— Саня, привет, это Антон. Как сам? Мм, понятно. Люда, дети — нормально? А-а, ясно. Мои тоже ничего. Я-то сам? Да тружусь как белка в колесе. Служба не дружба. Ох, не говори. Да я тоже соскучился, уже сколько лет вживую не виделись. Точно-точно, нелегки дела государственные. — Боров украдкой глянул на Ярослава и снова уставился куда-то в другой конец переговорного зала. — Слушай, тут дело есть такое деликатное, поэтому с «командирской» и решил звякнуть. Я тоже помогу потом, чем смогу, ты только обращайся. Я помню, у Мишки твоего скоро «дембель», а он в Академию хотел, у тебя на дне рождения тогда говорил, помнишь? Так вот, поможем с поступлением, направления там сейчас интересные. Потом пускай к нам в Отдел приходит, нам такие толковые парни как раз нужны. Да не, не, не скромничай… В общем, Сань, я хотел бы поинтересоваться, когда «орлы» твои по новой отправляются? Понимаю, что военная тайна, но очень скоро, скоро или вообще не скоро? Угу, понял. Просто надо, чтоб одно местечко посмотрели. Расположение я тебе перешлю. Да-да, если совсем не сложно. По ходу общего движения, так сказать, хе-хе. И ещё кое-что, Сань… Ты нигде не говори и «орлам» своим не отмечай, от кого пришёл заказ. Почему? Потому, что, дружище, в моём родном ведомстве завелась очень жирная крыса, которая повсюду растопырила свои уши. Это моя просьба, поэтому здесь не будет визы товарища министра. Считай между мной и тобой по старой памяти. Д-да, мне ясно. Спасибо большое, Сань, очень ты меня выручаешь. Ага, «прощай» не говорю, как всегда. Аха-ха, есть контакт держать. Конец связи, товарищ генерал-майор! Боровиков положил трубку, и благодушная улыбка мигом сошла с его лица, как будто ему ни минуты не хотелось пребывать в хорошем расположении духа. К сожалению, даже общение со старым другом не могло надолго разбавить его кислую мину. — Горчаков всё сделает в ближайшие пару дней, но всё равно непонятно, что его парни конкретно будут искать… — сухо доложил Коломину Антон Владимирович. — Товарищ полковник, спасибо огромное! — радостно улыбнувшись, Ярослав поднялся со стула. — Я тогда к нам, поработаю немного за компьютером. Разрешите идти? — Иди уже… Когда Коломин покинул переговорную, Боровиков отмахнулся на кого-то невидимого, достал из-за пазухи маленькую подарочную флягу и отпил из неё глоток крепкого напитка для успокоения. Глава XVI ВСПОМИНАЯ В БАСМАННОМ Осенняя буря шутя разметала Всё то, что душило нас пыльною ночью, Всё то, что давило, играло, мерцало, Осиновым ветром разорвано в клочья. ДДТ, «В последнюю осень». В просторном, хорошо освещённом помещении с умеренной скоростью щёлкал метроном. Едва слышно гудели сложные, словно на атомной электростанции, приборы. Научные аппараты разнообразных габаритов обрамлялись прикладными пузатыми кинескопами и ЭВМ. От экранов исходил зелёный, реже — синий или голубой свет. Огоньки светодиодов, особенно за прозрачными стенками серверов, и лампочки часто подмигивали, точно заигрывая. Вращались пропеллеры кулеров, будто десятки самолётов готовились ко взлёту, почти неслышно жужжали блоки питания. Провода разных цветов, длины и толщины убегали под столы к полу или наоборот — к потолку, прячась в кабель-каналах. Красный шрифт LCD Nova, как в электронных часах, выводил на многочисленных табло точные цифры. Качались стрелочки показателей, определяя конкретные значения. Кнопки, тумблеры, верньеры и рычажки были приведены в нужное рабочее положение. Кроме того, на стенах красовались плакаты и различные инструкции: от техник безопасности, чертежей устройств до портретов вождей и изображений с мотиваторами с профессиональным юмором. Толстые стёкла широких окон заграждались плотными жалюзи. В дальнем углу тихо играла какая-то лёгкая мелодия, динамик внутренней связи время от времени включался чьими-то переговорами. Иногда звонили одинаковые красные телефоны с дисковыми номеронабирателями на корпусе. К