– Ничего ты не должен! – Никогда прежде он не слышал от матери такого рыка. – Кроме как быть со своей семьей в такой недобрый момент. Бабушку ищет полиция, теперь уже и волонтеры. И они найдут ее, я уверена. Но готовиться нужно ко всему – вчера было много жертв среди жителей городка. Маго, уже оседлавший табурет, неспокойно задергался. От таких слов еще больше захотелось мчаться во весь опор на поиски, а никак. – А пока, сын, я от тебя хотела бы услышать ответы на некоторые вопросы. – Какие? – вконец закручинился юный Магомет. – Что произошло вчера? Почему тебя обвинили, что ты якобы напал на девочку из гимназии? Она сейчас в больнице. Я не верю, что ты способен на такое, поэтому хочу услышать твою версию. Маго быстро-быстро захлопал ресницами, что у него всегда значило высшую степень недоумения: он и думать забыл о вчерашней истории, тем более что сам в ней не участвовал. Маго даже не догадался придумать какую-то правдоподобную отмазку. Хотя, честно сказать, что тут придумаешь: его видели на месте преступления. – Отец сказал, что ты с утра вел себя чрезвычайно странно, – не дождавшись ответа, напомнила о себе мать. – Он даже велел тебе оставаться дома, потому что ты был перевозбужден и воинственно настроен. Но ты изобразил, что едва ли не умираешь, отец испугался и повез тебя в больницу, а ты по пути просто выскочил на светофоре. Он чуть с ума… – Отец? – удивился Маго. – Он приходил, что ли? – Он и сейчас здесь. Пропала твоя бабушка, а его мама, не забыл? Угушев почувствовал на себе тяжелый взгляд, обернулся к двери и встретился глазами с отцом, стоящим на пороге. Отец глядел исподлобья, губы сошлись в одну линию. Почти на автомате мальчик потянулся рукой к карману, где всегда лежала на всякий пожарный горсть камушков. Но Угушев-старший тут же покачал головой, оскалил в ухмылке желтоватые зубы. Весь его вид говорил: «Я все знаю о твоих штучках, не выйдет». Маго тяжело вздохнул – теперь еще и шпион в доме. Опровергать слова отца не имело смысла, придется продавливать временную невменяемость. – Мам, я вообще не помню, что вчера до обеда делал, – проговорил он неохотно. – У меня, кажется, это… память пропала. Танзиля побелела и схватилась за край стола. * * * Квартира Инны Котенок, где еще никогда не бывала ее хозяйка, вовсе не казалась нежилой. Элла часто приходила сюда, даже готовила иногда на квадратной маленькой, но очень уютной кухоньке с моющимися обоями в мелкий цветочек. И тут на подоконниках проживало много цветов, которые своевременно получали воду, уход, восхищение. Так Элла поддерживала в себе веру, что сестра однажды обязательно поселится здесь. Удобно было и то, что единственная комната находилась в конце коридора, кухня – ближе к входной двери. Теперь комнату отдали маленькой Соне, и были приняты все возможные меры предосторожности, чтобы девочка не могла неожиданно выбраться в коридор. Днем за ней приглядывала Таня, ночью оставалась Злата. Элла могла приходить и готовить, не пересекаясь с опасной малышкой. Когда на новой кухне был обговорен этот вопрос, Таня Милич поймала торжествующий взгляд брата: его более чем устраивало, что сестра будет проводить день в безопасном месте, пока они продолжают поиски Кира и пожилой женщины. Элле отводилась не самая веселая роль – торчать на кухне. Кроме того, она всеми возможными способами должна была добывать в Институте сведения о Вике. В общем, сил и людей катастрофически не хватало. Маго в последнем телефонном разговоре с Таней мрачно сообщил, что мать заперла входную дверь и все ключи носит на ленточке на шее, даже на сон не снимает. Правда, потом он добавил, что это в целом не проблема, чем очень Таню напугал. Володя вырвал у сестры телефон и внушительно рявкнул на Угушева, чтобы тот не создавал новых проблем и сидел пока дома. Теперь вся надежда была на «Комитет». И именно сейчас Антон Кинебомба где-то на конспиративной квартире разговаривал с членами общества, причем виртуально в беседе участвовали и руководители зарубежных подразделений. Если все получится, то впервые за много десятилетий «Комитет» встанет на защиту первенцев. Таня в темпе опустошила тарелку, которую поставила перед ней Элла, – не заметила даже, что там за еда была, – и ушла в комнату к сестре. Плотно заперла на особый засов с секретом – Володя установил – дверь изнутри. Для малышки на пол положили надувной матрас, и она уже научилась спать под одеялом. Хотя нет, сильно сказано, она просто свивала себе гнездо из одеяла, простыни, подушки и мягких игрушек, которые прежде сидели на диване, – детские друзья сестер Котенок. А вот к одежде привыкнуть пока не могла, разве что майку удавалось на нее надеть. Придя в себя после страшного потрясения, Соня снова стала дикаркой, осторожной и пугливой. Вот и сейчас, стоило Тане подойти и присесть на корточки рядом с матрасом, девочка издала утробное рычание, сжалась, уползая под груду белья, но успела метнуть на Таню взгляд расширенных от страха зрачков. В природе этого взгляда, увы, усомниться было невозможно. Повредить Милич он не мог, и все же она содрогнулась, мороз волной пробежал по телу, запершило в горле. Теперь, когда прошел первый ажиотаж, она со страхом думала о будущем сестры. Сможет ли Соня вообще контролировать свой убийственный взгляд, захочет ли когда-нибудь это делать? И как растить ее без врачебной помощи, в изоляции от других людей? Впрочем, напомнила себе Таня, их будущее так же неопределенно, как и у ее сестренки. В любой момент Прайд может потребовать всех четверых к себе, и отказать будет невозможно. Тогда придется взять сестру с собой и отдать в руки Прайда и его людей, которые, возможно, вовсе не собираются обучать и цивилизовать новых первенцев, а хотят превратить их в чудовищ у себя на службе. Ничего нет страшнее такой участи, тогда уж лучше… Таня затряслась с ног до головы, поскорее отыскала и бросила в рот таблетку. Потом вытащила сестру из пеленок, крепко прижала к себе – та выкручивалась, шипела и рычала, но, ощутив тепло человеческого тела, разом обмякла. Прижалась, легонько заскулила – жаловалась на то, как всё вокруг изменилось, как ей непривычно и страшно. Таня шептала девочке ласковые слова и гладила по волосам, пока та не засопела сонно. Тогда Таня снова уложила ее и взялась за телефон. Отошла к окну, отодвинула тяжелые занавески и села на подоконник с ногами, чтобы не маячить со своими разговорами в кадре: несколько мощных камер с разных ракурсов денно и нощно записывали Сонечкино житье-бытье. Смартфон мигал, сообщая о десятке пропущенных, которых Таня не то чтобы не слышала, просто не до того было. Теперь перезвонила. Паша Майский, моментально ответив, пытался говорить с арктическим холодком в голосе: – О, надо же, как неожиданно! А я уж думал, что меня отправили в бан. Не собирался больше звонить. – Нет, Паш, просто день вчера был сумасшедший, – сказала Таня. – Ну, после городского переполоха в пятницу, ты же в курсе? – Кому говоришь-то? Сам знаю, – оживился и тут же перестал дуться Майский. – У нас в больничке теперь форменный дурдом, позавчера весь день сюда психов везли. Мы в отделении сперва в окна смотрели, а потом ночью пара мужиков по лестницам носилась, рыдала и мамочку звала. А санитары их отлавливали. Признавайся, Милич, это ваша работа, в смысле, тебя и твоей компашки? – Почему сразу наша-то?! – оскорбилась Таня. – Ты что несешь вообще? Все, я отключаюсь! – Погоди, Тань, ты чего! – завопил Паша, затем Таня услышала шум, стук и ойканье на заднем плане. – Блин, даже с кровати упал. Да пошутил я, пошутил! – Та еще шуточка. – Да ладно тебе, Милич, не злись. Просто я в этом городе с рождения живу и ничего интересного не происходило, а тут вдруг… Таня тихонько вздохнула и подумала, что в этом ее одноклассник ошибается: десять лет назад в этом городе уже произошло нечто таинственное, просто тогда это сумели замять. – Паш, я спросить хотела, – вспомнила она о цели своего звонка. – Там Даша Зимина сейчас у себя в палате, ты не в курсе? – Ага, значит, в движухе с Зиминой точно ваша работа! – возликовал неуемный Майский. – Нет. Паш, а что там еще за движуха? – О, да тут с Дашкой целое представление было, – начал излагать Майский. – Вдруг вчера пропала, примчались ее предки, начали орать. Полиция приехала, допрашивали