– Пойдёмте, не будем мешать Вите. – Настя под руки повела родителей девушки из купе. Едва дверь за ними закрылась, Ольга тихо произнесла: – Ты и правда мне поможешь? – А ты мне веришь? – спросил я, глядя ей в глаза. – Тебе? Верю. – Значит, точно помогу. – И что мне делать? Это не больно? – Нет, не больно. Просто ляг и лежи спокойно. Можешь даже уснуть, если захочется. Девушка легла, вытянув руки вдоль туловища. – Я сейчас положу свои ладони тебе на грудь. Не пугайся, так надо. Мне нужно, чтобы моё воздействие было как можно ближе к сердцу, – начал я объяснять свои действия, чтобы не напугать её. Она закрыла глаза и чуть заметно кивнула, покраснев при этом как маков цвет. А я начал лечение. Я ещё никогда так не выматывался. Сердце девушки работало буквально на последнем издыхании, и малейший сбой мог стать последним. Исправил врождённый порок митрального и трёхстворчатого клапанов, изменил расположение аорты, очистил полости правого и левого желудочков от всяких микроотложений и вообще почистил сердце, полностью убрал рубцы на сердечной мышце, восстановил кровоток в сосудах, убрав тромбы, готовые в любой миг оторваться и убить её. Под конец влил в организм девушки максимум Силы, который она могла принять без негативных последствий. Я окончательно потерял счёт времени. По моим внутренним ощущениям, прошла целая вечность. И я был, в общем-то, близок к истине. Прошло больше двух часов. Когда дверь в купе открылась, девушка спала спокойным здоровым сном, а я без сил сидел на полу, и моё лицо цветом сливалось с белоснежной простынёй. Родители Ольги тут же бросились к своей дочери, а Настя метнулась ко мне. – Витенька, потерпи. Я сейчас помогу тебе подняться. – Анастасия, разрешите мне, – пробасил Ольгин отец. Он помог мне подняться и усадил поближе к столу. – Виктор, вам плохо? О как, уже на вы. – Ничего, бывало и похуже, – слабо улыбнулся я. – Вы Олю не будите, ей сейчас хороший сон только на пользу. А мне надо идти к себе. А то там у нас вещи без присмотра. Как раз за вещи я не боялся. Уходя, я запечатал дверь купе Силой, и теперь её открыть можно только если взорвать, да и то не факт. Либо это могли сделать я и Настя. Такие я сделал настройки. Николай Фомич, поддерживая под руки, помог мне добраться до нашего купе. Со стороны могло показаться, что хорошо подвыпившему пассажиру помогает дойти его более крепкий товарищ. В купе, не обращая внимания на Настю, полностью разделся и, как в тумане, залез под душ. Контрастного не получилось, так как горячая вода таковой являлась довольно условно, скорее хорошо нагретая, зато холодная была действительно холодной. Я не знаю объёма бака с водой в нашем вагоне, но половину, если не больше, я точно вылил на себя. Полчаса точно стоял под холодными струями. Вода хорошо смыла усталость и негативную энергию. – Настюууш?! В приоткрытую дверь просунулась рука с халатом, расшитым золотыми (реально золотыми) драконами. Подарок читинских китайцев. Насте, кстати, тоже подарили расшитый халат, только с лотосами. – Спасибо, моя хорошая. – Пожалуйста, – ответила Настя. – Ты там не околел? – Да вроде нет пока, но горячего чая выпил бы с удовольствием. Пойду, крикну проводнику и попрошу чай или просто кипяток. Через 15 минут я сидел у окна и пил обжигающий ароматный чай из стакана в подстаканнике. – Она будет жить? – задала вопрос Настя. – Теперь да. – Хорошо. Ещё через пять минут Настя задала вопрос, который давно уже её мучил: – Витя, а расскажи, как ты там жил? Я отставил в сторону опустевший стакан. – По-разному. Когда хорошо, когда не очень, а в последние десять лет так и совсем не очень. – А у тебя там была жена? – И жена была, и сын. – И они остались там? – Нет, они погибли. Нас троих сбила машина. Они умерли сразу, а я остался без ног, стал инвалидом и десять лет провёл в инвалидной коляске. Глаза у Насти округлились, и в них буквально плескалось чувство жалости