ближайшей к выходу стене прикреплялись полупрозрачные трубы пневмопочты. На рабочих местах — у кого аккуратно, у кого не очень — лежали всяческие документы: письма, отчёты, статьи, включая научные, техническая информация. В частом употреблении у местных сотрудников, конечно, также оказывались справочники, энциклопедии и тяжёлые монографии. Бумагу сопровождал типичный набор канцелярского бюрократа: ручки, карандаши, ластики, замазки, скоросшиватели, дыроколы, степлеры, папки, файлы, печати, штампы, скрепки, кнопки, ножницы и т. д. Дело «Красного тряпочника» застопорилось. Сначала Ярослава и Экспериментальный отдел постигла неудача в аэропорту «Шереметьево». Затем выяснилось, что вдова убитого режиссёра Проталина-Семиструнного пока не готова дать дополнительные показания. Какие-то временные препятствия возникли с материалами о гибели академика-химика. Борова подобный расклад не устраивал. Однако чисто объективно полковник ничего поделать с произошедшим не мог и стал относиться к текущим событиям несколько «философски». Также поступили Коломин, Таня и остальные сотрудники отдела, занимавшиеся Красным тряпочником. Казалось бы, можно бы чуть-чуть подрасслабиться. Выждав удачный момент, Ярослав улизнул с работы на диагностику, которую давным-давно следовало бы провести, в НИИ нейропсихомеханики и анализа времени. Сейчас, с голым торсом и задранными штанинами, облепленный проводами и датчиками, он сидел в кресле, похожее на стоматологическое. Градов и группа учёных, в том числе высококлассные врачи, наблюдали молодого анализатора и письменно фиксировали свои выводы. Исследователи просили то открепить всю систему «Зевс» от тела, то снова прикрепить — как вместе с очками «Тиресия», так и без. Принтеры активно печатали бумагу с теми результатами, что недостаточно было вывести на экранах. Учёные порой негромко переговаривались, обсуждая полученные данные. — Хороший всё-таки прибор — «Зевс». «Гермес» при верном содействии «Асклепия» в режиме реального времени в течение суток сохраняет все сердечно-сосудистые показатели. Нашим ребятам не нужно отдельно таскать на себе СМАД или «Холтер», — похвастался кардиолог, поправив здоровые очки, закрывавшие верхнюю половину лица. По своим габаритам они напоминали, скорее, очки виртуальной реальности, нежели стандартную, привычную вещь в повседневном представлении. Отчасти на них походил и «Тиресий», но это устройство являлось намного более компактным. — Это я в курсе, — обычно оптимистично настроенный Градов сейчас пребывал в напряжённой сосредоточенности. Сложив руки под мышками, профессор выжидательно глянул на другого своего коллегу, словно желая, чтобы тот развеял нехорошие подозрения. Учёный молча развёл руками и виновато пожал плечами. Опасения Аркадия Константиновича начали подтверждаться. Он почесал бровь, подошёл к квадратному прибору и сам покрутил пару верньеров. В динамике пискнуло, металлические стрелки показателей дёрнулись и стукнулись об ограждавшие их стёклышки. — Только не говорите, что мне осталось пару дней. — Ярослав, заскучав, закатил глаза, а затем закрыл их. Ближайший к нему учёный что-то начал интенсивно набирать на громкой клавиатуре. Градов кивнул коллеге, на которого до этого смотрел. — Степень трезвости рассудка по Бехтереву — «Предпомешательство». Крупные депрессивные инклюзии по Беку. Значительное повышение коэффициента резистентности к «Псио». Спорадические случаи повышения давления (сто пятьдесят — систолическое, девяносто — диастолическое) и тахикардии вне зависимости от факта стресса, — зачитал до этого молчавший учёный. — Хотя ЭКГ и ЭЭГ никаких отклонений не показывают. — Ну для нашего брата сие вполне ожидаемо, — развёл руками Ярослав, особо не удивившийся результатам диагностики. — Только рассудок по Бехтереву — как-то странно. В этом плане я совершенно себя нормально чувствую. — Это вам так кажется, — особо не обрадовал учёный. — А