Покинув возможную траектория пули, Ярослав нырнул к Олеандру и двумя точными ударами попал ему в локоть и скулу. Саввин-старший заверещал и больше от неожиданности, нежели от боли выпустил обрез «Мосинки». Зорин вдруг дал выше, и Олеандр ударился лбом о колени ближайшего к нему заложника. Поднатужившись, Жозефина сначала выпучила глаза, но потом собралась и прицелилась. В следующий миг генерал, вроде бы до этого успокоившись, внезапно вскочил и обхватил русскую Монсеррат Кабалье сзади за шею. Быкова заверещала и стала стрелять в потолок, пытаясь скинуть с себя военного. Слава богу, рикошета или пробития важных приборов не случилось. Семён, было, собирался стрельнуть пожилому человеку в спину, однако Ярослав рванул меж пассажирских кресел и швырнул ему обрез прямо в лицо. Быков инстинктивно закрылся руками и также повалился на пятую точку. Его старенький ТТ дал осечку и не выстрелил. Тем временем волевая Жозефина скинула с себя генерала и оттолкнула его в сторону. В это время Ярослав оказался уже сзади и наставил на Быкову по «Токареву» и «Нагану» с каждой руки. — Ваш концерт окончен, Жозефина Павловна. Бросьте оружие, — приказал он. В то же время генерал успел подняться, схватил обрез винтовки Мосина и взял Семёна на прицел. Жозефина, всплакнув, бросила «Маузер» на пол. Его поднял освобождённый бортпроводник. Безоружный Костя в схватке участия не принимал, практически не успев среагировать на произошедшее. Связав оставшихся захватчиков и оставив их под присмотром генерала и нескольких стюардесс, Коломин сбегал к ближайшему экранофону и доложил Зорину об успехе. Другие бортпроводники сопровождали бывших заложников и занимали места на своих постах. Ещё не успевшие отойти от шока пассажиры медленно стали разбредаться по своим первоначальным местам. Поблагодарив оперативника, КВС продолжил снижаться и готовиться к посадке. — Уважаемые пассажиры, говорит командир воздушного судна, Зорин Алексей Алексеевич, — заявил главный пилот по громкой связи. — Благодаря точным и отважным действиям капитана Коломина захватчики нейтрализованы, внештатная ситуация разрешена. Как и планировалось, наш борт произведёт посадку в аэропорту «Шереметьево», город-герой Москва. От лица авиакомпании «Аэрофлот» и Министерства гражданской авиации СССР приносим вам извинения за доставленные неудобства. Экипажу приготовиться. Через несколько минут шасси Ту-144Э благополучно коснулись аэродромного покрытия. [1] ЭЭГ — электроэнцефалограмма. [2] Дядя (англ.). [3] Кузен (англ.) [4] Мерзость (фр.). Глава III ГРАД ОБРЕЧЕННЫЙ Moskau — fremd und geheimnisvoll , Türme aus rotem Gold, Kalt wie das Eis. Moskau, doch wer dich wirklich kennt, Der weiß ein Feuer brennt In dir so heiß. DschinghisKhan, «Moscau»[1]. — Как эти трагикомичные персонажи? — оказавшись снова в носу самолёта, Коломин кивнул на Саню и Андрея. — Не буйствовали? — Да вот только взрослый часто дёргался и матерился на меня. Пришлось пару раз «успокоить» его. — Света уставилась на связанных захватчиков. — А парень вёл себя прилично. В хвосте прошло всё хорошо? — Относительно благополучно. Террористы отделались небольшими гематомами, — улыбнулся Ярослав. — Вы такой смелый. — Светлана улыбнулась в ответ. — Вы же из сил специального назначения? Как вы справились со всеми ними? — Долгая и, к сожалению, секретная история, — вздохнул Коломин. О борт самолёта что-то легонько стукнулось. Над дверью выхода загорелась лампочка. — Трап подлетел. — Стюардесса побежала разблокировать дверь наружу. — Я открою. Дверь в кабину отворилась, и в щёлочке появилась голова Зорина. — «Альфа» ждёт со стороны всех выходов. Света, Ярослав, без лишних движений, — предупредил КВС. — Я рассказал им, что