— Неа. — Хочешь в солдаты? — Неа. — Значит, не хочешь. Линцзы потом жалела, она сказала моему отцу: если адъютант Жэнь снова спросит, она ответит, что хочет в солдаты. Вот только адъютант Жэнь больше не спросил. Линцзы с моим отцом и другими ребятишками поверх стены наблюдала, как адъютант Жэнь обучал на плацу солдат революционным песням. Отец ростом был маленький, приходилось вставать на горку из трёх камней, чтобы увидеть, что происходит по ту сторону стены. Линцзы клала подбородок на стену и во все глаза смотрела на адъютанта Жэня, утопавшего в утреннем свете. Жэнь учил солдат песне: «Гаолян заалел, гаолян покраснел, псы японские тут как тут, и творят беспредел, и страну они рвут, наши родичи толпами мрут! Ты, товарищ, вставай, будем бить мы врагов, охранять наш родимый край!» Солдаты в отряде были все сплошь косноязычные, так и не могли нормально выучить песню, а вот дети, выглядывавшие из-за стены, пели без запинки. Отец до конца жизни помнил слова этой песни. Однажды Линцзы набралась смелости и сама пошла к адъютанту Жэню, вот только по ошибке зашла в комнату ответственного за снабжение войск Зубастого Юя, который приходился командиру Юй Чжаньао родным дядей. Зубастому Юю перевалило за сорок, больше всего на свете он любил спиртное, деньги и женщин. В тот день он надрался в хлам, и тут в комнату ворвалась Линцзы, это всё равно что мотылёк летит к огню, а невинный ягнёнок попадает в логово к тигру… Адъютант Жэнь приказал нескольким солдатам из своего отряда связать Зубастого Юя, который лишил девственности Линцзы. Командир Юй тогда был расквартирован у нас дома, и, когда к нему явился с донесением адъютант Жэнь, он спал на кане у моей бабушки. Бабушка уже умылась, расчесалась и собиралась поджарить несколько рыбинок в качестве закуски к вину, тут в комнату влетел разъярённый адъютант Жэнь и напутал бабушку так, что она аж подпрыгнула. Адъютант Жэнь спросил у бабушки: — Где командир? — На кане спит. — Разбуди его! Бабушка сделала то, что ей велели. Вышел заспанный командир Юй, он потягивался и зевал. — Что случилось? — Командир Юй, ежели япошка снасильничает одну из наших сестриц, надо ли его убить? — спросил адъютант Жэнь. — Конечно! — А ежели это будет китаец! — Убить! — Хорошо, товарищ командир, я ждал, что вы так скажете. Зубастый Юй надругался над простой девушкой Цао Линцзы. Я уже велел братьям связать его. — Да неужто? — Командир, на какое время назначим расстрел? Командир Юй икнул и сказал: — Переспать с бабой — не такое уж великое преступление! — Товарищ командир, перед законом все равны, даже наследник императора! — И как ты предлагаешь его покарать? — мрачно поинтересовался командир Юй. — Расстрелять! — без тени сомнения ответил адъютант Жэнь. Командир Юй хмыкнул и начал нервно мерить комнату шагами со злой миной. Затем лицо его растянулось в улыбке. — Адъютант Жэнь, а что, если мы всыплем ему прилюдно пятьдесят ударов плетью, а семье Линцзы выплатим двадцать юаней серебром? Адъютант Жэнь насмешливо поинтересовался: — Только потому, что он ваш родной дядя? — Восемьдесят ударов плетью? А ещё в наказание заставим жениться на Линцзы, я даже буду звать её тётушкой! Адъютант Жэнь снял с себя ремень и вместе с браунингом кинул командиру Юю в руки, после чего поклонился, сложив руки в почтительном жесте,[29] и со словами «Командир, так будет проще для нас обоих!» стремительно вышел во двор. Командир Юй с браунингом в руке смотрел вслед уходящему адъютанту Жэню. Потом процедил сквозь зубы: — Катись ты знаешь куда, ещё будут меня всякие несмышлёныши учить! За те десять лет, что я разбойничал, никто не смел так развязно себя со мной вести! Бабушка сказала: — Чжаньао, нельзя отпускать адъютанта Жэня, как говорится, тысячу солдат легко набрать, а одного генерала с трудом сыщешь. — Бабы в этом не разбираются! — в сердцах огрызнулся командир Юй. — Я-то считала тебя храбрецом, вот уж не думала, что ты такой слабак! — заявила бабушка. Командир Юй навёл на неё пистолет. — Что, жить надоело? Бабушка рывком разорвала на груди сорочку, обнажив груди, похожие на пончики из рисовой муки. — Стреляй! Отец с криком «мамка!» кинулся к ней на грудь. Неизвестно, сколько воспоминаний промелькнуло у Юй Чжаньао, пока он смотрел на круглую голову моего отца и прекрасное, словно луна, лицо бабушки. Он вздохнул, убрал пистолет и сказал: — Одежду поправь! С плетью в руках Юй Чжаньао вышел во двор, отвязал своего жеребчика соловой масти и, не седлая, поскакал на плац. Солдаты лениво ошивались у стенки, при виде командира Юя все тут же встали по стойке «смирно», никто не проронил ни слова. Зубастого Юя со связанными руками привязали к дереву. Командир Юй спешился и подошёл к Зубастому Юю. — Ты и впрямь такое сотворил? Зубастый Юй запричитал: — Чжаньао, развяжи меня, и я уйду. Все взгляды солдат были прикованы к командиру Юю. Командир Юй сказал: — Дядя, мне придётся тебя расстрелять. Зубастый Юй взревел: — Ублюдок! Осмелишься родного дядю умертвить?! Вспомни, сколько тебе дядя добра сделал! У тебя отец умер рано, дядя горбатился, зарабатывал, чтоб содержать твою мамку и тебя, если бы не я, то ты давно бы уже собак кормил! Командир Юй взмахнул плетью, хлестнул Зубастого Юя по лицу и выругался: — Ах ты, негодяй! Затем он бухнулся на колени и воскликнул: — Дядя, я никогда не забуду, что ты меня воспитал! После твоей смерти я надену траурную одежду, а на Новый год и другие праздники буду убираться на твоей могиле и устраивать жертвоприношения. Командир Юй отвернулся, вскочил на жеребчика, подстегнул его, понёсся в том направлении, куда ушёл адъютант Жэнь, и догнал его. От цокота копыт сотрясался весь мир. Отец своими глазами видел расстрел Зубастого Юя. Немой вместе с двумя другими солдатами оттащили приговорённого на западную околицу. Местом казни выбрали излучину реки Мошуйхэ в виде полумесяца, где скапливалась чёрная гнилая вода и водился в большом количестве гнус. На берегу росла одинокая ива с темножёлтыми листьями. Здесь прыгали с хлюпаньем жабы, а на куче обрезков волос валялась потрёпанная женская туфелька. Двое солдат подтащили Зубастого Юя к излучине, поставили там и посмотрели на Немого. Немой снял с плеча винтовку, передёрнул затвор, и пуля со звоном вошла в ствол. Зубастый Юй повернулся лицом к Немому и улыбнулся. Отец увидел, что улыбка у него добрая и ласковая, словно тусклые лучи заходящего солнца. — Братец Немой, развяжи меня, не могу я умереть с этими верёвками! Немой подумал немного, потом, не выпуская винтовки из рук, вытащил из-за пазухи нож и с треском перерезал пеньковые верёвки. Зубастый Юй расслабил руки, повернулся и заорал: