А мысли были такие: «Стальная, чёрт подери! Таких сейчас уже не делают! Это надо же, ни словом, ни жестом не показала, что обрадовалась, только удивление и недоверие. Даже мимикой не вышла из образа обычной колхозницы. Хотя всё правильно, добровольно несколько месяцев в лагере провести – это надо стальные яйца иметь, ведь всякое могло случиться. А я всё-таки хорош, с рыбой этой, которая форель, подловил её, да, подловил. Явно она что-то вспомнила или кого-то. На мгновение, но поплыла». Начальник лагеря непроизвольно заулыбался, радуясь, что смог решить кусочек головоломки, которую ему задали в управлении Карлага. На исходе третьих суток ужасно утомительного ничегонеделания, в течение которых Шура не свихнулась только потому, что доктор принёс ей неожиданное развлечение, несколько толстых книг по медицине, в дверь постучали. Следом за стуком в палату вихрем ворвалась миловидная фигуристая брюнетка. Девицу звали Элла, и она в открытую жила с доктором, по совместительству выполняя обязанности медсестры. Не отличаясь большим умом, зато имея бульдожью хватку и звериное чутьё, она буквально выцарапала себе место любовницы лагерного врача и до настоящего времени успешно отражала все попытки её подвинуть. Сейчас Эллочка с упорством и тактом носорога пыталась подружиться с необычной пациенткой. Делала она это по чьему-то приказу или думала поиметь какую-то выгоду, Шура не знала, да и было ей, собственно, всё равно: других подружек на горизонте не наблюдалось. – Саша! Там самолёт прилетел! – Какой самолёт? Элла по привычке надула пухленькие губки и захлопала ресницами: – Да откуда я знаю какой, я в них не разбираюсь. – Хорошо, а зачем он прилетел? – уже наученная опытом общения с Эллой, спокойно спросила Шура. – Так военного привёз! Аркаша сказал, красивый, в орденах весь. – Что? Аркадий сказал «красивый»? – Да нет. Ну лётчик же, в орденах… – Лётчик? – Саша! Он же на самолёте прилетел! В глазах Эллы отчётливо читалось: «Ну ты и дура, Саша». – А. Ну да, ну да. Что ещё Аркадий говорил? Элла закатила глаза и томно вздохнула. – Говорит, привёз начальству целый самолёт гостинцев. Мешками таскали и коробами, а запах такой, что язык можно проглотить. – Элла на миг прервалась и сделала глотательное движение. – В общем, сейчас он там с администрацией знакомится, а Егор Тимофеевич Аркашу за спиртом послал. – Ясно. Ну, прилетел и прилетел. Ты-то чего такая наскипидаренная? Или думаешь, этот лётчик тебя с собой заберёт? Улетишь, как птица, в вольные края? – Злая ты, Саша! – Элла вспыхнула, приготовилась заплакать, посмотрела на Шуру и передумала. Управлять Аркашей всё-таки не в пример проще. – Чего я злая-то, добрая я. – Так он же за вами прилетел! – завопила Элла. – За вами! Александра Сергеевна, родненькая! Заберите меня с собой, мочи нет больше терпеть тут! Брюнетка бухнулась в ноги Александре, одновременно размазывая слёзы по лицу и стараясь поймать её руку. В итоге прекратить мольбы и стенания зарёванной Эллы Шура смогла, только пообещав замолвить за неё слово перед «лётчиком». А сам «красивый лётчик» пришёл где-то через час. Сначала она с удивлением услышала шаги идущего по коридору человека. И опера, и заключённые предпочитали больше слушать, чем говорить, поэтому старались ходить как можно тише, и чеканный шаг уверенного в себе мужчины был совсем не характерен для данного заведения. Почти сразу за её дверью раздался властный голос: – Аркадий, ещё раз напомню, постарайтесь, чтоб никто здесь не шастал. Я разбираться не буду, клизма человеку срочно понадобилась или ещё что, сразу ноги вырву. Ясно? – Товарищ Иванов, не сомневайтесь, я лично прослежу, чтобы вам никто не помешал. – Спасибо, Аркадий. В тебе я уверен на сто процентов, не подведи. Несколько секунд за дверью было тихо, скорее всего, незнакомец ждал, пока Аркадий уйдёт. Александра за это время успела встать напротив двери, непроизвольно обхватив себя руками за плечи. А потом «красивый лётчик» переступил порог. – Ну, здравствуй, Шура. Узнала? – В-вы?! Голос Шуры предательски задрожал, на глаза навернулись слёзы. Перед ней стоял тот самый лесник, что когда-то чуть не пришиб этого. Только теперь он был в военной форме с орденами и благоухал смесью ароматов одеколона и алкоголя. – Всё, дочка, всё. Теперь всё будет хорошо. Два человека одновременно сделали шаг навстречу друг к другу, и Шура разрыдалась, уткнувшись лицом в грудь Пласта, не замечая, как острый край ордена царапает ей кожу на лбу. Ещё четыре долгих дня Александра провела в лазарете, ожидая, когда администрация лагеря получит решение суда. Теперь, после разговора со Степаном Ерофеевичем, Шура чувствовала себя намного уверенней. Главное он сказал: дочка жива и здорова. А её дело будет пересмотрено, и в худшем случае она получит год-два по бытовой статье, но это в самом-самом крайнем случае. Правда, Анечка бросила школу, а соседка пристроила её на рынок торговать пирожками. Раньше за такое влетело бы и доче, и соседке. А сейчас Шура счастливо, со слезами на глазах смеялась, слушая рассказ Степана Ерофеевича, как соседка юлила, не желая признаваться, что эксплуатирует ребёнка. Также её спаситель принёс подшивку газеты «Правда» за несколько последних месяцев. И все четыре дня, отложив медицинские книги, она коротала время, читая о том, что за последнее