вы обезвредили захватчиков, но они могут не поверить. — Они поверят, — уверенно сказал Коломин. Дверь начала плавно отворяться, и вовнутрь дохнуло свежей прохладой. Слышался звонкий звон сирен, Ту-144Э окружало кольцо неподвижных жёлто-синих автолётов МВД. Неподалёку дежурили белые «Рафики» и «буханки» скорой помощи и красные ЗИЛы пожарной службы. Также блокаду осуществляли МАЗы, КАМАЗы и «Уралы» камуфляжной раскраски. На воздушных плотах дежурили снайперы, курсируя по кругу. Автоматчики и пулемётчики — как в форме милиции, так и спецназа — рассеялись между ведомственными аэрокарами. Пронёсся военный Ми-8Э, рубя воздух лопастями. Летали знакомые дроны моделей «Глаз-12» и «Оптика-5». Первый уровень терминала аэропорта застыл громадой в километре от места действия. Ярослав вышел из самолёта, сняв «Тиресия» с глаз и подняв руки вверх. — А ты, однако, суперзвезда, — внезапно сыронизировал Градов через «Гекату». — Вижу, как ты собираешься сходить с трапа. — Профессор, не сейчас, — прошептал Коломин. — Правоохранительные органы весьма напряжены. — Понял, завершай свою миссию. Градов — отбой. — Коломин — отбой. Щёки Ярослава чуть не коснулся бесшумный автомат «Вал», удерживаемый одним из «альфовцев». Как и все сотрудники «Альфы», он носил маску и сферообразный шлем с тепловизором и встроенной рацией. За бойцом стоял громила с пулемётом Калашникова. В отличие от товарищей, одевался спецназовец в тяжёлый бронекостюм «Богатырь-3», способный выдержать гораздо больше урона, чем стандартная военная экипировка. Рифлёную поверхность «Богатыря-3» украшали экзоскелет, трубки, дополнительные внешние конденсаторы, встроенные сканеры, энергетический ранец, светодиоды жизнеобеспечения и боевой готовности. Пулемётчика прикрывал коллега с непробиваемым щитом, который не простреливался ни свинцовыми, ни лазерными, ни плазменными патронами. На внешней поверхности защитного приспособления красовалось изображение разъярённой пантеры, оскалившей пасть. В руке, свободной от щита, «альфовец» сжимал пистолет-пулемёт. Наконец, за щитоносцем расположился командир группы, без маски и в берете. Как и оператор дрона, сидевший с переносным компьютером за лидером, он был налегке и вооружался лишь модифицированным АПС. На груди и голове Ярослава возникло свыше десятка маленьких красных точек. — Капитан Коломин? — поинтересовался командир группы. Когда Ярослав утвердительно кивнул, давящие на нервы красные точки исчезли с тела, а остальные спецназовцы опустили оружие. — Нам доложили, что вы нейтрализовали террористов. — Так точно. А это вам, товарищ майор. — Ярослав протянул командиру «Альфы» широкое пластиковое ведро. Непонимающе поморщившись, майор принял ёмкость от собеседника и осторожно заглянул внутрь. На его дне покоились аккуратно сложенные пистолеты Токарева, Нагана, Маузера, а также обрезы охотничьих ружей и винтовок Мосина. — Хм, это больше не нам, а, скорее, следователям, — объяснил командир «Альфы». — Но огромное спасибо, что избавили от грязной работы. Хорошо, что никто из заложников и террористов не погиб. — Могу ли я быть свободен? — спросил Коломин. — Конечно. В аэропорт прилетел один важный человек из МВД, просил, чтобы вам доложили о его прибытии. Ему разрешили приземлиться прямо тут, на взлётной полосе. Он в чёрной «Волге», за каретами скорой помощи. Ярослав попрощался с майором «Альфы» и передал ему координаты запертых захватчиков. Из-под самолёта появилась ещё одна группа спецназа и вместе с первой начала тактично заходить в самолёт. Другие бойцы устремились к остальным открывающимся выходам, их прикрывали товарищи, разместившиеся на крыльях. Опять пролетел Ми-8Э. За аэрокарами экстренных служб вели репортаж