– Да, – согласился Крейг. – Я буду стоять на крыше главной трибуны. В качестве сигнала я три раза помашу своей шляпой, и буду махать до тех пор, пока не удостоверюсь, что вы меня увидели. После быстрого завтрака мы пошли на нашу позицию, которая была невероятно выгодной. По пути Кеннеди поговорил с начальником агентства Пинкертона, приглашённого руководством мероприятия, а также зашёл к оператору беспроводной связи, которого он попросил сообщить ему, если возникнут те же неполадки, что и днём ранее. На крыше Кеннеди достал из кармана маленький прибор со стрелкой, которая ходила взад-вперёд по циферблату. Приближалось время начала полётов, аэропланы готовили к вылетам. Кеннеди спокойно покусывал сигару, время от времени бросая взгляд на стрелку и её колебания. Внезапно, как только Уильям поднялся в воздух на аэроплане Райта, стрелка резко изменила своё положение и при небольшом колебании указала прямо на авиационное поле. – Оператор готовит свой аппарат для связи с Уильямом, – заметил Крейг. – Этот прибор называется волномером. Он указывает на источник и показывает магнитуду волн Герца, используемых в радиосвязи. Прошло минут пять или десять. Нортон готовился к взлёту. Через бинокль я видел, что он что-то прикрепил поверх гироскопа и генератора, но не мог разглядеть, что это было. Его биплан будто подпрыгнул в воздухе, словно стараясь оправдать своё доброе имя. С белой повязкой на голове, Нортон был героем этого дня. Но как только он поднялся чуть выше деревьев, я услышал, как Крейг вскрикнул. – Уолтер, посмотри на стрелку! Как только Нортон поднялся в воздух, она метнулась в противоположном от беспроводной станции направлении, и теперь показывает на... Мы посмотрели в том направлении, куда смотрела стрелка. Она показывала на обшарпанный сарай. Я ахнул. Что это могло значить? Предвещало ли это ещё один несчастный случай для Нортона, в этот раз уже с летальным исходом? Почему Кеннеди позволил ему лететь сегодня, если у него было подозрение об угрозе, распространявшейся по воздуху? Я быстро обернулся, чтобы посмотреть, в порядке ли Нортон. Всё было хорошо, он кружил над нами по широкой спирали, поднимаясь всё выше и выше. Теперь казалось, что он остановился, практически завис в воздухе. Мотор был выключен, и я видел, что пропеллер не работал. Он как будто не летел, а плыл на корабле по просторам океана. Вверх по лестнице взбежал мальчик-посыльный. Кеннеди развернул принесённую им записку и сунул её мне в руки. Она была от оператора: «Связь опять не работает. Уверен, это из-за того парня, который вмешивается в эфир. Веду записи». Я бросил взгляд на Кеннеди, но он больше не обращал внимания ни на кого, кроме Нортона. В руке он держал часы. – Уолтер, – воскликнул он, захлопнув крышку часов, – с того момента, как Нортон заглушил мотор, прошло уже семь с половиной минут. Для получения премии Брукса нужно продержаться только пять минут. Он перевыполнил это требование на пятьдесят процентов. Пора. Он взял шляпу в руку и помахал ею три раза. Потом повторил сигнал. На третий раз аэроплан как бы вздрогнул. Лопасти пропеллера начали движение, Нортон успешно возобновил работу мотора. Медленно, по спирали, он начал снижение. Приближаясь в земле, он спланировал, или, другими словами, аккуратно пришвартовался перед своим ангаром. Толпа под нами разразилась бурными аплодисментами. Все взгляды были прикованы к Нортону и его биплану. Механики что-то делали с летательным аппаратом. Чем бы они ни занимались, через минуту всё было закончено, и они отошли от пропеллеров на достаточное расстояние. Нортон снова взлетел. Как только он поднялся над полем, Кеннеди в последний раз взглянул на свой волномер и бросился вниз по лестнице. Я старался не отставать от него. Обогнув толпу, он поспешил к выходу со