Отец услышал резкий выстрел из гаолянового поля к северу от железной дороги, и грузный японец, ехавший в товарном вагоне, покачнулся и повалился головой вперёд. На сторожевых башнях тут же завыла волком сирена, только что сошедшие на платформу пассажиры и те, кто не успел сесть на поезд, бросились врассыпную, овчарки остервенело залаяли, с башни застрочил пулемёт, поливая гаоляновое поле ураганным огнём. В этой суматохе поезд тронулся, выпустив облако чёрного дыма, и над платформой полетела сажа. Дедушка, держа отца за руку, кинулся в маленький тёмный проулок. Он толкнул полуприкрытые ворота и вошёл в небольшой дворик. Под стрехой болтался красный бумажный фонарь, испускавший короткие вспышки слабого и загадочного света. В дверях, опираясь о косяк, стояла густо накрашенная женщина неопределённого возраста. Между багряно-красных губ виднелись два ряда маленьких белых зубок. Она широко улыбалась. Чёрные как смоль волосы были взъерошены, а за ухом красовался шёлковый цветок. — Братец! — кокетливо воскликнула женщина. — Стал командиром и забыл меня? Она начала ластиться к дедушке, но тот осадил её: — В присутствии моего сына веди себя скромнее. Некогда мне с тобой тут сегодня болтать. Ты ещё поддерживаешь связь с Пятым братом? Женщина сердито бросилась к воротам, заперла их на засов, а потом сняла красный фонарь, пошла в дом и, скривившись, сообщила: — Пятого брата побили солдаты гарнизона! — Разве Сун Шунь из гарнизона не приходится ему названым братом? — Ты думаешь, что на дружков-собутыльников можно положиться? После того, что случилось в Циндао, я тут словно по лезвию бритвы хожу. — Не бойся, Пятый брат тебя не выдаст, он держит рот на замке. Доказал это, когда Цао Мэнцзю пытал его калёными сковородками. — А ты чего пришёл-то? Я слышала, ты разбил японскую автоколонну. — И понёс большие потери! Я убью эту сволочь Рябого Лэна. — Не связывайся ты с этими людьми, проныры с завидущими глазами, тебе с ними не справиться. Дедушка снял с пояса свёрток с серебряными юанями и бросил на стол со словами: — Пятьсот штук с красным донцем! — Ещё донце ему красное подавай. После того как арестовали Пятого брата, все на мне, а я даже стрелять не умею. — Хватит мне тут! Вот пятьдесят юаней. Сама подумай, разве я тебя когда-то обижал? — Братец, — сказала женщина. — Что ты такое говоришь? Мы ведь с тобой не чужие. — Не испытывай моего терпения, — холодно процедил дедушка. — Вам всё равно из города не выйти. — А это уже не твоё дело. Давай пятьсот больших и ещё пятьдесят маленьких. Женщина вышла во двор, прислушалась и вошла в дом, затем открыла потайную дверку в стене и достала целую коробку золотистых пистолетных патронов. Дедушка достал мешок, сложил патроны, прицепил мешок к поясу и велел отцу: — Пошли. Женщина остановила его: — Как собираешься выбираться? — Через железнодорожный вокзал. Перелезем через ограждение путей. — Не выйдет. Там сторожевые башни, прожекторы, собаки и часовые. Дедушка холодно усмехнулся. — А мы попробуем. Не выйдет — вернёмся. Дедушка с отцом по тёмному проулку проскользнули к железнодорожному вокзалу, где не было крепостной стены. Они спрятались возле кузнечной мастерской, глядя на залитую светом платформу и множество часовых. Дедушка шепнул что-то отцу на ухо и потянул в другую сторону. К западу от здания вокзала располагалась открытая сортировочная станция, колючая проволока тянулась от этого здания до крепостной стены. Лучи прожекторов на сторожевых башнях скользили взад-вперёд, освещая больше десятка железнодорожных путей. На сортировочной станции стоял высокий шест, на котором висела лампочка размером с бычье яйцо, в её зелёном свете все предметы меняли обличье. Отец лежал ничком рядом с дедушкой, наблюдая, как по ту сторону расхаживали часовые. С запада примчался товарный поезд, из огромной трубы вырывалось множество ярко-красных искр. Свет от фар напоминал речку, которая с журчанием текла сюда издалека. Дедушка с отцом проползли к сетке, подёргали её, хотели было сделать подкоп под ограждением, однако один из шипов колючей проволоки вонзился в отцовскую ладонь, и он сдавленно застонал. Дедушка тихо спросил: — Что такое? — Пап, я руку поранил. — Тут нам не пройти, давай возвращаться! — Жаль, что у нас нет пистолетов. — Так и с пистолетами бы не прорвались. — Были бы пистолеты, мы бы первым делом разбили вон то бычье яйцо. Они отступили в тень. Дедушка нащупал обломок кирпича и с силой метнул в сторону рельсов. Часовой тут же что-то пронзительно крикнул и пальнул из винтовки, после чего туда же направили свет прожектора. Ураганный пулемётный огонь едва не оглушил отца. Пули высекали о рельсы золотые искры. Пятнадцатого числа восьмого лунного месяца, в праздник Середины осени, в уезде Гаоми устраивали большую ярмарку. Несмотря на войну, простым людям нужно было как-то жить, что-то есть и во что-то одеваться, а значит, торговля продолжалась. Людские потоки входили в город и выходили, толчея была такая, что яблоку негде упасть. В восемь часов утра на посту северных ворот уездного города заступил парнишка по имени Гао Жун. Он по всей строгости