корреспонденты ОРТ и ВГТРК. «Альфовцы» сработали крайне оперативно: через пять минут по двум трапам стали выводить горе-террористов. Быковы и Саввины выглядели понуро и уныло смотрели под ноги, не поднимая глаз. На взрослых и шестнадцатилетнего Андрея надели наручники, младших Надю и Толю бойцы осторожно вели за руки. Толя, единственный, кто не грустил, заметил стоящего под носом Коломина и, улыбнувшись, спокойно помахал ему. Казалось, он не винил оперативника в том, что план его родственников провалился или просто не до конца смог осознать роль Ярослава в предотвращении происшествия. Немного растрогавшись, капитан помахал мальчику в ответ перед тем, как коллектив «Пермские баллады» посадили в бронированный тюремный «Икарус» с зарешечёнными окнами. У Коломина повис камень на душе, он почувствовал укол совести. «Ну и улетели бы они в Швецию? Пели бы там свои песни, делали программы. Они же не экстремисты и не боевики», — вдруг ощутив скепсис, Ярослав щёлкнул языком. Далее стали выводить пассажиров. Большинство шло молча. Немало бывших заложников радостно улыбалось. К некоторым подводили врачей, например, к испытавшей истерику женщине, пережившей нервный срыв. Генерал гордо спускался с трапа, почувствовав себя вновь молодым воином. Пара людей упало на колени, один мужчина целовал покрытие полосы, будто землю обетованную. Зорин, Солодов и второй пилот вышли на площадку трапа. — Третья попытка угона гражданского лайнера за этот месяц, — почёсывая затылок, ворчал бортинженер. — На атомном бомбардировщике было безопаснее, тьфу ты. И чего им всё не нравится? Стабильно же живём! — Уже уходите, Ярослав Леонидович? — крикнул КВС Коломину. — Вот бы такой человек с нами летал. Или перед взлётом своими очками птичку осматривал. Происшествия свели бы к цифре ноль. — Быть может, в будущем и появится такой специалист. Берегите себя, друзья! — попрощался Ярослав. — И вам не хворать, товарищ капитан! Всегда летайте Ту-144Э, самыми надёжными самолётами, — сыронизировал Зорин. Коломин беспрепятственно прошёл сквозь оцепление и пошёл искать чёрную «Волгу». Аэрокар Горьковского завода действительно стоял за «скорой помощью», за рулём виднелся силуэт достаточно знакомого персонажа. Из радио баритонил «Не думай о секундах свысока» Иосиф Кобзон. Прокашлявшись, Ярослав без особого желания направился к машине и стал заходить со стороны пассажирского места. Внезапно кто-то окликнул его из оцепления: — Ярослав, Ярослав! Он обернулся и увидел Светлану, сжимающую в руках шапочку бортпроводницы. Забыв про знакомого в «Волге», Коломин вернулся к стюардессе. Будто государственная граница, их отделяла полувиртуальная лента оцепления. — Я думаю, после случившегося начальство выдаст мне внеочередной отпуск, — словно оправдываясь перед ним, сказала девушка. — Вот… — А я боюсь, что мне и дня не дадут передохнуть, — пожал плечами Ярослав и кивнул на чёрный аэрокар. — Вон, начальство лично забирает с места происшествия. Скорее всего, меня загрузят новым делом. — Но если всё-таки найдётся время, и вы… ты надумаешь, то узнаешь, как меня найти меня, через инфомат, — немного взгрустнула Светлана. — Моё полное имя — Шереметьева Светлана Олеговна. Знаю, тавтология немного получается — Шереметьева из «Шереметьево». Я буду здесь, в хабе. — Хорошо, Свет. Может быть, встретимся. Мне пора идти. — Коломин собрался обратно. — Тебе всего хорошего. Надеюсь, что ещё увидимся, — выглядящая немного покинутой, Светлана осталась провожать Ярослава взглядом. Коломин уселся в кожаное кресло и захлопнул за собой дверь. «Волга» ожила и тронулась в путь. В салоне стало свежее. На экране ГЛОНАССа, установленного над радиопанелью, высветился безопасный и оптимальный