— Сегодня она была строга. Куаньи рассказывал какую-то нудную историю, разрезая цыпленка карманным ножиком, и она заметила: «Граф, если хотите преуспеть, здесь лучше пользоваться столовыми приборами и рассказывать короткие истории». Сидевшая за карточным столом Шарлотта де Нови рассмеялась, и де Ришмон посмотрел на нее. — Значит, вы здесь. С вами можно будет поговорить или игра затянется на всю ночь? — Мадемуазель де Нови заядлая картежница, — усмехнулся Жервез де Моргон, соперник Айши в игре. — Думаю, ей понадобится немного времени, чтобы расправиться со мной. Ги де Ришмон подошел к Валери де Шату, и они начали беседовать. Заметив, что он смотрит на карточные столики, она спросила: — Может, нам тоже присоединиться к ним? — О боже, не стоит. Моргон скучен, и вы знаете, что я терпеть не могу карты. Мадемуазель де Нови проводит слишком много времени за ними. — Я нахожу общество месье де Моргона весьма приятным. — Все дамы придерживаются такого мнения, а все мужчины начинают зевать, проведя минуту в его обществе. Но это тайна. — Как жаль мадемуазель де Нови: ей никак не удается оторваться от азартной игры. — О, дело совсем не так плохо! Однако было видно, что Ги немного встревожен. К ним присоединился Анри Бруссар и начал рассказывать пресные анекдоты о герцоге д'Анжере и творцах внешней политики. Жервез де Моргон и его соперница доиграли партию в пике. Победила мадемуазель де Нови, выиграв скромную сумму. У графини никто не делал больших ставок. Когда они подошли, Валери заметила, что Жервез де Моргон наблюдает за Шарлоттой де Нови так же пристально, как и за карточным столиком. Валери не знала, восхищен ли он этой особой. Однако Жервез наблюдал за ней столь незаметно, что другие не обратили на это внимание. Что же касается отношений с Ги, то Валери вскоре решила, что у нее нет причин для опасений. Он и маркезина были просто друзьями, и в этом нет ничего необычного, поскольку маркиз легко заводил дружбу с дамами, независимо от их возраста и внешних данных. К тому же маркезина разговаривала с маркизом с присущим ей естественным достоинством. Как правило, она выказывала сдержанность в беседе со всеми, и порой ее выразительные глаза казались мрачными. Валери пыталась расспросить маркезину о ее путешествиях: например, бывала ли она в Орлеане, но в этот момент ридикюль выскользнул у Шарлотты из рук и упал под стул. Разговор оборвался. Вскоре мадемуазель де Нови распрощалась; графиня возражала, поскольку еще и полночь не наступила, но Валери услышала, как гостья сказала, что устала. Валери надеялась, что другие тоже уйдут. Она дала понять маркизу, что это ее последняя ночь в Париже. Всякий раз Мари де Рошфор оставляла Валери и Ги вместе. Почти забыв об итальянке, Валери уже мысленно наслаждалась предстоящей беседой с Ги. Она очень огорчилась, когда в час ночи Ги собрался уходить. Он посмотрел в глаза Валери, взял ее за руку, чуть покраснел, а в его взгляде мелькнуло сожаление. Однако гордость не позволяла баронессе просить, чтобы он уделил ей внимание, и она простилась с ним, стараясь не выдавать своих эмоций. Валери видела, что Ги смущен и объясняла этим его уход. Она чуть не плакала. Такого с ней никогда еще не случалось, особенно на людях. Графиня де Рошфор деликатно увела Моргона, предложив ему поговорить о музыке, а Валери осталась с Анри Бруссаром. Тот молчал, и Валери догадывалась, о чем он думает. Она давно знала, что Бруссар тайно восхищается ею. Это чувство зародилось в нем в то время, когда ее страстные отношения с Ги достигли кульминации. Однако Анри был верным другом и не выказывал своих эмоций. Только сейчас, видя, что Ги увлечен другой, Анри осмелился намекнуть баронессе на характер своих отношений к ней. Она была польщена, но оценила его такт, ибо в данный момент не хотела слышать никаких откровений. Однако сегодня внимание Бруссара действовало как бальзам на ее раны. Валери