Иван поднялся, натянул шинель, шапку и, прихватив у дверей винтовку, зябко ежась, выбрался на мороз. Мело сегодня знатно, холод пробирал до костей, снег лез в глаза и нос. Тимоха Дудников, прячась за углом от ветра, пытался раскурить самокрутку. — Внутрь зайди! — крикнул ему Иван, глядя, как тот безуспешно пытается прикрыть огонек ладонями. Иван поднял повыше воротник, поправил винтовку и, втянув голову в плечи, засунув руки поглубже в карманы, пошел вдоль путей. Станция была товарная. Грузы через нее шли в основном военные, и охранение здесь было строгое. Отсидеться в такой морозище в дежурке и мечтать нечего. Разводящий с проверкой нагрянет или комиссар, и все, к стенке. В прошлый месяц под сорок ударило, ветер ледяной, пурга, ни зги не видно. Ну солдаты из охранения все как один и залезли погреться, кто, мол, в такую погоду на объект полезет. Ну и все. Комиссар Пермяков тоже так подумал и не поленился, с проверкой нагрянул. Дальше, понятное дело, трибунал, «именем революции», и пишите письма. Иван, дойдя до края платформы, принялся притоптывать ногами, стужа была будь здоров. Скорей бы уж весна, что ли. Весной можно было бы домой податься, в Алапаевск. Брат недавно письмо прислал, вроде как у них завод запустить грозятся. А что, дома-то все лучше, чем тут в бараке при станции. Из всех щелей дует, ни тебе маманиных щец, ни тебе чистой одежи, и баня хорошо, если раз в две недели, а то в городе дров не было, так, почитай, месяц не мылись. Да-а. Полгода уже обретался Иван в охранении железной дороги. Почти с того самого дня, когда вышел из тюрьмы в конце июля, когда красные Екатеринбург взяли. Вышел на улицу, встал посреди дороги и заплакал, как баба. Счастью своему не поверил, что живой вышел. А потом от неприкаянности. Куда идти, что делать, как жить? Неизвестно. В тюрьму-то он загремел после того, как дорогой кум Евграф Никанорович его, дурака, напоил и ограбил, а самого чуть живого, с пробитой головой, на улицу выкинул. Там-то его патруль чешского корпуса и подобрал. Ух, и звери, хуже любого нашего душегуба! Ваньку когда схватили, он в полной бессознательности был, очухался уже в подвале. Большущий подвал, народу тьма. Сидят прямо на полу. Сперва задергался: где я? Что я? Не виноватый, выпустите! Да ему быстро соседи по подвалу объяснили: сиди помалкивай, авось дольше проживешь. Правильно объяснили. Ванька потом узнал, что половину народу, что в подвале сидели, просто на улице похватали и даже не объяснили за что. Были тут и купцы, и профессора, и бывшие чиновники, и бывшие студенты, и рабочие, и жулики, и еще незнамо кто. Иногда кого-то вызывали на допрос, а возвращали избитым, чуть живым, иногда не возвращали. Второе было страшнее, потому что, значит, расстреляли. Домой никого, насколько знал Ванька, не выпускали, если только родные не приходили хлопотать, ну так у Ваньки родных в Екатеринбурге не было. И вообще, не известно, вышел бы он из подвала этого или нет, кабы не Сергей Капустин, дружок его по несчастью, с которым они в подвале познакомились. — Ох, где ж это я? А? — простонал Ванька, открывая глаза и шаря мутным взглядом по сводчатому серому потолку, которому и края не видно. В церкви, что ли? На отпевании? — мелькнула у него дурная мысль, видно, как следствие скверного самочувствия. Голову ломило так, что даже по сторонам смотреть было больно. Но насчет отпевания — это он глупость сморозил, раз больно, жив, значит. А больно почему? Ванька напрягся, сморщился и вспомнил, как кум Евграф Никанорович его по голове чем-то огрел. Подтянул руку, голову пощупал. — Тише ты, не тронь, — улышал над ухом чей-то голос. — Рана у тебя там, я перевязал кое-как твоей рубахой. Авось заживет, только б не гноилась. Ванька совершил еще одно усилие и перевел взгляд на сидящего рядом человека. Лицо худое, темное. Все щетиной заросло, а глаза светлые и вроде даже добрые. — Где я? — прохрипел Иван пересохшими губами. — В подвале, — со вздохом ответил незнакомец. — А точнее, в тюрьме. У белочехов. — Пить хочется, — после недолгого молчания сообщил Ванька, не имея сил разобраться, как в тюрьму попал. — Сейчас дам. Погоди, — пообещал новый знакомец и исчез. — На вот. — Приподняв Ванькину голову, поднес к его губам железную кружку. — Понемногу глотай, а то захлебнешься. Тебя как звать-то? — Иван. Маслов. — А меня Сергей. Вот так и познакомились. — Тебя, должно быть, на улице подобрали, — объяснял