя пришили бы, чего тогда? Шмаров поднялся. — Виноват, Евдоким Нилыч, больше не буду. — Ты дите малое или представитель власти? — Хватит, Евдоким, я все понял. Едем на деревню? — Да, — ответил Буганов и залез в телегу. — Там ты первым делом находишь Фому и приходишь с ним в управу. — План составлять будем? — Ага, план. Буганов не хотел спугнуть Болотова, поэтому решил до времени не говорить о приказе Калача. Полицаи направились в Лозу. Калач пошел в районную управу. Люди, завидев его, переходили на другую сторону, старались укрыться в проулках. Никто не хотел связываться с Извергом. Начальник полиции видел это и довольно ухмылялся. Ему удалось добиться своего. В поселке и всем районе хозяйничали не немцы, не бургомистр, этот вонючка Роденко, который заполучил должность благодаря связям, а он, Мирон Фадеевич Калач. В управе он пробыл недолго, вскоре зашел в комендатуру, которая находилась по соседству, в здании бывшего районного военкомата. Охрана из роты обер-лейтенанта Ганса Хермана пропустила его без досмотра. Он поднялся на второй этаж, в кабинет военкома, который сейчас занимал комендант, фактический руководитель района штурмбанфюрер Анкель Фишер. В приемной сидела Елена Скорик, дамочка тридцати лет, бывшая продавщица продмага, а сейчас секретарша и по совместительству любовница шефа. — Привет, Ленка! — сказал ей Калач. Дама подняла глаза на начальника полиции и заявила: — Для кого Ленка, а для кого Елена Владимировна. — Чего? Это ты кому сказала, шалава, подстилка немецкая?