не сомневалась: мужчина, сидевший рядом с ней на диване, знает, что такое любовь, хотя она и не давала ему повода заговорить об этом. Их тихий разговор походил со стороны на интимную беседу. Оставшись наедине, они заговорили о мадемуазель де Нови, и Валери с удивлением услышала, что та не только проезжала через Орлеан, но встречалась там с Ги де Ришмоном. — Глупости! Я бы точно узнала об этом. Никто и словом не обмолвился. — По словам д'Эона, когда их представили друг другу в Париже, они подтвердили, что знакомы. Д’Эон спросил тогда Ришмона: «Значит, вы встречались с ее братом? Как он выглядит?» — «Лучше не говорить о нем с мадемуазель де Нови, это для нее деликатная тема». — Я так и думала, — произнесла Валери. — Я слышала, что этот брат — чистая выдумка. Но почему же в Орлеане эту девушку ни разу не видели в обществе? Анри потупил взгляд. — Я давно знаком с вами, что касается вас, для меня очень важно. Мне было бы больно видеть, что вас обманывают или вводят в заблуждение. Но у меня есть веские причины, — он понизил голос: — самые веские, побуждающие меня избегать всего, что может обидеть вас. — Скажите мне, — попросила баронесса. — Говорите, я не расстроюсь. Анри так и поступил и тут же расстроил ее. — Вы помните, что Ришмон весной приютил мальчишку? Когда тот случайно попал в дом Ришмона, я заметил, как хорошо он сложен, как изящен его стан. Так или иначе, — продолжил Анри, встревоженный выражением лица баронессы, — этот молодой человек следующим утром удалился через окно. Слуги Ришмона иногда общаются с моими. Те обмолвились, что этот молодой человек на самом деле был молодой женщиной. Я недавно встретил мадемуазель де Нови, и как только увидел ее, тут же узнал в ней гостя Ришмона… в Орлеане. Баронесса от изумления раскрыла рот. — Вы говорили с ним об этом? Анри покачал головой: — Я никогда не обсуждаю женщин с Ришмоном, опасаясь услышать то, что может мне не понравиться. Баронесса не обратила внимания на последние слова и взгляд, сопровождавший их. — И она ходит по Парижу с важным видом принцессы! Какой позор — люди должны знать об этом! Кому еще вы об этом говорили? — Никому, я сомневался, что мне поверят. Доказательств нет, и это случилось много месяцев назад. Мадемуазель де Нови явно не та, за кого себя выдает, но что плохого мы знаем о ней? Я заставил Ришмона задуматься… Но, признаться, я не замечаю, чтобы у них были интимные отношения. Ничего подобного. Нужно отдать должное обоим. Баронесса вспомнила тот весенний вечер и прикрыла лицо рукой. — О! Это случилось именно в ту ночь! Анри, поняв горький смысл этих слов, поднялся. Он говорил с боготворимой им женщиной, та его выслушала, и он стал самым несчастным человеком на земле. Анри откланялся. Валери не задерживала его, напротив, ей не терпелось, чтобы он ушел. Анри подумал о том, что выдал секрет друга и в награду не получил ничего, кроме еще больших страданий. Баронесса, впав в уныние, лила слезы. Однако вскоре, услышав шаги, она вытерла их. Валери была оскорблена до глубины души и потрясена. В гостиную вошел Жервез де Моргон, приблизился к Валери и сел рядом с ней. — В музыкальной комнате мы кое-кого обнаружили. Жан Дюбарри заснул на оттоманке. Дворецкий под руководством мадам де Рошфор будит его. Мне тоже следовало бы откланяться, но когда гостей становится меньше и встречается тот, с кем более всего хочется поговорить… В это мгновение Валери решила: она не может уехать в Орлеан и позволить этой девице Нови королевой разгуливать по Парижу и купаться в лучах любви Ги де Ришмона. Мари де Рошфор не годилась в поверенные; Валери не показала бы другой женщине, что ревнует. Лучшим союзником был Жервез де Моргон — он строго следил за соблюдением приличий, пользовался благосклонностью почти всех достойных дам в Париже. Если Жервез станет зачинщиком скандала, никто не догадается, что она спровоцировала его. Несмотря на