– Звучит жутко, – бросает Маркус небрежным тоном, а ведь меня чуть не расплющило. – У тебя в волосах пыль. Давай я заварю тебе чашку чая и отрежу кусок пирога. Маркус отправляется в заднюю часть магазина, я остаюсь у кассы. Я отодвигаю в сторону вазу с цветами, которую там поставила. Мне нужно окружать себя цветами, и еще у меня есть пунктик – менять им воду каждый день. Когда у меня выходной, я забираю цветы домой. Маркус к этому нормально относится, хотя они его, вероятно, раздражают и мешают. Может, все дело в том, что они созвучны с моей настоящей фамилией[10]. И вообще во всем этом может быть что-то трогательно фрейдистское. Зак-толкатель-стеллажей подходит к кассе с парой книг о семействе врановых[11]. Я-то подумала, что он шутит по поводу орнитологии. – Увидимся, – говорит он перед тем, как уйти, и очень мило мне улыбается. При этом татуировка у него на скуле слегка морщится. Я смотрю на него и втыкаю себе в руку с внутренней стороны конец скрепки. Он не может мне нравиться – у меня все работает по-другому. Я открываю коробку с новой книгой, о которой все только и говорят в этом месяце. Это нон-фикшн. «Никогда не поздно иметь счастливое детство» Джонатана Стейвелла. – О, Джонатан, я думаю, что иногда бывает поздно, – бормочу я себе под нос, вынимаю несколько книг и думаю о том, как их расставить. Возвращается Маркус с чаем и куском непонятного пирога. – Мне нужно бежать – купить кое-что для ужина, – объявляет он. – Я собираюсь печь пирог с дичью. И мяснику очень не понравится, если я приду прямо перед закрытием. – Затем он смотрит на меня и спрашивает: – С тобой все в порядке, Ева? Скрепка выпадает у меня из руки. – Просто устала. Вы собираетесь приготовить ужин по какому-то особому случаю? – Ох! М-м, не совсем. – Он выглядит смущенным. – Мне не следовало бы это говорить. Не хочу тебя грузить. – В чем дело, Маркус? Он ставит обе чашки на прилавок, втискивая между моими цветами и стопкой книг о счастливом детстве, и скрещивает руки. – Я планирую сделать Серене предложение. Я не уверена, что верно расслышала. Они знакомы всего несколько месяцев. Я мысленно повторяю его слова, и выходит то же самое. Может, в их возрасте все понимаешь гораздо быстрее. Маркусу за пятьдесят, Серена, думаю, лет на десять помладше. Может, ей сорок? – О боже, это так здорово! – восклицаю я с небольшим опозданием и издаю странный смешок. Серена мне не нравится. У нее одновременно получается быть скучной и ершистой. – Я уверен, что все сделаю не так, – говорит Маркус. – Я купил кольцо. Это не слишком самонадеянно? – А вы прощупали почву? – Мне хотелось бы выразить сомнение насчет того, как мало времени они знакомы, но это кажется неприличным. – Самонадеянно, да? Мне не следовало покупать кольцо. – Но ведь кольцо обычно покупают, правда? Я на самом деле не знаю. Но ведь вы же не написали свое предложение на плакате и не собираетесь свешивать его с самолета. – Нет, никаких самолетов не планируется. – Вы не собираетесь делать предложение в каком-то общественном месте? Например, в ресторане. Я всегда считала, что это несколько навязчиво и агрессивно. С другой стороны, я, очевидно, совсем неромантична. – Нет, ты права. Я бегу впереди паровоза. Готовлю изысканный ужин и все такое. Она почувствует себя обязанной сказать «да». Следовало вначале осторожно ее расспросить. – Вероятно, у вас все получится. Не слушайте меня. Я совершенно не разбираюсь в этих вопросах. Он выглядит гораздо более обеспокоенным, чем когда мы только