стороны железнодорожной станции. У ворот стоял человек из агентства Пинкертона с ещё двумя мужчинами. Очевидно, они ждали нас. – За мной! – крикнул Крейг. Мы вчетвером побежали за ним так быстро, как только могли. Он свернул с дороги и побежал к жёлтому дому, чтобы подойти к сараю незамеченным, сзади. – Теперь тихо, – предупредил он. Мы были у двери сарая. За ней раздавался странный и резкий потрескивающий звук. Крейг попытался осторожно открыть дверь. Она была заперта с внутренней стороны. Нас пятерых было достаточно, чтобы соорудить что-то вроде человеческой катапульты. Дверь поддалась. Внутри я увидел яркое сияние длиной в пятнадцать или двадцать футов – это был настоящий заряд молнии, полученной искусственным путём. У окна стоял человек, смотревший в телескоп. Когда мы ворвались, он с удивлением уставился на нас. – Ламар, – крикнул Кеннеди, доставая пистолет, – малейшее движение ваших рук, и вы мертвец. Стойте, где стоите. Вас поймали с поличным. Мы же вчетвером отшатнулись в молниеносном порыве страха перед невероятнейшей силой природы, которая, казалось, распространялась по всему помещению. Мысль, по крайней мере, у меня, была такая – что если эта чертовщина обратит свою смертоносную силу против нас? Кеннеди не отводил глаз от Ламара. – Не бойтесь. Я видел эту штуку раньше. Она не повредит вам. Это высокочастотный ток. Человек перед вами просто присвоил себе изобретение Николы Тесла. Схватите его. Он не будет сопротивляться. Я держу его на прицеле. Двое мужчин агентства Пинкертона осторожно, но быстро прыгнули прямо через электрическую молнию, и Ламар был схвачен и выведен из сарая с руками за спиной за такое быстрое время, что я дольше описывал произошедшее. Пока мы стояли, ошеломлённые таким внезапным поворотом событий, Кеннеди поспешно объяснял. – Теория Тесла состоит в том, что при определённых условиях атмосфера, которая обычно является хорошим изолятором, приобретает свойства проводника, и, таким образом, с её помощью становится возможна передача любого количества электрической энергии. Я сам видел подобные электрические колебания, как здесь, такой интенсивности, что они расплавляли провода на большом расстоянии, но при этом проходили через руки и грудь, не причиняя никакого вреда человеку. И человек не чувствует никакого дискомфорта при этом. Я наблюдал за петлёй, сделанной из тяжелого медного провода, по которому проходили такие колебания, и металлическое тело, помещаемое внутрь этой петли, нагревалось до температуры плавления. И при этом я помещал в это пространство свою руку и даже голову, и не чувствовал на себе этого разрушительного действия. В такой форме энергия от всех гидроэлектростанций на Ниагарском водопаде может пройти по человеческому телу и не причинить ему никакого вреда. Но в дьявольском стремлении этого человека это огромное количество энергии было направлено на то, чтобы расплавить провода в маленьком генераторе, питающем гироскоп в аэроплане Нортона. С этим покончено. А теперь идём на поле. Мне нужно рассказать вам ещё кое-что. Мы шли по улице так быстро, как только могли, и пошли прямо по полю к ангару Нортона под изумлёнными взглядами толпы. Кеннеди оживлённо махал Нортону, находившемуся в нескольких сотнях фунтов воздухе, и он, казалось, всё понял. Пока мы в нетерпении стояли перед ангаром, Кеннеди не смог больше сдерживать своё нетерпение. – Я подозревал, что здесь был замешан какой-то фокус с беспроводной связью, когда обнаружил, что телеграф на поле не работал каждый раз, как Нортон поднимался в воздух, – говорил он, приближаясь к Ламару. – Мне посчастливилось увидеть вашу странную антенну. Моё внимание сначала привлекла небольшая вспышка света. Я думал, что это электрическая искра, но для этого вы слишком умны. Тем не менее, вы забыли