Виолетта успела пройти диагностику? Как у неё дела? — поинтересовался у Градова Коломин. — Картина примерно такая же, как и у тебя, но есть ещё несколько тревожных моментов. МРТ кое-что выявил в её головном мозге, — натянуто ответил Аркадий Константинович. Решительно добавил: — Вообще я хотел собрать всех в Институте и проверить каждого из вас. Дело не критическое, но достаточно серьёзное. — С Ярославом мы закончили, профессор, — буднично улыбнулся кардиолог, снимая свои большие очки. — Друзья, вы все свободны. Можете сходить перекусить. — Градов хлопнул в ладоши, желая остаться с Ярославом один на один. Подчинённые профессора послушно кивнули и начали выходить из помещения друг за другом, выключая устройства или переводя их в спящий режим. Когда последний учёный покинул помещение и закрыл за собой дверь, Аркадий Константинович подъехал на стуле к невыключенному компьютеру, чтобы ещё что-то уточнить для себя. Спросил у Коломина: — Ты когда последний раз хоть отдыхал-то? Ярослав надолго задумался, уставившись в потолок. — Даже не помню, если честно, проф, — слегка подал плечами капитан. Градов крутанулся на стуле и полностью обернулся к Коломину. — Ярослав, ты помнишь правила. Отпуск — это не просто беспечный отдых, особенно для анализатора. Какой-то длительный промежуток времени ты должен дать своему организму, чтобы тот отдохнул от «Псио» и «Зевса» в целом. Полное игнорирование прибора на несколько недель, физическое и душевное расслабление. Я бы выписал тебе путёвку в наш санаторий под Приморско-Ахтарском или Алупкой. Поплавал бы в море, покатался бы на парусниках, прошёл бы физиотерапию, отвлёкся бы, — предложил Аркадий Константинович. — Да я бы сам с радостью, но вот это дело с Тряпочником, да и сам Боров… — засомневался Коломин. Он отсоединил с себя провода с датчиками и начал одеваться. Лицо профессора приобрело железные нотки, что вообще-то было нехарактерно для него. Он взял трубку телефона, но не стал вращать диск номеронабирателя, а стукнул пальцем по встроенной зелёной кнопке с подписью «Э. о., Б». Аркадий Константинович включил громкую связь. Ждать собеседника пришлось недолго, на другом конце быстро откликнулись. — Слушаю, профессор, — в трубке прохрипел невесёлый голос Боровикова. — Ярослав не у вас, кстати? — Антон, я человек пожилой, может быть, с мозгом плохо стало. Но если мне память не изменяет, то Ярославу полагается две недели отдыха в этом году. А до Нового года — три месяца. Он вроде в белую у вас устроен, тебя там не съест трудовая инспекция, если у тебя будет сотрудник с неотгуленным отпуском? — Градов предпочёл взять сразу быка за рога. За своих бывших учеников он был готов бороться до последнего. — Послушайте, профессор, давайте без вашего гуманизма научных умов, — чуть ли не зарычал Антон Владимирович. — У нас тут особо опасный тип, который произвольно выбирает жертв и убивает направо-налево. Ещё три нераскрытых дела, три погибших гражданина, расследование случаев которых поможет нам выйти на след маньяка и предотвратить жертвы новые. И, предвидя новые аргументы и не очень, добавлю ещё кое-что, профессор. Наверное, я раскрою секрет Полишинеля, но высшим руководством страны мне дано указание разобраться с Красным тряпочником до Годовщины Октябрьской революции, то есть до седьмого ноября. И в такой тяжёлый и ответственный момент вы хотите изъять у меня ключевого и наиболее ценного сотрудника? — Ты давно перечитывал инструкции к проекту «Зевс», Антон? — Аркадий Константинович продолжил разговаривать жёстко. — Так вот, загляни в параграф один, пункт шестой, про строгую необходимость соблюдения отпусков анализаторами. Посмотри, в каких местах, в каких условиях и с какими временными промежутками обязательно должны отдыхать наши ребята. Или, быть может, ты знаешь, что такое предпомешательство по Бехтереву без доли видимых проявлений? Или, возможно, ты мне расскажешь, как бороться