ему Сергей. — К нам бессознательного притащили, с пробитой головой. Тут такое случается. Хватают всех подряд, не разбирая. Вон, видишь, напротив в углу седой такой, с бакенбардами? — кивнул в сторону сидящего кулем на полу старикана Сергей. — Профессор Карл Иванович Шнейдер. Домой шел вечером с именин, вдруг кто-то из подворотни выскочил, ножик к горлу, деньги, говорит, давай. Профессор заголосил, а тут как раз патруль проезжал мимо. Бандит в подворотню нырнул, через забор перемахнул, а профессора за шкирку и сюда. Третий день сидит, даже на допрос ни разу не вызывали. На тебя тоже на улице напали или с дружками по пьяни подрался? — С дружками, — с горечью ответил Иван, а потом носом шмыгнул да все доброму человеку и вывалил: — Из Алапаевска я. В Екатеринбург уехал, потому у нас работы нет, да и вообще. А тут моего брательника кум проживает, вот пришел к нему, попросился на постой. А он, гад, в чулан меня определил, даже хлеба куска пожалел. А на следующий день и вовсе выгнать хотел, а я, дурья башка, возьми у него и спроси, где тут у вас можно вещь одну продать? Денег-то нет. А от мамани вещица одна досталась. — На этот раз у Ивана рассказ сложился иначе. — Вот он и говорит, ладно, поживи еще денек, я все устрою, а вечером напоил меня, я уснул, а он давай по карманам шарить. Да только я сплю чутко! Проснулся, дал ему в зубы, он мне, я ему, и вроде уже моя брала. И тут он мне чем-то по голове как треснет, дух вон. Очнулся уже здеся. Думал, и вовсе помер. — Вон оно что, — протянул Сергей. — Видать, кум твой решил, что и впрямь тебя укокошил, а чтобы не отвечать, выволок на улицу и бросил в сугробе подальше от дома. Сейчас это обычное дело, никто разбирать не будет, кто убил, за что. Теперь все на врагах помешались. Красные белых ловили, пришли белые, большевиков да всяких сочувствующих ищут, для уголовного элемента рай земной настал, — с едкой насмешкой проговорил он. — Теперь грабят все кому не лень. Среди ночи в дом вломятся, мандат предъявят, и пойди пожалуйся попробуй. Вон, видишь, татарин в дорогом пальто сидит? Владелец крупного магазина Азат Елычев, богатый человек, уважаемый гражданин. Неделю уже сидит. С жалобой пришел. Чешский патруль вломился в его магазин, избил управляющего и кассу вынул. Его выслушали, по морде дали, и сюда. Сидит. — Да ну? — с удивлением таращил глаза Ванька. — Вот те и «да ну», — усмехнулся Сергей. — А долго здесь держат? — Кого как, — пожал плечами новый знакомый. — Если родственники искать начнут да заплатят за освобождение, могут и быстро выпустить, а нет — так и сдохнешь в этом подвале. Вон тот парень, видишь? — показал на заросшего щетиной тощего студента Сергей. — Уже два месяца сидит и сам не знает за что. На улице во время какой-то заварушки схватили, когда он домой шел. А иногда выдернут кого-то на допрос, изобьют до полусмерти, так лучше уж так, тихо сидеть. Хоть ребра целы. А бывает, и в расход пускают. — Да ну? — снова вытаращился Ванька. — Что ты все заладил, «да ну, да ну»? Это тебе не больница и не пансион. Я тут третью неделю сижу, и при мне уже человек десять расстреляли. — А откуда ты знаешь, что в расход? Они так сразу и говорят, куда ведут? Сергей посмотрел на него с жалостью, как на слабоумного, но ответил: — Сперва на допрос несколько раз уводили, а потом забирали, и с концами. Тут уж и дурак сообразит. — Ну да, — кивнул Иван, но тут же спохватился и солидно добавил: — Эт конечно. А ты сам как сюда попал? — помолчав, сообразил спросить он, только сейчас заметив, что знакомец его одет в китель военный, хоть и без погонов, и речь у него культурная. — И вообще, кем будешь? — Я-то? — стрельнув в него глазами, переспросил Сергей, но, помедлив, ответил: — Из офицеров. Только знаешь, Ванька, опротивела мне служба, — с тоской проговорил он. — На фронте, пока с немцами сражались, все вроде правильно было. Потом революция началась, Временное правительство, лозунги всякие, свободы, а на деле так бардак полный. Возня какая-то, комитеты, митинги и прочая бурда. А потом и вовсе раскол пошел, красные, белые, черные, большевики, монархисты, анархисты, эсеры, сегодня в одних стреляй, завтра в других, везде пьянство, воровство, разбой. Порядка нет. Опротивело. — Он запустил пятерню в волосы. — Ну и плюнул я. В феврале семнадцатого в городе начался натуральный хаос. Посмотрел я на Комитет общественной безопасности от Временного