учесть гораздо более простую вещь. Вас выдал солнечный блик от телескопа, через который вы наблюдали за Нортоном. Ламар ничего не ответил. – Я рад заявить, что здесь у вас не было сообщников, – продолжал Крейг. – Сначала я подозревал, что здесь замешаны несколько человек. В любом случае, вы и в одиночку постарались на славу. Два человека мертвы, два летательных аппа­ра­та превращены в металлический мусор. Полёт Нортона прошёл хорошо, когда он снял свой гироскоп и генератор, но когда он снова присоединил их, вы смогли переплавить провода в генераторе – вам почти удалось добавить к некрологам Брауна и Херрика ещё один. Шум биплана Нортона говорил о его снижении. Мы быстро разошлись, чтобы освободить достаточно места для его приземления. Как только механики подошли к биплану, чтобы окончательно остановить его движение, Нортон легко спрыгнул на землю. – Где Кеннеди – спросил он, и, не дожидаясь ответа, воскликнул: – Я сейчас наблюдал самое странное явление, с каким когда-либо сталкивался! Генератор не был защищён свинцовым листом, как во время первого сегодняшнего полёта. Я поднялся футов на сто, и услышал шум в генераторе. Ребята, изоляция сгорела полностью, и почти все провода переплавились в одну большую массу. – Так было и в двух других аппаратах, которые разбились, – спокойно сказал Кеннеди, выходя вперёд. – Если бы у вас не было этой защиты, которую я попросил установить перед первым полётом, то полёт закончился бы так же, как и вчера, но, возможно, уже с летальным исходом. Этот человек направлял на вас энергию своего беспроводного электрического прибора всё время, пока вы были в воздухе. – Какой человек? – требовательно спросил Нортон. Двое мужчин агентства Пинкертона вытолкнули Ламара вперёд. Нортон смерил его презрительным взглядом. – Деланн, я знал, что ты мошенник, ещё тогда, когда ты попытался нарушить права моего патента, но я не думал, что настолько малодушен, чтобы решиться на убийство. Ламар, оказавшийся Деланном, подался назад, словно даже под стражей он чувствовал себя в большей безопасности, чем лицом к лицу с Нортоном. – Боже, – воскликнул Нортон, провернувшись на каблуках, – какой же я дурак! Закон решит, что делать с таким негодяем, как ты. Чему там аплодируют трибуны? – спросил он, смотря на поле и пытаясь вернуть себе самообладание. Раздался пронзительный, немного дрожащий голос мальчика откуда-то из-за толпы, от одного из ангаров: – Вы были удостоены премии Брукса, сэр. X. Черная рука Как-то раз поздно вечером мы с Кеннеди ужинали в небольшом итальянском ресторане «У Луиджи», который находится в нижней части Вест-Сайда. Мы хорошо знали это место еще в студенческие годы и с тех пор заходили сюда раз в месяц, чтобы упражняться в искусстве обращения с длинными спагетти. Поэтому мы не удивились, когда у нашего стола остановился сам владелец и поприветствовал нас. Украдкой взглянув на других посетителей, в основном итальянцев, он вдруг наклонился к Кеннеди и прошептал: – Я слышал о вашей превосходной работе в качестве детектива, профессор. Не могли бы вы дать небольшой совет по делу моего друга? – Конечно, Луиджи, в чем дело? – спросил Крейг, откидываясь на спинку стула. Луиджи испуганно оглянулся вокруг и понизил голос. – Не так громко, сэр. Когда вы оплатите свой чек, выйдите, прогуляйтесь по Вашингтон-Сквер-Парку и зайдите через служебный вход. Я буду ждать в зале. Мой друг обедает наедине наверху. Мы немного посмаковали наше красное сухое «Кьянти», затем тихо оплатили чек и ушли. Верный своему слову, Луиджи ждал нас в темном зале. Он жестом показал не говорить ни слова и повел нас вверх по лестнице на второй этаж, где быстро открыл дверь в какое-то помещение. Оно показалось нам довольно просторной служебной столовой. Из стороны в сторону нервно ходил