волнение, баронесса искусно достигла своей цели. Она завела с Моргоном беседу о Шарлотте де Нови. Он насторожился, когда баронесса упомянула ее имя. Валери будто со слов служанки рассказала забавную историю о ночном госте Ги де Ришмона, которая распространилась в Орлеане, хотя и не пользовалась особым доверием. — Представьте, как меня восхитило, когда оба признались, что месяц назад встречались в Орлеане. Однако, полагаю, вы заметили, что она сегодня вечером избегала говорить об этом. — Я заметил. Я всегда находил мадемуазель де Нови необычайно замкнутой. Не удивлюсь, если все это правда! В лохмотьях, говорите? И стала жертвой уличной драки? Диву даешься, как это она разбогатела за столь короткий срок! — На сей счет я ничего не знаю. Надеюсь, вам известно, что у маркиза нет средств содержать столь роскошную… — Тут Валери умолкла. — Мне пора, — поспешно сказала она, увидев, что Мари де Рошфор пытается избавиться от графа Дюбарри. — Я не могла уехать завтра в Орлеан, не рассказав об этом человеку, который дорожит высшим обществом, а потому будет встревожен тем, что в это общество обманом втерлась весьма подозрительная особа. Мой дорогой месье де Моргон, поведайте эту историю тем, кто имеет право услышать ее. — Мадам, — он поднялся и склонился над ее рукой, — я сделаю все, клянусь вам честью аристократа. В театре Пале-Рояль при Королевской академии музыки шла премьера новой пьесы Рамо «Зороастр». В одной ложе расположились мадам Софи де Бувье, Иветта де Лимур с молодым графом, ее мужем, Жервез де Моргон и Шарлотта де Нови. Уже несколько минут играли увертюру. Софи де Бувье, оглядев ложи королевских особ, откинулась на спинку кресла: — Их величеств здесь нет. Слухи снова оказались неверны. — Но это не помешает обеим сторонам завязать бой. — Лимур навел бинокль на группу молодых людей, стоявших возле королевских лож и, как и он, не обращавших ни малейшего внимания на игру оркестра. — Я надеялась, что война навсегда закончилась. — Его жена вздохнула. — Какая война? — поинтересовалась Айша. — Боюсь, ее развязали ваши соотечественники, — объяснил Жервез де Моргон. — Несколько лет назад, когда в Париж приехала новая итальянская комическая опера, у нее появилась группа недругов, пользовавшаяся поддержкой его величества, мадам де Помпадур и многих других поклонников Люлли и Рамо. Другие встали на сторону новаторов, включая Дидро, д'Аламбера, Руссо… их самым знаменитым сторонником стала королева. — Вот так началась война комической оперы, — проговорила Софи де Бувье, забавно растягивая слова. — Одним клакерам платили за то, чтобы они криками заглушали других. Здесь долгое время стоял шум, заглушающий музыку. Однако надеюсь, сегодня мы не станем свидетелями столь драматических событий. Скорее всего, они будут разворачиваться только на сцене. — Тенор, должно быть, нервничает, наверное, он стеснен в средствах — он пригласил главного клакера на две свои репетиции и платит за аплодисменты вдвое больше, чем обычно, — добавил Моргон. — Дикие восторги, — протянула Софи де Бувье, — обойдутся в сумму, которая держится в тайне. Айша размышляла, какой странной эта ситуация показалась бы несколько недель назад. Мадам де Бувье и Жервез де Моргон, которых она опасалась больше, чем других, стали теми, с кем она чаще всего встречается. Дружба Айши с Софи де Бувье началась в середине августа, вскоре после того, как позор обрушился на голову ее подруги — графини д'Эстрады. Графиня, фаворитка короля, была любовницей графа д'Аржансона, военного министра и начальника полиции. Оба месяцами плели интриги, но их план уложить графиню в постель короля раскрыла мадам де Помпадур. Одним дождливым летним днем маркиза наконец убедила короля подписать распоряжение о выдворении графини. Король, несмотря на дождь, отправился на охоту в довольно удрученном настроении. Мадам де Помпадур, возвращаясь из деревни, встретила экипаж графини д'Эстрады. Побледневшая и униженная графиня проехала мимо соперницы и направилась в провинцию — в изгнание. Друзья виновницы разделили ее позор, и Софи де Бувье бежала из Версаля, ища спасения в негостеприимной столице. Летом общество поредело, и среди немногочисленной компании Софи чувствовала себя одинокой и несчастной. Люди перестали смеяться над ее остротами и равнодушно слушали Софи. В довершение всего толпа шумных гостей на одной вечеринке дала ясно понять, что для Софии нет места за ломберными столиками. В эту трудную минуту ее спасла Шарлотта де Нови. Айша сама не понимала, почему так поступила. Возможно, этот момент напомнил ей то время, когда она с опаской делала первые шаги в обществе. Так или иначе, Айша отвлеклась от игры, увидела на лице молодой женщины безысходное отчаяние и подвинулась, предлагая ей место на мягкой скамье. Бесконечно благодарная, Софи де Бувье подсела за столик и вскоре вернула себе расположение общества, ибо все решили, что она и так достаточно наказана. После этого вечера она стала защищать Шарлотту де Нови. Когда кто-то высказывал замечания о манерах и происхождении маркезины, Софи де Бувье тут же давала отпор. Поскольку все боялись ее острого языка, это отбивало у многих охоту сплетничать. Эти женщины не стали лучшими подругами, однако их отношения многих интриговали, и хозяйки домов вскоре решили, что их суаре станут пикантнее, если пригласить Шарлотту де Нови вместе с Софи де Бувье. Совсем иное дело Жервез ле Бо де Моргон: от него исходила опасность. Однако с Айшой он всегда держался вежливо и любезно. Жервез часто встречался с ней на званых вечерах, пригласил Айшу поехать в Буа вместе с замужними дамами, и она согласилась. К этому времени некоторые парижане были уверены, что Моргон ухаживает за красивой маркезиной. При этом они считали, что он сошел с ума, ибо мог найти жену в более высоких кругах, однако они одобряли его вкус. В ней было нечто актерское, чего так не хватало в компании Жервеза. Находясь с ней, Жервез словно утверждал, что Айша занимает почти такое же положение в обществе, как и он. Финансисты относились к третьему разряду аристократии: их не называли иначе, чем господин, однако они носили шпаги, как и аристократы первого разряда. Благодаря огромным состояниям некоторые из них становились законодателями мод. — Что же касается знати других стран, — однажды объяснял ей Жервез, — боюсь, французы чересчур строги. В Версале, например, ни за одним итальянским принцем не признают его титула — монарх обратится к нему как к «маркизу». Париж, следуя примеру монарха, относится с пренебрежением к титулованной знати нефранцузского происхождения. Скажем, формально ваш титул ставит вас вровень с маркизой де Вильер. Поэтому вас, как и меня, вследствие этого приглашают на ужин. Но она-то считает, что ваш титул ниже, чем ее, поскольку вы итальянка, и мой тоже, раз уж на то пошло. Меня эти различия не волнуют, и я уверен, моя дорогая маркезина, что вы тоже безразличны к ним. Однако Айша подозревала, что для Жервеза де Моргона эти различия чрезвычайно важны. В день премьеры ее раздражали спутники: пока шел спектакль, они болтали не умолкая. Айша любила волшебное освещение театра, костюмы и декорации. Первые звуки оркестра вызвали у нее трепет, и Айше хотелось спрятаться за занавесом у сцены, наблюдать и слушать, оставаясь в темноте. Во время балета, открывшего вторую часть спектакля, появился муж Софи де Бувье, и та пересела к нему, оставив Айшу и Жервеза де Моргона в первом ряду ложи. Казалось, Софи хорошо ладит с мужем, но их отношения носили поверхностный характер: на публике их видели вместе крайне редко. Захваченная музыкой, Айша почти не слушала Жервеза. И вдруг она поняла, что он говорит о своем кузене в «Каскадах», на Мартинике. Айша не знала, почему он упомянул о хозяине. — Семья ле Бо де Моргон ведет начало от мелкопоместного