с депрессивными инклюзиями по Беку у человека, у которого депрессий не должно быть в принципе? Либо, Антон, ты великий кардиолог и умеешь бороться с необъяснимыми повышениями давления и учащениями пульса у молодого парня? Так что не рассказывай мне, профессору Градову, про «тяжёлый и ответственный момент» и будь добр, не кичись связями и постановлениями высоких чинов. Ты меня знаешь, человек я непростой и тоже могу позвонить наверх, кому надо. Скажу прямо, что вы губите уникального человека, одного из девятерых на весь мир! — Градов поправил слегка примявшиеся волосы и более спокойным тоном добавил: — С аэропортом у вас проблема вышла, мне Ярослав недавно сказал. Вдова Проталина-Семиструнного покинула страну минимум на полмесяца; пока её не допросить. Так что четырнадцать дней, Антон. Дай ему всего лишь четырнадцать дней. — Десять, — тяжело вздохнув, Боровиков даже не стал спорить и отвечать что-либо на красноречивую тираду собеседника. — Десять дней отпуска, иначе можем упустить мерзавца. Отдохнёт потом, как словим его. — Двенадцать. — Градов не прекращал торговаться, не желая так резко сбавлять цену. — Двенадцать, но с одним условием. — Боров не унимался, желая сохранить часть своих позиций. — Никаких морей, пусть Ярослав будет в Москве. Случись что критичное насчёт Тряпочника, я буду вынужден всё-таки его дёрнуть. Все анализаторы заняты своими делами, я не собираюсь сейчас кого-либо доставать из своего региона на такой смешной срок ради такого серьёзного случая. Даже с делом толком не успеют ознакомиться за такой короткий промежуток времени. — Понял тебя. Тогда с завтрашнего дня Ярослав отдыхает? — уточнил Градов. — Угу, но только не с сегодняшнего. Если вы там закончили все ваши научные чудо-процедуры, пусть возвращается на Житную, доделает дела, закроет рабочее место, — напоследок наказал Боров. — Хорошо, Градов — конец связи. — Профессор попрощался. — Боровиков — конец связи. И Ярослав, и Аркадий Константинович выдохнули с облегчением. — Антон, как дождевая туча в вышине — всё собирается грозно излиться дождём, но никак не изливается, — улыбнулся Градов. — Спасибо, что смогли убедить его, проф, — с искренней благодарностью на лице кивнул Коломин. — Я и правда что-то сильно утомился за последнее время. Наверное, ещё с Курган-Тюбе не отошёл: пыль, песок, жара. — Ты не хочешь немного развеяться? — предложил Аркадий Константинович. — С радостью приму ваше предложение! — без раздумий согласился Ярослав, поднимаясь из кресла. Через сложную контрольно-пропускную систему они вышли через высокие заборы НИИ в уютный Большой Демидовский переулок. Здесь редко проезжали аэромобили, а путников встречала малоэтажная застройка конца XIX века, в основном в стиле модерн. Градов и Коломин прошлись немного на юг в Новокирочный переулок и упёрлись в филиал Центрального аэрогидродинамического института, расположенного по соседству. Крыша старого двухэтажного здания, похожего на цех, напоминала ангар. В глубине институтской территории из неё торчала башня с круговым обзором. На крыше же самой башни стояла стальная опора, к которой установили две открытые наблюдательные площадки. Покинув Новокирочный переулок, ученик и учитель вернулись обратно на Бауманскую улицу, где располагался НИИ нейропсихомеханики и анализа времени. Но в Институт они не пошли и вновь двинулись южнее, чтобы выйти на улицу Радио. По рельсам с грохотом пронеслась красно-белая «Татра». Аэротрамвай пятидесятого маршрута держал курс на Октябрьское депо в Калитниках. Пройдя вдоль монументального здания Института чёрной металлургии с двумя огромными арками, Ярослав и Аркадий Константинович вышли к Яузе. Они дали бешеному потоку Третьего транспортного кольца уйти в сторону Лефортовского тоннеля, а сами угодили на набережную академика Туполева. Здесь, несмотря на всё ещё грозный трафик, имелась возможность перейти на другую сторону и взглянуть на