опрашивал и досматривал всех входивших и выходивших. Ему казалось, что стоявший напротив японец смотрит на него очень недружелюбно. К воротам подошёл немолодой мужчина под шестьдесят и мальчик-подросток чуть старше десяти, который подгонял маленького козлика. Лицо старика было чёрным, а глаза светились синевой; у мальчонки лицо было красным и потным, он выглядел напряжённым. Целая толпа скопилась у ворот, закупоривая вход. Гао Жун дотошно всех опрашивал и обыскивал. — Куда направляетесь? — Домой! — ответил старик. — На ярмарку не пойдёте? — Сходили уже. Купили вон козлёнка. Правда, хворый, скоро сдохнет, зато дёшево. — А когда вы вошли в город? — Вчера вечером, жили у родственников. С утра вот купили козлёнка. — Сейчас куда пойдёте? — Так домой же! — Проходите. Дедушка и отец, подгоняя козлёнка, вышли из города. У козлёнка живот был таким тяжёлым, что он с трудом ковылял. Дедушка стегнул его по заду гаоляновым прутом, козлёнок жалобно заблеял, от боли поджимая хвост, и побежал по дороге, которая вела в сторону дунбэйского Гаоми. Около стелы на могиле отец с дедушкой выкопали пистолеты. — Пап, отпустим козлёнка? — Не, пригоним домой и там зарежем. Отметим с тобой праздник Середины осени. Они добрались до околицы к полудню. Увидев издалека окружавший деревню высокий земляной вал, отремонтированный в последние годы, они сразу услышали яростную стрельбу за деревней. Отец вспомнил тревоги, мучившие старого Чжан Жолу ещё до их отбытия в уездный город, и свои нехорошие предчувствия на протяжении нескольких дней и понял, что беда всё-таки пришла. Он про себя порадовался, что решил покинуть уездный город сутра пораньше: это было рискованно, но зато они успели вернуться и смогут что-то предпринять. Дедушка и отец отволокли полумёртвого козлёнка в гаоляновое поле. Отец начал вспарывать пеньковую верёвку, которой был зашит задний проход козлёнка, и представил, как та размалёванная женщина запихивала туда патроны. Патронов было пятьсот пятьдесят штук, из-за чего живот козлёнка провис полумесяцем. Всю дорогу отец беспокоился, как бы он не лопнул, а ещё он беспокоился, что козлёнок переварит все патроны до единого. Когда отец вытащил верёвку, зад козлёнка распустился, словно цветок сливы, и оттуда повалились похожие на бобы экскременты. Козлик навалил целую кучу. Отец в ужасе воскликнул: — Пап, всё пропало! Пули превратились в навоз! Дедушка взял козлёнка на рога, поставил прямо, а потом начал трясти вверх-вниз, и из зада градом посыпались блестящие патроны. Отец с дедушкой подобрали их, сначала зарядили свои пистолеты, потом набили карманы и бросились бежать через гаоляновое поле напрямик к деревне, не посмотрев даже, что стало с козлёнком, жив он или помер. Японцы окружили деревню плотным кольцом, всё было застлано густым пороховым дымом, кое-где валил и чёрный дым от полыхавших пожаров. Сначала отец с дедушкой увидели небольшую артиллерийскую позицию, спрятанную в гаоляновом поле. Всего там стояло восемь миномётов: стволы в половину роста взрослого человека, а дуло диаметром с кулак. Больше двадцати японцев, одетых в тёмно-жёлтую форму, палили по деревне из этих орудий, а ещё один тощий чёрт отдавал команды, размахивая флажком. За каждым миномётом было по чёрту, он сидел на нём верхом, стискивая в руках блестящие крылатые снаряды. Когда тощий япошка взмахивал флажком, они разжимали руки, снаряд падал в миномётный ствол, затем раздавался громкий хлопок, из дула выскакивало облако дыма, ствол чуть дёргался назад, и из него вылетала в небо блестящая штуковина, которая потом с визгом падала по ту сторону земляного вала. Там сначала поднимались восемь столпов дыма, после чего раздавались восемь взрывов, сливавшихся в один большой взрыв. В дыму разлетались чёрные осколки, словно распускались цветы. Затем японцы давали ещё один залп. Дедушка как во сне поднял маузер и одним выстрелом свалил японца, размахивавшего флажком. Отец увидел, как пуля прошла насквозь через его череп, напоминавший высохшую редьку, и только тогда понял: бой начался. В голове помутилось, он выстрелил, пуля ударилась в опору под миномётом с громким лязгом и куда-то отскочила. Японцы, стрелявшие из миномётов, схватили винтовки и начали палить из них. Дедушка потянул за собой отца, и они шмыгнули в гаоляновое поле. Японцы и императорские войска начали атаку. Солдаты императорских войск шли впереди, согнувшись, нацелившись в просветы между гаоляновыми стеблями, открыв беспорядочный огонь. Японцы наступали за ними, тоже пригнувшись. В гаоляновом поле застрочили пулемёты. На валу всё стихло. Когда солдаты императорских войск подошли вплотную к земляному валу, из-за него вылетело несколько десятков ручных гранат с изогнутой ручкой. Дедушка не знал, что это второсортные гранаты, которую старый Жолу вскладчину с односельчанами приобрёл на военном заводе отряда Лэна. Гранаты хором взорвались, несколько десятков солдат императорский войск попадали, остальные развернулись и побежали. Японцы тоже побежали. Тут на вал выскочили люди с самопалами, они быстро обстреляли противника и спрятались. На валу снова наступила тишина.