всех подряд. Потом все стихло. Я у матери спросил, она тут с одной врачихой знакома со школы. В общем, оказалось, что Зимина не только ногой в том шурфе ударилась, но и головой. Взяла и ушла куда-то самовольно. Но ее поймали, конечно, и в другую больницу перевели, для ударенных головой, понимаешь? – Понимаю, – пробормотала Таня, волнуясь за врагиню все больше. Ясно было одно: после того как с Дашей поработали, назад ее не вернули, но нашли способ как-то успокоить ее родителей. Мелькнула на краю сознания какая-то догадка. – А прикол хочешь? – сбил ее с мысли Майский. – Ну? – Меня снова пытались прикончить, – сообщил парень довольным голосом. Таня выронила смартфон и поймала его за сантиметр до опасного столкновения с вентилем батареи. – Шутишь? Прямо в палате? – Не-а, не там. Я теперь уже расхаживаюсь вовсю, хочу поскорее на выписку. Познакомился в отделении с одним парнем, он из другой школы. Пошли с ним на пожарную лестницу, он – курить, я – за компанию. В общем, торчали там, пока ему кто-то из родни не позвонил, чтобы спустился в вестибюль за передачкой. Я сказал, что подожду его, там прикольное местечко, и скамейка стоит. Сижу на ней, вдруг – полная темнота. Окон нет, свет кто-то выключил. Слышу, несется кто-то сверху, все ближе и ближе. Я едва на костыли свои поднялся, как налетело на меня что-то. Чувствую, что сталкивают в пролет, дернулся назад, костыли вниз улетели. Я в перила вцепился намертво, так и стоял не знаю сколько. Потом снова свет включился, этажом выше – голоса, куревом потянуло. – А твой новый товарищ объявился? – спросила Таня. – Ну да, пришел, мы его передачку распотрошили. Костылики мои принес, я сказал, что случайно их уронил. Таня давно уже прижимала ладонь к груди, под ладонью часто и тяжело бухало сердце. Рассказ Майского перепугал ее, раньше она объясняла для себя попадание Паши под машину еще одной выходкой Института или простой случайностью. А теперь вдруг такое. – И никому не рассказал, что случилось? Пашка, это же серьезно, ты чего? – А кому говорить? Врачи решат, что свихнулся, еще переведут туда же, куда и Дашку, а мне с ней встречаться неохота. А родители запаникуют, охрану приставят. – Ну и хорошо! – Ага, чтобы надо мной вся больница угорала! Да ладно, забей, может, ничего такого и не было. Один из психов сбежал и по пожарке носился. Таня молчала. Как сильно она устала за всех бояться! Теперь вот и за Пашку. – Не зайдешь навестить? – вдруг спросил Майский тоскливо. – Поболтали бы о том, что в городе произошло, кто чего видел и слышал. – Не могу, Паш. – А, ну я так и знал. Просто интуицию свою хотел проверить. Тане вдруг стало его ужасно жалко. Возможно, он и историю про нападение сочинил из надежды хоть как-то заинтриговать ее. – Паш, я правда не могу, не обижайся. Просто у меня тоже кое-что случилось. – Впервые ей захотелось поделиться с кем-то невероятным событием. – Что? – жадно спросил парень. – Сестра моя нашлась. Младшая, – выдохнула Таня и сквозь щелку между портьерами глянула на Соню. Та спала, закопавшись в простыни, только каштановый затылок выглядывал наружу. Глаза почему-то заволокли слезы. – В смысле, нашлась? – явно не въехал одноклассник. – А, ну ты же не в курсе. В общем, я в семье приемная, меня из детдома взяли. А теперь вот нашлась моя родная сестра, и у нее тоже никого нет. Кроме меня. – Ух, круто, поздравляю! – Майский пытался говорить уверенно, но явно еще пытался переварить информацию. – И что, твои приемные родители теперь и ее берут к вам жить, да? Милич даже по губам себя хлопнула ладонью: ну с чего она так разболталась! Как теперь все объяснить? – Нет, родителям пока нельзя даже знать о ней. И ты никому, ладно? О Соне знаем только я, мои друзья и брат. – Па-анятно, – протянул Паша. – В смысле, она типа тебя? Такая же необычная, да? – В гораздо большей степени, чем я, – горько вздохнула девочка. Они помолчали некоторое время, потом Майский заговорил как-то особенно сбивчиво: – Слушай, Тань, я спросить хочу. Ну, вот если бы тебе понравился парень типа меня, понимаешь, обычный, как все. Ты могла бы с ним того… – Чего того? – взвилась Таня.