реку. — Люблю Бауманский район, Немецкую слободу. Здесь витает особый, ничем не передаваемый дух настоящей исторической Москвы. Туристов и вообще людей на порядок меньше, чем в центре города, а тишина переулков волшебная, — улыбаясь, поделился эмоциями Градов. — Помню каждый старый дом, который не снесли. Я часто тут бывал в молодости, ещё задолго до создания НИИ. Первая искра, первая любовь… — Самое главное, что не последняя, — сыронизировал Ярослав. Градов оценил шутку, усмехнувшись. Осенние кучевые облака с умеренной скоростью плыли на запад, ветер время от времени приносил холод и брызги от реки. На противоположном, более крутом берегу красовались желтеющие листья высоких деревьев. Там располагалась бывшая усадьба Салтыкова, ныне парк имени Первого мая. Спешно проносились аэромобили мимо позабытого дворянского имения. Восточнее него начинали виднеться здания ликёро-водочного завода «Кристалл» из ярко-красного кирпича и чёрные купола Троицкой церкви над ними. — Профессор, я давно хотел задать вам этот вопрос. — Ярослав начал разговор на нелёгкую тему. Он и сам уже знал на неё ответ даже без помощи всякого «Зевса», но хотел услышать его именно из уст Градова. Рано или поздно это пришлось бы обсудить. — Почему вы не начинаете новый набор на проект? Градов немного напряжённо облокотился на чугунный парапет, наблюдая, как воды Яузы лениво лижут бетонную набережную. Горечь, смешанная с досадой, чётко проступила на его лице. Аркадий Константинович отозвался не сразу, прогоняя невесёлые мысли через себя. — Виолетта, когда заезжала, спрашивала то же самое. Потому, что проект сам по себе едва не провалился. Ты помнишь, сколько вас было на начальном этапе, а сколько осталось? — Профессор задал риторический вопрос, не поворачиваясь к Ярославу и не смотря на него. — После завершающих испытаний остались только ты, Виолка, Гаврюша, Коля, Боря, Милан, Ваня, Рома и Альбертик. Хоть вы и выросли, для меня вы всё равно остаётесь детьми… Родными детьми. — Он побарабанил пальцами по парапету. — Мы с горем-пополам выработали эту идею закрепить вас по одному за каждым экономическим районом страны. Но это дичайшая нагрузка даже для таких людей, как вы! Вас должно было остаться больше, гораздо больше, хотя бы отделение анализаторов на экономический район, но никак не один человек! Это абсолютно дикая, абсурдная ситуация, которую мы имеем сейчас. — Аркадий Константинович, но в силу специфики работы мы изнашиваемся быстрее, чем обычные люди. Рано или поздно необратимые изменения в организме дадут о себе знать. Нам объективно нужно смена! — Несмотря на трагичность предмета обсуждения, Коломин старался аргументировать с точки зрения рациональной необходимости. — Прошло столько времени, технологии и техника изменились, «Псио» уже не так разрушительно действует на молодой организм, как раньше. Не справится уже гораздо меньшее число испытуемых! — Ты говоришь об анализаторах, будто вы машины, а не люди, — грустно улыбнулся Градов, на этот глянув на Ярослава. Было видно, что глаза учёного слегка покраснели и заблестели. — Ну а кто мы, проф?.. — виновато разводя руками, спросил Коломин. — Мы даже зовёмся так же, как и прибор для научных измерений. Да, мы органические машины, и я не вижу в этом определении ничего страшного и постыдного. Вы, слава богу, обучили нас жить с собственной уникальностью. Градов прошёлся туда-сюда, заломив руки за спиной. — Иногда я жалею о том, что произошло. Нередко думаю, на службу чему я поставил свой талант и научный ум. Попытаться заставить детей стать сверхлюдьми через отравление химией? И чем я отличаюсь после этого от нацистских учёных? То, что мы страна победителей, а нам по праву победителей можно всё? — Профессор обхватил подбородок пальцами и вновь опёрся на ограждение набережной. — Боль и смерть каждого из вас тысячекратно отдавалась во мне, Ярослав. Быть может, в свои годы я выгляжу далеко не