мужчина. На столе стояло несколько нетронутых блюд. Когда дверь открылась, я подумал, что он дернулся как будто в страхе, и я уверен, что его темное лицо побледнело, пусть даже на одно мгновение. Вообразите наше удивление, когда мы увидели Дженнаро, великого тенора, с которым просто говорить было уже своего рода прикосновением к великому. – О, это ты, Луиджи, – воскликнул он на прекрасном английском, глубоким и мягким голосом, – А кто эти джентльмены? Луиджи тоже на английском ответил «друзья», а затем в полголоса заговорил по-итальянски. Пока нас представляли, я увидел, что мы с Кеннеди подумали об одном и том же. Прошло уже три или четыре дня с тех пор, как в газетах сообщалось о странном похищении пятилетней дочери Дженнаро Аделины, его единственного ребенка, и о требовании выкупа в размере десяти тысяч долларов, подписанного, как обычно, загадочной Черной Рукой – имя, хорошо известное в делах шантажа и вымогательства. Когда синьор Дженнаро направился к нам после короткого разговора с Луиджи, ещё до того, как мы были окончательно представлены, Кеннеди опередил певца. – Я вас понимаю, синьор, прежде чем вы спросите меня. Я прочитал все о случившемся в газетах. Вы хотите, чтобы кто-нибудь помог вам поймать преступников, которые держат вашу маленькую девочку. – Нет-нет! – взволнованно воскликнул Дженнаро, – не это. В первую очередь я хочу вернуть свою дочь. После этого поймайте их, если сможете. Да, я бы хотел, чтобы кто-нибудь сделал это. Но сначала прочтите это и скажите, что вы об этом думаете. Что мне делать, чтобы вернуть мою маленькую Аделину, не причинив ей никакого вреда? Знаменитый певец вытащил из вместительного бумажника грязное помятое письмо, написанное на дешевой бумаге. Кеннеди быстро перевел его. Вот что там было написано: Уважаемый синьор: ваша дочь в надежных руках. Но если вы, не дай бог, передадите это письмо в полицию, как поступили с предыдущим, пострадает не только она, но и ваша семья, кто-то, кто очень близок вам. Мы не потерпим неудачу, как в среду. Если вы хотите вернуть вашу дочь, отправляйтесь один, не сказав никому ни слова, в полночь субботы к Энрико Альбано. Вы должны иметь при себе чек на 10 000 долларов, спрятанный в субботнем выпуске Il Progresso Italiano. В задней комнате вы увидите человека, он будет сидеть за столом один. К его пальто будет прикреплен красный цветок. Вы должны сказать: «Паяцы – прекрасная опера». Если он ответит: «Не без Дженнаро», положите газету на стол. Он возьмёт её и положит свою, Bolletino. На третьей странице будет написано, где искать вашу дочь. Вы немедленно пойдёте и заберёте её. Но, клянусь богом, если у Энрико появится хоть тень полицейских, мы пришлём вам дочь в гробу этим же вечером. Не бойтесь приходить. Мы обещаем, что будем действовать честно, если и вы поступите честно. Это последнее предупреждение. Чтобы вы не забыли, с кем имеете дело, мы продемонстрируем нашу силу завтра. Черная Рука Конец этого письма был украшен зловещим черепом и скрещенными костями, грубым рисунком – кинжал пробивает кровоточащее сердце, гробом и, в конце концов, огромной черной рукой. Не было никаких сомнений относительно этого письма. Всё было так, как в последние годы становится все более распространенным во всех наших крупных городах. – Я полагаю, вы не показали это полиции? – спросил Кеннеди. – Естественно, нет. – Вы собираетесь пойти туда в субботу? – Я боюсь идти и в то же время боюсь не пойти, – послышалось в ответ, и голос тенора, получавшего пятьдесят тысяч долларов за сезон, был таким же человеческим, как и голос отца, получавшего пять долларов в неделю, потому что по своему существу все люди, вне зависимости от положения в обществе, одинаковы. – «Мы не потерпим неудачу, как в среду», – перечитал Крейг, – что это значит?