маршрут. ГАЗ-24Л начал неспешно удаляться от окружённого экстренными службами Ту-144Э. Проплыл первый уровень громадного терминала — очередное постмодернистское творение из гигантских стёкол, железобетонных опор и стальных балок. Гордо высилась многоэтажная башня центра управления полётами, похожего, скорее, на космическую станцию «Мир», удлинённую и поставленную на бок. На бесконечном горизонте взлетали и приземлялись силуэты Ту-144Э и Ил-86Э, реже на освоение ближнего космоса романтично отправлялись ракеты «Протон». «Шереметьево» являлся настолько невообразимым по размерам, что его обитателям в противоположной части совершенно не помешал захват заложников на одном из пассажирских лайнеров — они попросту не могли знать об этом происшествии. — Всех стюардесс успел в себя влюбить? — грубо спросил Боров, он же Боровиков Антон Владимирович, один из начальников Ярослава и глава Экспериментального отдела Министерства внутренних дел СССР. Боровиков представлял собой очень грузного мужчину пятидесяти лет, с трудом помещающегося на водительском сиденье. Причёска по середине его головы оказывалась полностью лысой, словно выстриженной газонокосилкой. Однако из правой и левой частей головы комично торчали курчавые поседевшие скопища волос, похожие на взрывы на макаронной фабрике или искажённые головные системы потерпевших аварию ракет. Нос Борова походил на приплюснутый свиной пятак, кончик которого забавно выворачивался чуть вправо. Лицо Антона Владимировича являлось обрюзгшим и будто просевшим; взгляд его был смурным, тяжёлым, недоверчивым и недовольным. Характер у Боровикова также сложился достаточно скверным: подчинённым он спуску никогда не давал и дополнительной мотивацией занимался редко. Без повода не придирался, знал чувство меры в общении с командой, но ругал за многие мелочи. Ребёнком Боров рос болезненным и не пошёл в армию из-за проблем с гормонами и эндокринной системой. Антон Владимирович вечно страдал душевно из-за проблем с лишним весом и остальным здоровьем, поэтому часто находился на взводе. Практически не пил и не курил, желая со своим далеко не идеальным состоянием прожить подольше. Ветеран убойного отдела, прожжённый циник, повидавший за свою жизнь бесконечность человеческого падения, Боровиков отлично выполнял свою работу и безжалостно боролся с преступниками. Порой он прибегал к не вполне законным методам и технологиям, чтобы восстановить справедливость, за что мог получить нагоняй от вышестоящего руководства. Антон Владимирович был начальником плоть от плоти, развивая родное ведомство, заботясь о нём и защищая его честь. Общее дело всегда стояло у него в приоритете над частностями. У Борова с Ярославом отношения не сложились сразу. Сказывалась не только разница в характерах — вспыльчивом и хладнокровном. Не нравилось Антону Владимировичу двойное подчинение Коломина: ему и Градову. Боровиков знал, что молодой капитан теплее и лояльнее относится к профессору, ведёт себя с ним более искренне и по-настоящему считает его своим наставником. Также Боровикову казалось, что Ярослав слишком зазнаётся и необоснованно считает себя уникальным из-за возможности предвидеть будущее и ограниченности использования «Зевса». Действительно, воздействие «Псио» на головной мозг и организм в целом могли переживать безопасно и адекватно лишь единицы. Для большинства людей это вещество являлось опасным и в лучшем случае повреждало, а в худшем — разрушало память, разум и нервную систему. Кроме того, Боров сознательно или бессознательно завидовал молодому подчинённому, чьё физическое развитие и особый склад ума поражали и заставляли восхищаться даже подготовленного человека. Антон Владимирович в глубине