Красный понял, что отец тут за главного, и презрительно косился на его штык. — Па-а-а-а-ап! Спаси нас! — заорал отец. — Дядя! Спаси нас! — со слезами закричала мать. Собачья свора разок попробовала атаковать, однако отец и его команда оттеснили их, ствол материнского карабина попал прямо в пасть одному из псов и выбил два зуба. Одна опрометчивая собака бросилась на отца, но штык распорол шкуру на морде. Пока остальные наступали, Красный сидел за пределами оцепления, спокойно глядя на отца. Противостояние длилось так долго, что хватило бы времени выкурить две трубки. Отец почувствовал, что его ноги обмякли, а руки затекли; он ещё раз громко позвал дедушку на помощь, а потом ощутил, как мать всем телом навалилась на него, словно рухнувшая стена. Дэчжи тихим голосом сказал: — Доугуань, я отвлеку собак, а вы бегите… — Нет! — Я побежал! Дэчжи оторвался от них и помчался в гаолян. За ним кинулись несколько десятков псов, догнали и набросились на него. Отец не отваживался посмотреть, что там с Дэчжи, поскольку с него самого не сводил глаз Красный. С той стороны, куда метнулся Дэчжи, раздался взрыв двух японских гранат. От взрывной волны стебли гаоляна затрепетали, щёки отца онемели, и под звук падающих на землю останков раздался жалобный вой раненых собак. Окружавшие отца и мать псы испугались взрыва и отбежали на десяток шагов. Мать воспользовалась случаем, вытащила гранату и метнула в стаю. Увидев, что по небу в их сторону летит та самая странная чёрная штуковина, собаки вразнобой залаяли и в панике бросились врассыпную. Однако граната не взорвалась. Мать забыла её взвести. Не убежал только Красный, улучив момент, когда отец отвернулся посмотреть на мать, он взмыл вверх. В полёте тело его расправилось, описав красивую дугу на фоне серебристо-серого неба и явив всё величие собачьего вожака. Отец инстинктивно отпрянул, когти чиркнули по его лицу, и первая попытка Красного не увенчалась успехом, однако он сорвал со щеки кусок кожи размером с отцовский рот, и из раны потекла липкая кровь. Красный снова бросился на отца, но тот выставил вперёд винтовку. Лапы пса упёрлись в ствол, но он попытался просунуть голову под штыком и вонзить зубы в грудь отцу. Отец увидел островок белоснежной шерсти на животе Красного и с размаху ткнул туда штыком, но тут вдруг мать неожиданно подалась вперёд, и отец упал навзничь. Красный не преминул этим воспользоваться — он прицелился и укусил отца в пах. Мать размахнулась и ударила прикладом по твёрдой собачьей голове. Красный отбежал на несколько шагов, а потом ринулся было в атаку, но, когда его тело зависло в трёх чи над землёй, повалился головой вперёд одновременно с выстрелом. Пуля выбила ему один глаз. Отец и мать увидели дедушку. Левой рукой он опирался на обуглившуюся чёрную палку, а правой держал японскую винтовку, из дула которой поднималась струйка серого дыма. Он стоял твёрдо, но согнулся, и волосы его совсем поседели. Дедушка несколько раз выстрели в псов, которые собрались вдалеке, и те, поняв, что дело плохо, бросились наутёк в гаолян, и каждый побежал своей дорогой. Дедушка, пошатываясь, подошёл, ткнул палкой Красного в голову и выругался: — Ах ты, предатель! Сердце Красного ещё не остановилось, лёгкие продолжали дышать, сильные задние ноги дёргались, оставляя борозды на чернозёме, а роскошная красная шерсть полыхала, словно языки пламени. 