– Он перечислил пять названий и сказал, что не сомневается – один из них обязательно заинтересует Бруно. – И что сделал Бруно? – А ты как думаешь? Согласился. – Почему? – Потому что он рискует, Гвидо. Рискует, как и все мы. Разве многие из нас всегда поступают по закону? Когда мы с тобой ужинаем в ресторане, разве ты просишь выдать тебе ричеву́та фиска́ле?[114] – Нет, если я знаю этих людей! – возмутился Брунетти, словно у него спросили, не ворует ли он в магазинах. – Это нарушение закона, Гвидо. И ты тоже рискуешь. Хотя в твоем случае, если бы ты сказал, что ты полицейский, они, наверное, от тебя отстали бы, – произнесла Паола и тут же добавила: – Но тем, кто не относится к «привилегированному классу», пощады нет. – Таким, как Бруно? – уточнил Брунетти. – Как Бруно и все те, кто честен, но честно жить не может. Его арендная плата за последние десять лет выросла втрое, и все меньше людей приезжают отдыхать на Лидо. Бруно нарушает закон, чтобы выжить, зарабатывает деньги и не платит с них налог. Тот, кто звонил, знает об этом. И решил этим воспользоваться. – Когда ему позвонили? – Месяца четыре назад. Брунетти сделал еще глоток вина, но к артишокам не притронулся. – Расскажи об этом поподробнее. – Журналы ему приносит курьер, и каждый раз Бруно оплачивает их на месте. Поэтому он знать не знает, откуда они берутся. – Что это за журналы? – История Гвардиа Костьера[115], общественный вклад морских вооруженных сил и тому подобное. Брунетти знал эти журналы. Они валялись в каждом отделении полиции по всей стране, непрочитанные, с неинтересными статьями о всевозможных государственных службах и подразделениях. – Тот человек, ну, что звонил, он больше ничего не сказал? – спросил Брунетти. – Кроме того, что он из Гвардиа ди Финанца? – Ничего. И номер, с которого был сделан звонок, не определился. Брунетти пододвинулся ближе к спинке. – Значит, остается курьер, который получает деньги. А он может являться откуда угодно. – Да. – И зачем ты мне об этом рассказываешь? – поинтересовался Брунетти. – Потому что Бруно им платит. Имеется два объяснения: это мошенничество, – и я склоняюсь к первому варианту, – или же Финансовая гвардия действительно это делает. Бруно считает, что ему звонили из Финансовой гвардии. И платит, чтобы его не трогали, потому что уверен: это шантаж. Сказать было нечего, и нечего было спросить. – Так мы живем сегодня, Гвидо. Если какая-то государственная служба звонит нам и угрожает (или же мы верим, что эти люди из госорганов), – мы платим. Вот до чего мы докатились – платим шантажистам от государства, лишь бы они от нас отстали! Брунетти не желал заглатывать наживку. Он хотел съесть в тишине и покое свои артишоки, допить вино и вернуться в кухню – посмотреть, что припасено для него в духовке. У него не было охоты вникать во все это, даже комментировать. Что еще, по мнению Паолы, мог сделать Бруно? Какие у него были варианты? Брунетти посмотрел на оставшиеся на тарелке артишоки, размышляя, как лучше поступить. Съесть их означало бы не проявить должного интереса к сказанному Паолой; если же он не съест их, значит, придется что-то говорить. Брунетти взял со стола тарелку и бокал и вернулся с ними в кухню. В духовке стояло овальное блюдо, накрытое алюминиевой фольгой. Он осторожно потрогал краешек. Не горячо, можно приподнять… Что Брунетти и сделал, отогнув край фольги. На блюде лежали два крошечных перепела между горкой зеленого горошка и второй, побольше, из запеченного мелкого молодого картофеля, и все это благоухало коньяком, в котором тушились перепела… Может, у этой женщины и вздорный характер, но готовить она умеет! Брунетти отодвинул остатки артишоков на край тарелки, переложил содержимое блюда к себе на тарелку и поставил ее на стол. Вынул из холодильника вино – белое, то же, что и чуть раньше. Потом сходил за Il Gazzettino в гостиную, где оставил ее еще утром. В кухне Брунетти развернул газету сбоку от своей тарелки и продолжил чтение с того места, на котором его прервали. Как и еду, утренние новости не следует оставлять на потом: лучше употреблять их горячими. Управившись с ужином, Брунетти поставил тарелку в мойку, залил ее горячей водой, затем взял бутылку коньяка и два бокала. Он вернулся к жене, неся с собой эту «трубку мира», хотя согласия между ними ничто и не нарушало. Когда Брунетти вошел в комнату, Паола отвлеклась от книги и улыбнулась, радуясь то ли его возвращению, то ли коньяку. На этот раз она поджала ноги, давая ему больше места, и отложила свое чтиво. – Надеюсь, было вкусно? – спросила Паола. – Восхитительно, – сказал Брунетти и взвесил на руке бутылку. – Вот, решил поддержать тему! Паола потянулась за бокалом, который он наполнил для нее. – Это мило с твоей стороны, Гвидо! Она отпила и еще раз кивнула в знак