правительства, на Советы рабочих и солдатских депутатов, на безобразие, которое в городе творится, на китайцев, что на каждом углу опиумом торговали, на милицию, которой выплату жалованья задерживали, а она свои обязанности за это выполнять перестала, потому и пошла такая гульба по городу. Не то что за карман, за жизнь свою страшно стало. Это мне, офицеру, а что о гражданских говорить? Дров не было, продуктов тоже. Комитет беспомощно руками разводил. А Советы хоть и горлопанили не хуже прежних записных краснобаев вроде Керенского, я его, кстати, живьем видел, он к нам на Урал приезжал еще до революции, в общем, я выбрал Советы. Снял погоны, явился в Совет, вот, говорю, располагайте. Обрадовались! Нам военные специалисты очень нужны. Назначили каким-то заместителем какого-то комиссара, в общем, они отряды набирали по охране порядка, а я их обучал. Потом седьмого ноября Временное правительство свергли, и вот тут-то большевики и развернулись в полную силу. Прежние властные органы распустили, набрали для управления городом всякий сброд, было среди них порядочных с десяток, а прочие… В общем, принялись «буржуев» трясти, порядки свои наводить. Это я все понимал, банки национализировали, ладно, правильно. На заводах свое управление стали вводить, тоже ясно, хотя и неэффективно. Ну как построить новое, пока не разломал старое? Но вот когда в мае восемнадцатого белогвардейцы в Сыростане этого мальчишку, комиссара Малышева, расстреляли… Советы устроили красный террор, схватили двадцать ни в чем не повинных людей, из бывших промышленников и уважаемых граждан, и расстреляли. Просто в устрашение. Тут уж во мне что-то лопнуло, напился я до беспамятства и больше на службу не являлся. Оттуда, конечно, присылали за мной, особенно когда царское семейство доставили, охрану надо было налаживать. Я даже протрезвел, сходил, глянул, да настолько мерзко стало от того, что в этом доме творилось, что плюнул и снова запил, а уж когда Колчак на город попер, я у одной знакомой бабенки отсидеться решил, с Советами мне уже не по пути было, да и с белыми тоже все не просто. В общем, смену власти за печкой встретил. На улицу без особой нужды не высовывался. Хозяйка меня соседям как родственника своего, горного инженера, представляла. Все вроде было ничего, никто меня не трогал, интересу не проявлял, я даже по городу стал прогуливаться, а тут возьми да и столкнись в одном кабаке с бывшим своим сослуживцем, ротмистром Зуевым, тот, сволочь, хоть и пьяный был, а припомнил, как я к Советам на службу подался. А тут еще в кабак чешский патруль вломился, ну он меня и сдал. Счастье еще, что пьяный был, толком ничего объяснить не мог, так, околесицу нес какую-то, но меня один хрен забрали. Вот теперь тут сижу, не высовываюсь, авось не вспомнят. А там то ли власть поменяется, то ли еще что случится, — сладко потягиваясь, так, что аж кости захрустели, проговорил Сергей. — А я ведь тоже Романовых охранял, — не известно зачем ляпнул Иван. — Да ну? — не заметив, что повторяет за Ванькой, спросил Сергей. — Тут, у нас, царское семейство? — Не. У нас. В Алапаевске. Великих князей, — шепотом поведал Иван. — Потому и сбежал, когда Колчак пришел. — Тогда ясно. А расскажи про Романовых, а то я царя только раз издали и видел, — зевнув, попросил Сергей. — А чего про них рассказывать? — озадаченно проговорил Ванька. — Да и голова чего-то болит. — Ну тогда спать давай. Тебе сейчас лучше не напрягаться. После договорим, — решил Сергей и заснул, прямо тут же, как сидел, прислонясь спиной к холодной каменной стенке. Во организм! Иван повздыхал, помаялся, прислушиваясь к непривычному гомону стонов, говора, к запахам, приноравливаясь к жесткому каменному полу под спиной, да и тоже заснул. — И что, все такие молодые были? — с интересом спрашивал Сергей спустя несколько дней, когда они с Ванькой шептались в своем углу. — Ну да. Только один у них в возрасте был, Сергей Михайлович. Видный такой, хоть и с залысинами, — рассказывал Иван, вспоминая свое недавнее житье в Алапаевске и начало службы в Напольной школе. — При школе двор был запущенный, вытоптанный весь, а они как приехали, грядки вскопали, княгиня Елизавета Федоровна с келейницей своей Варварой цветы посадили. Красиво. Они там в начале лета чай любили вечером пить. Потом запретили, конечно. — А как они вообще из себя, ну держались как и вообще? Все же царского роду персоны, — расспрашивал