время произошло в стране и мире. И только в самолёте Александра до конца поверила: чудо всё-таки случилось, и она скоро увидит дочку. Уже после взлета Степан Ерофеевич рассказал ей, что против этого возбуждено уголовное дело, он арестован и уже начал давать признательные показания. В частности, признался, что 12 марта, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, набросился на гражданку Некрасову с кулаками. Так что её дело с учётом вновь открывшихся обстоятельств пересмотрено. Отмены судимости добиться не удалось, судейские грудью встали за честь мундира, но пятьдесят восьмая статья чудесным образом поменялась на сто сорок четвёртую. А срок ужался с десяти лет до ста четырёх дней. Стало понятно и странное отношение лагерной администрации к её скромной персоне. Оказывается, Степан Ерофеевич и его начальник сначала как бы нечаянными оговорками дали понять Петрозаводскому партийному руководству, что Александра Сергеевна Некрасова – глубоко законспирированный сотрудник Коминтерна. А потом на все прямые вопросы последовало категорическое отрицание. И чем яростнее Степан Ерофеевич отрицал какую-либо причастность Шуры к данной организации, тем меньше у карельских товарищей оставалось сомнений в том, что товарища Некрасову готовили для нелегальной работы в одной из скандинавских стран. Вероятно, своими догадками они поделились с кем-то из местных ответственных товарищей, потому как акмолинские опера просто замучили Степана Ерофеевича расспросами про разведчицу, которая предпочла на какое-то время сесть в тюрьму, но не раскрыть свою легенду. А то, что эксфильтрации пришлось ждать целых три месяца, только подтверждало её несгибаемый характер. Выслушав Щербина и осознав, сколько они для неё сделали, Александра попыталась бухнуться ему в ноги. Учитывая ограниченное пространство салона, да ещё и болтанку, сделать это оказалось совсем не просто, и попытка была вовремя пресечена командно-матерным рыком Пласта. Дальше полёт проходил спокойно, и через какое-то время Степан Ерофеевич тронул за плечо задремавшую под монотонное гудение мотора Александру. – Шура, просыпайся. Подлетаем. – А?! Где мы? – К Пензе подлетаем. – Скорей бы, Степан Ерофеевич, сердце болит за дочку. – Не волнуйся, теперь-то всё и у тебя, и у неё хорошо будет. Держись крепче, кажись, садимся. Самолёт сел мягко, коснулся полосы передними колёсами, чуть заметно клюнул носом на амортизационных стойках шасси, выровнялся и плавно опустил хвост. Потом долго куда-то катил и остановился только на краю взлётной полосы в тени здоровенных ангаров. Щербин вылез первым и помог спуститься Александре по хлипковатому для неё трапу. – Вон, Шур, видишь, машина стоит? Нам туда. – Пласт показал на стоящий у дальнего ангара тёмно-зелёный грузовик, у которого собралось несколько человек. Рассмотреть детали с такого расстояния было невозможно, но, кажется, все вдруг посмотрели в их сторону, и практически мгновенно одна из фигурок сорвалась с места и, не слушая несущиеся ей вслед крики, помчалась им навстречу. Пласт остановился и стал наблюдать за развитием событий. Пришлось остановиться и Шуре, у которой отчего-то защемило сердце. К тому времени, как рванувший за бегуном грузовик догнал его и поехал параллельно, фигурка бегуна увеличилась до размеров, позволяющих увидеть, что это белобрысый, коротко стриженный солдатик в мешковатой форме. Сидящий в грузовике что-то прокричал смешно размахивающему руками светленькому солдату, но поняв, что тот никак не реагирует, махнул рукой и скрылся в кабине. Автомобиль ускорился и обогнал бегущего. А Александра Некрасова вдруг совершенно отчётливо услышала: – Мама!!! И побежала. – Здорово, Ерофеич. – И тебе не хворать, Виктор. – Это, значит, и есть наша повариха? – Она. Мужчины одновременно улыбнулись и неспешно двинулись в сторону мамы с дочкой. Те как вцепились друг в дружку, так и стояли, обнявшись. Казалось, они боялись не то что разжать руки, а просто пошевелиться. – О, смотри, плечи дёргаются, кажись, заплакала. – Ну и хорошо, пусть поплачет. Мамка-то, считай, с того света вернулась. – Да я разве против? Конечно, пусть поплачет. Бойкая дивчина, как она от вас дёру дала! Я смотрел и думал: не догоните на грузовике-то, прямо этот, как его, спрынтер. – Согласен, бойкая и смышлёная. Только сказал: «Пласт прилетел», она сорвалась. Сразу, полсекунды не промедлила. Запомнила, что ты её родительницу должен привезти. – Смышлёная – это хорошо, а стриженая чего? Вши? – Не. Сама себя обкорнала. Говорит, чтоб приставали меньше, а то на рынке от ухажёров отбоя не было. – Так много – это же хорошо, вот когда нет ухажёров – плохо. – Пласт молодецки подкрутил ус и фальшиво пропел: – Любовь нечаянно нагрянет… – Ерофеич, какая к хренам любовь! Вы там чё пили: самогон на курином помёте или спирт технический? Где твои мозги? А память тоже пропил? Она хоть и выглядит старше, но ей четырнадцать лет всего! Ребёнок ещё, отца нет, мать на десять лет посадили. Да и пример «ухажёра» у неё все эти годы был перед глазами. Или ты думаешь, она косу отхреначила, потому что её сверстники в кино звали? Смущённый Пласт отвёл взгляд и снова посмотрел на Шуру. Женщина гладила прижавшуюся к ней дочку по волосам и что-то тихо ей говорила. – Так это… Может, мне сходить на рынок-то, глянуть, что там за ухажёры?