благодарности. – Пришел рассказать тебе, что у нас сегодня стряслось, – произнес Брунетти, усаживаясь у ее ног. Второй бокал с коньяком оставался нетронутым, пока он рассказывал Паоле об убийстве Альдо Франчини и о книгах, которые они нашли в квартире. – Но зачем кому-то было его убивать? – спросила Паола, и Брунетти повторил в ответ ремарку Энрико Франчини. Паола хотела было что-то сказать, но затем осеклась и отвела взгляд. Взмахнула рукой – и тут же уронила ее на колени. – Я ему верю, – сказал Брунетти. – Не могу объяснить почему, но верю. Франчини все время плакал, даже когда рассказ был окончен. Он поделился с женой и другими деталями: как Альдо шантажировал священников, о его страстном желании «возвыситься в этом мире», о новых планах и о том, как он радовался, что нашел кого-то, с кем можно будет вместе охотиться. – А теперь он мертв, – проговорила Паола. – Да. За все эти годы она ни разу не поинтересовалась подробностями дела, которое расследовал ее муж. Тот факт, что кто-то кого-то убил, уже внушал ей ужас. Паола поставила коньяк на столик с таким видом, что Брунетти сразу понял: пить она больше не будет. Он заметил, что ее бокал почти полон. И поймал себя на мысли о том, что тоже не хочет пить коньяк. – И что ты собираешься делать? – Завтра после обеда я встречаюсь с женщиной, знакомой Альдо Франчини. – Знакомой… в каком смысле? – поинтересовалась Паола. – Об этом, в числе прочего, я и хочу у нее спросить, – просто ответил Брунетти. – А еще? – Почему ее бывший сожитель напал на Франчини? Во взгляде Паолы отчетливо читалось любопытство. – Это было полгода назад. Между ними произошла небольшая стычка, и Альдо Франчини угодил в больницу со сломанным носом. Но заявления в полицию он не подал. Человек, который на него напал, сейчас сидит в тюрьме за другое преступление. Так что он точно не тот убийца, которого мы ищем. – Ну, это уже кое-что, – сказала Паола и тут же задала вопрос: – Зачем тебе с ней разговаривать? – Чтобы узнать о Франчини больше. Пока что в моем представлении он – бывший священник, который целыми днями просиживал в библиотеке, читая труды по теологии, и, если верить его брату, – человек, неразборчивый в средствах. В доме у которого полно краденых книг. – Брунетти немного помедлил и добавил: – Хочу сравнить версию этой женщины с тем, что узнал от Франчини-младшего, и посмотреть, кто из них ближе к правде. – Но ведь обе версии могут оказаться правдивыми? – спросила Паола. Повертев эту мысль в голове так и этак, Брунетти вынужден был ответить: – Почему нет? 17 Эта фраза вертелась у Брунетти в голове на следующий день, когда он шел через площадь Сан-Марко к кафе «Флориан». Пообедал он с Паолой и детьми; по взаимному соглашению вчерашний разговор они не вспоминали. К тому же сегодня им, всем вместе, предстояло решить гораздо более важный вопрос – куда поехать летом. – Если только босс не оставит тебя в городе ловить карманников! – заметила Кьяра, и Брунетти понял, что ему стоит быть осторожнее с комментариями по поводу своей работы и начальства. – Нет, папу заставят проверять лицензии у лодочников и любителей погонять по Гранд-каналу! – предположила Паола, когда Брунетти уже вставал из-за стола. Он наклонился, чтобы чмокнуть ее в макушку. – Если буду задерживаться, позвоню! – сказал Брунетти. Обсуждение длилось долго, но они так и не решили, где проведут отпуск. Паоле, в общем-то, было все равно, куда ехать, лишь бы можно было валяться день напролет с книгой на кровати или в шезлонге, а вечером выйти куда-нибудь поужинать. Детям для счастья хватило бы пляжа и возможности плавать с утра до вечера. Для Брунетти же идеальный отдых – это долгие прогулки в горах, чтобы после полудня можно было вернуться и читать, пока тебя не сморит сон. Так что он опасался, что дебаты были еще впереди. Ужасное легкомыслие – давать детям право голоса… На пьяццу Брунетти вышел по Мерчери́а[116], и теперь оставалось пересечь ее по диагонали, чтобы оказаться возле кафе. В центре площади он остановился, чтобы полюбоваться фасадом Сан-Марко. Ну не абсурдно ли, не избыточно ли в своей роскоши это здание, собранное из реликвий разграбленной Византии? В своем ли уме были архитекторы, когда возводили это нечто, приковавшее к себе взгляд комиссара, – все эти двери, купола, обилие сверкающей на солнце позолоты? Силясь разрушить чары базилики, Брунетти вынул телефон и набрал номер синьорины Элеттры. И поймал себя на мысли, что это странно – звонить по мобильному, глядя на копию квадриги, почти тысячу лет назад привезенной крестоносцами из Константинополя… Синьорина Элеттра, которая утром так и не появилась в конторе, не ответила на звонок, а значит, с синьорой Марци он встретится, не имея ценного преимущества – предварительной информации о ее жизни и занятиях.