ко мне. – А потом? – сквозь выступающие слёзы спросила она. – А потом я там умер, – не стал вдаваться в подробности, – и вернулся обратно сюда. – Ой, Витюша, мне так тебя жа-а-алко! – с плачем она повисла у меня на шее. – Ну, не плачь, моя маленькая котёнка, – я погладил сестрёнку по голове. – Ты опять называешь меня маленькой?! – с наигранным возмущением спросила девочка, отстранившись от меня. – Ну хорошо, хорошо. Ты у меня теперь большая котёнка, – улыбнулся я. – Давай слёзки вытру… – Я взял в руки платок. – Дай, я сама! – Настя отобрала платок и промокнула глаза с истинно царственной грацией. Через пару минут тишины она вновь задала вопрос, типично женский. – Витюш, а твоя жена была красивая? – Очень, – с улыбкой произнёс я, но перед глазами почему-то стояла не Марина, а Ольга. – А как она выглядела? – А ты её сегодня уже видела и даже познакомилась с ней. Показалось, что я услышал звук от упавшей на пол Настиной челюсти. – Ольга?! Так ты поэтому бросился её лечить? – Не только поэтому. Девчонка умирала. Ей действительно оставалось жить день-два, а если повезёт, то три. Ты считаешь, что я мог просто пройти мимо? – Ой, прости, Витя, я не подумавши сказала. А она правда сильно похожа? – Как две капли воды. Так мы и проболтали, пока ночь не окутала всё своим тёмным саваном. Я рассказывал о своей жизни там, о Болеке и Лёлике, которых Настя заочно полюбила как своих родных (кстати, она, пока была жива, и там их тоже любила не меньше, чем меня). Заодно рассказал о том, кем на самом деле были наши родители. О многом Настя и сама догадалась, но полностью всё узнала лишь от меня. Естественно, попросил её об этом никому постороннему не рассказывать. Для всех наши отец с матерью – охотник-промысловик и врач. Так и вели разговоры, пока Настя не начала клевать носом, ну а потом улеглись спать. Утром, проснувшись и умывшись, решили сходить на завтрак, а по пути проведать Стрельниковых. Настя надела тёмно-синее платье с белым воротничком и короткими рукавами, а я облачился в свою юнгштурмовку, опоясавшись ремнём с портупеей. Возле двери купе Стрельниковых остановились и, переглянувшись, постучались. Дверь открыл Николай Фомич. На лице у него была счастливая улыбка. Причина такого хорошего настроения сидела за столом и уплетала за обе щеки супчик из судочка, в каких разносят еду из вагона-ресторана. – Здравствуйте! – первой среагировала Настя. – Оля, привет. Приятного аппетита. – Доброе утро, – присоединился я. Ольга быстро положила ложку, вскочила и, бросившись мне на шею, взахлёб зарыдала. Вот, мало мне было одной любительницы поплакать в мою жилетку, так получите ещё одну. Изобразив смущение (вот не в моём реальном возрасте смущаться от такого), я слегка приобнял девушку и по-быстрому её просканировал. Всё просто замечательно. Сердце работает как новенькое, кровь бежит по чистеньким сосудам, а остальные органы потихоньку тоже приведём в порядок. Ольга поцеловала меня в щёку, что мне очень понравилось, и, покраснев, быстро отскочила обратно к столу. На смену ей полезла обниматься и целовать мне щёки её мать. Когда и Николай Фомич собрался было обнимать меня, я сказал: – А вот с вами, товарищ красный военмор, я целоваться категорически не буду, – чем вызвал всеобщий смех. Похоже, у них в семье давно уже не смеялись, поэтому этот процесс доставил им всем огромное удовольствие. – Ну, раз у вас всё хорошо, то мы пойдём завтракать, а на обратном пути опять зайдём, и я проведу ещё один сеанс. – Виктор, – обеспокоенно произнесла Антонина Владимировна, – а вам, как вчера, плохо не станет? – Нет, теперь уже не станет. Самое сложное позади, и теперь надо лишь укрепить достигнутое. Да, у меня к вам будет одна маленькая, но существенная просьба: не надо никому рассказывать, что это я вылечил вашу дочь. – Но как же? – начала было мать Ольги. – Вы же можете стольких вылечить и станете прославленным врачом.