8 Укус Красного вышел не слишком сильным. Может, всё дело в том, что отец надел две пары лёгких штанов без подкладки, но последствия были серьёзными. Красный пёс прокусил насквозь отцовский «перчик» и кожу мошонки, оттуда вывалилось продолговатое яичко размером с перепелиное и осталось висеть на тонкой белой ниточке. Стоило дедушке дотронуться до него, как ярко-алое яичко провалилось в ширинку. Дедушка вытащил его и держал в ладони. Казалось, что эта маленькая штучка весит тысячу цзиней, и под её тяжестью дедушка согнулся в три погибели, а ещё она словно бы обжигала дедушкину большую ладонь так, что ладонь дрожала. Мать спросила: — Дядя, что с вами? Она увидела, что мускулы на дедушкином лице свело от боли, лицо, бледное после болезни, стало и вовсе землисто-жёлтым, а в глазах светилось разочарование. — Всё кончено… теперь уже по-настоящему… — дедушка бубнил старческим голосом, который не вязался с его возрастом. Он вскинул винтовку и громко крикнул: — Ты меня погубил! Псина! Он выстрелил несколько раз подряд в Красного, который и так уже едва дышал. Отец самостоятельно поднялся. Горячая струя крови бежала по внутренней стороне бедра, но он не чувствовал особой боли. — Пап, мы выиграли! Мать закричала: — Дядя, быстрее приложите лекарство к ране Доугуаня! Отец, глядя на яичко в ладони дедушки, с сомнением спросил: — Пап, это моё? Моё? Отец ощутил приступ дурноты, потом в глазах потемнело, и он упал в обморок. Дедушка отшвырнул деревянную палку, сорвал несколько чистых гаоляновых листьев, завернул в них яичко и передал матери, наказав: — Краса, береги его! Пойдём к доктору Чжан Синьи. Он присел, поднял отца на руки, с трудом поднялся и нетвёрдой походкой двинулся в путь. А в низине всё ещё поскуливали раненные осколками гранат собаки. Господину Чжан Синьи было под шестьдесят, он расчёсывал волосы на прямой пробор, чего почти не делали деревенские, и носил длинный тёмно-синий халат. Лицо доктора было зеленовато-бледным, а сам он был такой худой, что казалось, ветром сдует. Дедушка притащил отца, устав настолько, что весь сгорбился, а его лицо приобрело землистый оттенок. — Командир Юй? Вы очень изменились! — сказал господин Чжан. — Доктор, какую цену назовёте, столько я вам и заплачу! Отца уложили на дощатую кровать. Господин Чжан уточнил: — Это ваш сын? Дедушка кивнул. — Тот, что убил японского генерала на мосту через реку Мошуйхэ? — Мой единственный сын! — Сделаю всё, что в моих силах! Господин Чжан достал из аптечки пинцет, ножницы, бутылку гаолянового вина и пузырёк с меркурохромом,[90] потом наклонился и начал осматривать рану на лице отца. — Господин, сначала осмотрите ту, что ниже, — серьёзно сказал дедушка, повернулся, забрал у матери яичко, завёрнутое в гаоляновые листья и положил на полку шкафа ядом с кроватью, после чего развернул листья. Господин Чжан подцепил вещицу пинцетом, осмотрел, и тут его длинные пальцы, почерневшие от табачного дыма, задрожали. Он промямлил: — Командир Юй… дело не в том, что я не хочу постараться, просто рана вашего сына… Моих знаний недостаточно, да и лекарств нет… Вам бы пригласить кого-то более знающего… Дедушка, который так и не разогнулся, посмотрел на врача мутными глазами и сдавленным голосом спросил: — А где мне искать кого-то более знающего? Ответьте мне, где такие есть? Или вы меня к японцам отправляете? Чжан Синьи ответил: — Что вы, командир Юй, я ничего такого не имел в виду. Вашего сына ранило в жизненно важное место, если замешкаться, то можно его потерять… — Раз уже пришли к вам, значит, доверяем. Так что смело беритесь за работу. Чжан Синьи стиснул зубы: — Раз вы так говорите, я рискну. Он смочил комок ваты в гаоляновом вине и промыл рану. От острой боли отец очнулся и хотел было скатиться с кровати, но дедушка подоспел и удержал его. Отец сучил ногами. — Командир Юй, свяжите его! Дедушка сказал: — Доугуань, ты же мой сын — терпи! Стисни зубы и терпи! — Пап, мне больно… — Терпи! Вспомни про дядю Лоханя! Отец не осмелился дальше спорить, его лоб покрылся капельками пота. Чжан Синьи нашёл иголку, продезинфицировал гаоляновым вином, вдел нитку и начал зашивать кожаный мешочек. Дедушка велел: — Вшейте внутрь! Чжан Синьи посмотрел на яичко, лежавшее в гаоляновых листьях на полке шкафе и сконфуженно произнёс: — Командир Юй… никак его не вшить… — Вы хотите, чтобы мой род прервался? — мрачно поинтересовался дедушка.