начали этот разговор. У меня звонит телефон. – Черт побери! Простите, – извиняюсь я. Маркус подскакивает и, вероятно, испытывает облегчение от того, что может сбежать и не слушать моих советов. – Все в порядке. Лучше ответь. Я достаю телефон из кармана и чувствую прилив адреналина. Это дядя Грегори. Он никогда мне не звонит. Мы отдалились друг от друга после того, как я восемь лет назад съехала от них с тетей Деллой. Я прикладываю телефон к уху. – Ева… э-э-э… – Голос Грегори звучит как-то странно. – В чем дело? – спрашиваю я. – Случилось что-то плохое? Он громко откашливается. – Да. Да, боюсь, что так. Твоя бабушка. Пегги. Она… ну, в общем, она умерла. Я наклоняюсь вперед и начинаю задыхаться. Пегги не могла умереть! У меня в ушах начинает шуметь. – Что ты такое говоришь? Как она может быть мертва? Пауза. Затем Грегори сообщает: – Вероятно, она кормила этих чертовых угрей и поскользнулась. Она лежала в пруду. Я пытаюсь это представить, но мой мозг не дает мне это сделать. – Но она не могла… – Она свалилась в него и утонула. Вероятно, ударилась головой. Я так думаю. Он спокоен. Я не знаю, почему он так спокоен, когда умерла его мать. – О боже, – шепчу я. – Я еще вчера думала, что с ней что-то не так. – Что не так? Что с ней было не так? – Она упала. Выглядела как-то странно. – Ты врача вызвала? Вероятно, она снова упала, но на этот раз в пруд. – Она заставила меня пообещать, что я не стану никого вызывать, – отвечаю я шепотом. – О, Ева. Нельзя ее слушать. Она может заставить пообещать что угодно. – Мне очень жаль. Мне нужно объяснить, что я хотела кого-то позвать, а Пегги умоляла меня этого не делать. Но в горле у меня пересохло, и я не могу произнести ни слова. Пока я пытаюсь выжать из себя хоть слово, Грегори спрашивает: – Почему ты никому ничего не сказала, Ева? Ты же знаешь, какой была твоя бабушка. Ты явно совсем не изменилась, такая же легкомысленная и безрассудная, и это просто приводит меня в отчаяние. Мне нечего ему ответить. – Джозефа отправили в дом инвалидов, – продолжает Грегори. – Я поражен, что мне так быстро удалось найти место. Бог знает, почему моя мать заранее об этом не позаботилась. – Она хотела, чтобы он остался в Красном доме, – шепчу я. – И чтобы я всем занималась. – Чушь какая. В любом случае боюсь, что владелец дома инвалидов знает, кто он. Мы не могли его туда отправить, не назвав адреса, ну и… ты понимаешь. Но никто из врачей и обслуживающего персонала не знает. И так понятно, что это только вопрос времени. Вскоре они все будут знать. Я заканчиваю разговор, все еще пытаясь привести дыхание в норму. Внезапно передо мной оказывается Маркус, касается моей руки. – Что случилось, Ева? – Моя бабушка. Бабушка Пегги умерла, – отвечаю я. У него округляются глаза, и он хватается за край стола. – О боже! Маркус хороший человек – очень эмпатичный. Он выглядит расстроенным не меньше меня. – Тебе нужно выпить сладкого чая, – объявляет он. – Я сейчас еще заварю. – Мы же только что пили. И вам нужно идти за покупками. Но он уже исчез. Я смотрю на свои цветы. Среди них есть белая маргаритка с ярко-желтым кружком в центре. Я пытаюсь сосчитать лепестки. Но в мои мысли врывается Пегги, танцующая в гостиной Красного дома. Я знала, что что-то не так. Мне следовало позвонить врачу или хотя бы склонному паниковать на ровном месте дяде Грегори. Он имеет право злиться. И оказывается, что он довольно спокойно реагирует на настоящие трагедии. Маркус возвращается с двумя чашками чая и вручает одну мне.