Женщина вздохнула. — Я бы с удовольствием, но что скажет об этом господин штурмбанфюрер? — Понимаю, у вас отношения. Жаль. — Мне тоже. Гауптштурмфюрер вздохнул и проговорил: — Время изменчиво. Сегодня одно, завтра — другое. Возможно, мы с вами… — Он приложил тонкий палец к губам. — Но об этом не сейчас. Женщина закивала. — Конечно, Вилли. Я могу вас так называть? — В неформальной обстановке. — Само собой. Бонке вошел в кабинет коменданта. — Хайль! Штурмбанфюрер ответил: — Хайль! Вилли, проходи, садись. Уточним план операции «Листопад». — Я готов. Они склонились над картой. Говорил в основном комендант, командир роты СС иногда вставлял реплики, задавал уточняющие вопросы. Офицеры закурили, и штурмбанфюрер нажал кнопку вызова секретарши. Та вошла тут же. — Да, господин Фишер? — Сделай, Хелен, нам с гауптштурмфюрером по чашке кофе из запасов, что присланы мне из Африки. — Слушаюсь! Что-нибудь к кофе? — Что-нибудь есть у меня, только кофе. — Да, господин Фишер. Приготовление благоухающего напитка не заняло много времени. Вскоре Елена внесла в кабинет поднос с двумя крохотными чашками, и дивный аромат заполнил все помещение. — Марокканский кофе, — сказал Фишер. — Лучший в мире. Гауптштурмфюрер улыбнулся и заявил: — По-моему, все лучшее производится в Германии. — Да, но не кофе и не коньяк. Я хочу предложить тебе французского коньяка к кофе. — Не откажусь. Гитлеровцы выпили по пятьдесят граммов коньяка и по чашке кофе. После этого Бонке спросил: — Вы уверены, Анкель, что предстоящая операция вызовет нужную нам реакцию партизан? — Абсолютно, иначе не представлял бы ее на утверждение в Минск. Там операцию одобрил сам генерал-комиссар Кубе. — Это мне известно. Что ж, будем надеяться, что все пройдет по нашему сценарию и мы избавимся от партизанской заразы в районе хотя бы на время. — Мы избавимся от этой заразы навсегда. В границах района нашей ответственности, естественно. Как только германские войска возьмут Москву и пойдут дальше к Уралу, сопротивление на местах потеряет всякий смысл. Командир роты СС заметил: — Русские непредсказуемы, Анкель. Когда-то Наполеон разгромил армию Кутузова, занял Москву, разграбил и сжег ее. Потом он пошел обратно, и что в итоге? Его войска попали под удары партизан, что и погубило их. — Наполеона погубило другое. Ему следовало не гулять в Москве, а преследовать армию Кутузова. Надо было отходить на запад другими дорогами или перезимовать в Москве, но что теперь об этом говорить? Фюрер не Наполеон, он знает, как воевать против России, доказательством чему являются успехи нашей армии, за короткое время оккупировавшей огромные территории. Кстати, сегодня пришло сообщение о взятии Киева. — Я слышал. Это, конечно, очень хорошо. Фюрер несомненно гений. Однако нигде в Европе мы не сталкивались с таким ожесточенным сопротивлением, как в России. Интуиция мне подсказывает, что под Москвой дело сложится не так, как в других местах. Сталин будет держать оборону до последнего солдата. — Значит, он и станет этим последним солдатом. — Посмотрим. Я уважаю ваш оптимизм, но у нас есть свой район и предстоящая операция. Я бы пока сосредоточился на ней. — В восемнадцать тридцать начнется совещание, Вилли. Прошу не опаздывать. — Вот черт, Анкель! Как не вовремя. Я хотел посетить «Мюнхен». Там объявилась хорошенькая молодая украинка. — Ты успеешь к своей украинке. Хотя ради такого развлечения тебе придется пожертвовать сном. — Это не проблема, Анкель. Я могу идти? — Да, конечно. В приемной Бонке улыбнулся секретарше. — До свидания, Хелен. — До свидания, Вилли. Гауптштурмфюрер в отличном настроении прошел в расположение роты, которое находилось в сборном распределительном пункте бывшего военкомата. В два часа пополудни повозка с полицаями из Лозы въехала в село Ясино. — Заезжать к нашим будем? — спросил Шмаров. — А что у них делать? У всех свои дела. — А в селе, смотри, народ работает. — Тут людей много, да и главную усадьбу колхоза немцы не тронули. Оставили все, как было, только расстреляли председателя да парторга. Виктор Вешин, агроном прежний, в партизаны, говорят, подался. — Черт бы побрал этих партизан. И чего мужикам в селах и в деревнях не сиделось. Работали бы как прежде, жили нормально. Немцы только партийцев, активистов, евреев да цыган стреляют, остальных не трогают. Нет, надо в лес, чтобы гадить новой власти. — Немцы им разгуляться не дадут. Отловят всех и перевешают. — Угу, только как бы эти партизаны к нам в деревню не заявились. Тогда, Евдоким Нилыч, болтаться на виселице нам придется. — Сплюнь, идиот! Еще накличешь беду. Но у нас-то им вроде делать нечего. Из деревни в партизаны немногие подались, шесть человек. Мы их всех знаем. — Они наверняка заходят к родным. Жрать-то надо. — Пусть заходят. Они нас не трогают, мы их не замечаем. В нашем положении надо вести себя аккуратно. За селом Шмаров повернулся к Буганову и спросил: — А как тряханем еврея-дантиста, немцы не придут разбираться с нами? — Кто их знает. — Слушай, Евдоким Нилыч, а может, нам с добром евреев свалить из района? — Куда? — Да в тот же Минск. У Фомы наверняка есть там дружки. Новые документы справим, устроимся в артель какую-нибудь. Потом свою откроем. Туда уж точно партизаны не сунутся. — Партизаны не сунутся, а немцы найдут.