души понимал, что лучшие годы его ушли и никогда ему не стать таким, как Коломин. Тем не менее вслух он этого никогда не высказывал, нередко «докапываясь» до Ярослава по формальным поводам. Следственный отдел при МВД СССР, использующий экспериментальные технику и технологии, методы и методологию, появился достаточно давно, сразу после Второй мировой войны. Но комплексный аппарат вместе с уникальным пользователем стал использоваться считанные годы назад. «Зевс» разбил невидимую железобетонную стену и позволил не только расследовать в прошлом и будущем траектории преступлений, но и предотвращать их. Никогда не брезговавший всем новым, современным и не опасавшийся прихода модерна, Боровиков весьма предвзято и скептически относился к «Зевсу», предрекая возможные неисправимые последствия использования данного прибора. Антон Владимирович был консервативен в некоторым вопросах и боялся залезать в те сферы, где до текущего момента никогда не ступала нога человека. Размышляя о «Зевсе» и Ярославе, он часто думал, как изменится советское общество и человечество в целом — метафизически, физиологически, психически, юридически — когда «Зевс» и наработки по нему вдруг смогут быть внедрены в массовое обращение. Как жить, если твоя судьба станет абсолютно предсказуемой? Кто получит полное право созерцать своё прошлое и будущее, а кто — нет? Будет ли внедрена система предотвращения готовящихся, но ещё не совершённых преступлений? Как арестовывать человека за то, что он помыслил, но ещё даже не начал делать? Есть ли альтернатива, которую можно свободно выбрать, или вся наша жизнь — иллюзия альтернативности, «выбор без выбора» и сплошной линейный путь? Есть ли вообще смысл действовать и что-то менять, если всё время ты катишься по прямой колее в обязательную конечную точку — смерть? В чём интрига и интерес, если всё определенно и расставлено на свои места? — Здравия желаю, товарищ полковник. — Ярослав пропустил издёвку начальника мимо ушей. — Как дела в Москве? — Дела как обычно. — Боров порой вдыхал и выдыхал так, как будто у него вот-вот готова была начаться отдышка. — Хорошо, что ты оказался на этом рейсе. «Альфа» с такими делами работает профессионально, но пара — тройка человек бы всё равно погибла. А так и заложники, и террористы оказались живы. — Не самое сложное внеплановое задание. «Пермские баллады» — так себе враги, — без лишнего бахвальства высказался Коломин, но Боров воспринял это как самолюбивое хвастовство. — Я рад, что ты прикрыл «крота» в нашей армии. Но Костолома вы с таджикистанскими КГБшниками зря взяли, — начал предъявлять претензии Боров. — «Юг-юг» было единственным местом в Средней Азии, где можно было встретиться с иностранным лицом без особых последствий. Эдакая «белая» зона. Теперь её нет. — А вот местная «контора» благодарила меня за то, что помог выкурить Костолома. Он половину Курган-Тюбе достал со своим рэкетом, наркотиками и продажей оружия. Без него невозможно бы было выйти на Раджабова и Шишкина, — поспорил Коломин. Задал наводящий вопрос: — Кстати, откуда даже в Москве знают про эту злосчастную чайхану на другом конце страны? И почему Костоломом так долго не занимались, что он обнаглел и потерял всякий страх? Давал на лапу, кому надо? — А ты как думаешь⁈ — взвился Боров. — Классно, пусть он держит в страхе весь город, лишь бы в его дыре решали свои делишки шпионы и дипломаты! — развёл руками Коломин. — Есть польза, есть издержки. Есть большее зло, есть меньшее. Ты сам это прекрасно понимаешь, — насупился Боровиков. — В любом случае, что по внешним делам и политической части — дело не наше, а чекистов. Пусть сами копаются в этой грязи… Ладно, проехали все эти восточные тонкости.