как дряхлый старец, но в душе я постарел многократно. Тех, кто давно ушёл от нас из-за проекта, я до сих пор не могу себе простить. Не могу… И опять нырнуть с головой в эти жуткие страсти? — Вы честный и ответственный человек, проф. Совесть не умерла в вас, а душа поёт, это хорошо. И я бы не стал на вашем месте столь критично относиться к себе, вы великий человек и гениальный учёный, — поспорил Коломин. — Никто из анализаторов не упрекает вас — напротив, мы до конца жизни благодарны вам за то, что мы стали первыми из людей, кто смог прыгнуть выше своей головы. Тест химией мы рассматривали и продолжаем рассматривать как очень тяжёлое, но нужное испытание. И сейчас всё не очень гладко, но для нас произошедшая метаморфоза стала гигантским, я бы сказал, вселенским скачком. В любом случае, это было намного лучше, нежели бы догнивать обычными подростками в детдоме! — Когда впервые я встречал каждого из вас, я говорил, что до конца проекта дойдёт не каждый, испытание это будет архисложным и дело это добровольное. Как вы в таком возрасте могли осознавать принцип добровольности, будь он неладен? — сокрушался Градов. Но моментально успокоился и вдруг спросил: — Ты скучаешь по Вовчику? На этот раз не сразу отозвался Ярослав. — По Вове?.. — несколько рассеянно переспросил Коломин. — Да, из всей команды он был мне ближе всех. Наверное, нас можно было бы назвать лучшими друзьями. Знаете, проф, у нас был очень высокий уровень взаимопонимания, будто у родных братьев. Ни с кем из ребят я не был настолько близок. Я ясно помню тот день, когда его не стало, помню все обстоятельства. — Ярослав подошёл к парапету и тоже облокотился на него, встав на одну линию с Градовым. — Машина тогда сломалась… Вогнала Вове лошадиную дозу «Псио». Не сегодняшней формулы, а самой старой версии. Не знаю, Аркадий Константинович, известно ли вам, но между собой ту версию мы называли «кипяток». Ваши все запаниковали, пытались вывести оттуда меня, Милана и Рому, но мы всё вырывались, как упрямые, продолжали смотреть. «Псио» въелось ему под кожу, в зубы, в ногти, окрасило их и вены в мерзкий чернильный цвет, залило глаза. Позже мы узнали, что жижа вспрыснулась ему во все органы тела, включая сердце, головной и спиной мозги. Он кричал, надрывался, исходил судорогами. Когда его стало рвать чёрным, ваши сумели нас выгнать, изолировали то помещение и весь коридор, оставили с Вовой Кондакова и Измайлову. Он продолжал кричать. Выла сирена. Тогда прибежали вы, половина всей исследовательской группы и дезинфекторы из службы быстрого реагирования. Все в костюмах химбиозащиты, дезинфекторы были вооружены и держали в руках и за спинами какие-то сложные вундервафли. Деревянко самый спокойный был: он вообще танк по жизни с железными нервами. А на вас со Львовым лица не было, хоть это самое лицо почти противогаз и скрывал. Глаза, Аркадий Константинович, — в них всегда всё про человека и о человеке написано. А они в тот день с диким ужасом и наивной надеждой, что Вовчик выживет, смотрели… В общем, промучился он до трёх ночи в реанимационном боксе. Никто из нас не спал в ту ночь. — Э-эх, я, наверное, окончательно поседел в тот день. К-какая жуткая жуть… — Градов закрыл глаза ладонью. Он убрал руку и взглянул на церковные купола за рекой. — С Кондаковым и Измайловой всё оказалось в порядке: «Псио» смертельно опасно для неносителя только при приёме внутрь. Вон работают до сих пор, ты их сегодня видел. А Вовчик… Кто знает, если тогда всё не пошло наперекосяк, быть может, он стал бы десятым из вас? Парень он никогда не был слабый. — Я давно смирился с его тяжёлой кончиной и уходом из моей жизни, — честно признался Коломин. — Всё идёт дальше своим чередом, и время всё-таки лечит, чтобы там не говорили. — Прости, если вдруг заставил тебя снова переживать тот день. — Градов легонько тронул своего бывшего ученика по плечу. — Такое не каждый сможет нормально пережить.