дворянства, но мой кузен пренебрегает своей родословной. Он исключил бы и меня из числа наследников, если бы мог. Кузен одержим Мартиникой и близкой родней. Он не считает, что у него есть обязанности по отношению к семье. Недавно я выяснил, что кузен дал своему зятю десять тысяч на покупку рабов для плантации. Чтобы быстро раздобыть такие деньги, он продал часть акций сахарного завода в Нанте. — Жервез де Моргон посмотрел на Айшу, желая узнать, как она восприняла его слова, но та не шевельнулась. Далее Жервез рассказал об имении в Бургундии, носившем название «Моргон». Изучая законы этой провинции, он пришел к выводу, что земля и титул кузена достанутся ему. — Этот человек опьянен богатством и властью, которой пользуется на Мартинике. Думаю, он никогда не образумится, если над ним не нависнет угроза утраты богатства и власти. Айша украдкой взглянула на Жервеза — он был погружен в себя, но глаза его не отрывались от сцены. Айша насторожилась. Казалось, Жервез говорил не для того, чтобы испытать ее; глубокая неприязнь к хозяину на этот раз возобладала над его сдержанностью. Айша откинулась на спинку кресла, ей хотелось, чтобы Жервез продолжал. Ее завораживала мысль о том, что Жервез ненавидит хозяина по личным причинам. Хозяин лишил собственности и ее, и Жервеза, который потерял титул и богатство предков, а она — право на свободу. — Подумать только, у меня есть кузен, владеющий фабрикой, — с горечью продолжал Жервез. — Аристократ может заниматься торговлей, но коммерческое производство… — Его передернуло. Тут Жервез поймал взгляд Айши и спросил: — А как отнеслись бы к этому аристократы в Равенне? — Признаюсь, — ответила Айша, имитируя тягучий голос Софи де Бувье, — что никто из моей семьи не занимается коммерцией. Его взгляд выразил восхищение. — Мне не приходило в голову высказывать подобную мысль; напротив, мадемуазель, мое уважение к вам растет с каждым мгновением. Эти любезности Жервез произнес довольно громко, и их услышали окружающие. После этого разговор переключился на другие темы. Публика шумела, но Айша сосредоточилась на музыке и вслушивалась в голоса, как ее учил Раньеро де Калцабиджи. Если бы она пошла к Лани, хормейстеру оперы, то, возможно, нашла бы свое место среди молодых женщин, которых видела на сцене. От этой мысли она затрепетала: каждый вечер выходить на сцену под взорами парижской толпы означало бы бросить вызов судьбе. Айша представила, как на нее наводят бинокли, и она, охваченная страхом, думает о том, как бы среди зрителей не оказались мадемуазель Антуанетта, Марго или Люси. Осенью они обычно путешествовали: приезжали в Париж в сентябре и отправлялись на юг, когда жара отступала к Средиземному морю. Однажды они до октября пробыли в Неаполе, наслаждаясь роскошью Старого Света. Да и хозяин мог приехать в Париж: он тоже иногда проводил не одну неделю на континенте. Судя по словам Жервеза, хозяин, как правило, останавливался в Нанте, но Айша допускала, что при определенных обстоятельствах он мог бы появиться в столице, финансовом центре страны. Айша понимала, что и ей нужно пустить свои деньги в ход. У нее накопилось вполне достаточно денег, чтобы начать борьбу против хозяина, но банк, где они хранились, был не слишком надежен. Айша нуждалась в банкире, который обратил бы ей на пользу необязательность парижских аристократов. Никто не возвращал картежных долгов в тот же день, но кое-кто расплачивался в течение недели. Были и такие, которые и вовсе не собирались платить, а она, женщина, к тому же иностранка, не могла потребовать уплаты долга. Айша решила посоветоваться с тем, кому доверяла больше всего, — с Ги де Ришмоном, когда он в следующий раз приедет в Париж. Наконец она отвлеклась от планов на будущее и стала наслаждаться музыкой Рамо: ее пленила светлая стройность мелодии. Спектакль закончился, они спустились вниз, но музыка все еще звучала в душе Айши.