Сергей. — Ты, Вань, пойми, в какую мы с тобой удивительную эпоху живем, вот если, к примеру, случится чудо, выживем мы, женишься, пойдут у тебя дети, и будешь ты им рассказывать, что своими глазами видел живых Романовых, племянников последнего царя и его невестку. Особ царского рода! А? Не слабо? Я вот всю свою жизнь при царизме прожил, служил его императорскому величеству, а видел государя только один раз, и то мельком, издалека, уже здесь, в Екатеринбурге. А будут у нас на Руси еще когда-нибудь цари или нет, еще вопрос, — с тяжелым вздохом заключил он. — Куда теперь история повернет, как все будет в государстве нашем многострадальном? Вот сидим мы тут с тобой в подвале и понятия не имеем, что там наверху творится, — почесал он задумчиво заросший щетиной подбородок. — Ну а при убийстве князей ты тоже присутствовал? — помолчав немного, спросил Сергей, наклоняясь к самому Ванькиному уху. — Нет, — затряс головой Ванька так, что в глазах потемнело. — Я только к месту сопровождал, и то нам сказали, что будут их на новое место перевозить, что вроде им кто-то побег готовит. А уж дальше там чекисты орудовали. — Погоди, кажется, еду несут, — перебил его, оживляясь, Сергей, прислушиваясь к лязгу ключей в замке. — Пора бы уже. И так желудок ссохся с голодухи, мочи нет, так хоть бы уж не тянули с раздачей. Кормили их хорошо, когда хлебом, а когда, бывало, и ничем, а бывало, сердобольные обыватели чего подкидывали. Ну да таких по нынешним временам не много находилось. Так они и сидели, беседы от скуки беседовали, вздрагивали, когда вдруг в неурочное время дверь распахивалась в подвал и на пороге конвой появлялся, но до сих пор проносило, о приятелях никто ни разу не вспомнил. Иван так к Сергею привык, так к нему проникся, что даже про крест рассказал. Все как есть. Ну почти. Сказал, что крест в темноте да сутолоке, когда Романовых к яме толкали, с разорванной цепочки в траву соскользнул, а он его подобрал да спрятал. А чего скрывать? Он ничего плохого не сделал, просто крест подобрал. А вот кум — падла тот, да. Ну да теперь не известно, когда Ивану с ним свидеться придется, и придется ли вообще. Сергей Ваньку пожалел, расспросил про крест, рассказал, что на Москве княгиню Елизавету Федоровну чуть ли не святой почитают, что очень она людям простым помогала много, обитель основала. И после смерти мужа от бомбиста сама в обители поселилась. Сергей вообще много чего знал, много где бывал. Сам он в Петербурге родился, много Ивану про столицу рассказывал, про дворцы, набережные, про крепость, которую сам Петр Первый построил, уж про него-то Ванька знал. Вообще, Сергей был человеком образованным, гимназию окончил, знал по истории и географии и от скуки Ваньку просвещал. А Ванька слушал развесив уши, впитывал как губка. Больше всего любил про историю, про Древний Рим, про Александра Македонского, про египетские пирамиды, очень ему нравилось. А еще про разные страны, про Америку. Их, оказывается, две, Южная и Северная. Про Африку, как там люди живут. В общем, много чего, Сергей говорил, что сам помнил, а иногда просто про жизнь беседовали. Почему Сергею Ванька приглянулся, было неясно. Простой рабочий парень, дремучий, помладше Сергея возрастом, и проку с такого товарища никого нет. А ведь в подвале народ и посолиднее сидел. Купцы, инженеры, чиновники бывшие и прочая публика. Ванька один раз даже осмелел и прямо спросил. — Почему? — усмехнулся невесело Сергей. — Брата ты мне чем-то напоминаешь. Был у меня брат младший, твой ровесник. Мы с ним очень дружили, только я в армию пошел, а он решил на флот. На крейсере служил, между прочим, под командой самого Колчака. — А где он сейчас? — Не знаю. Сперва война началась, я еще два письма получил. А после революция тут, понятно, не до писем. Так что даже не знаю, жив ли, — вздохнул Сергей. — А внешне вы похожи. Он у нас такой же светловолосый, курносый, как ты, и глаза серые. Да и вообще, есть что-то. Так они и держались друг за дружку. Повезло Ивану, и не так скучно, и защита, а то, бывало, в подвал попадали не только простые обыватели, но и уголовнички, и отъявленные бандиты. Эти любили заводить ссоры, чтобы схватить кусок побольше или место занять получше. Или отнять чего, хоть пальто, хоть сапоги. Охрана на их выходки не реагировала, хоть перебейте друг друга. А Сергей хоть и ослаб от голода, сидел он все же дольше Ивана, но безобразничать никому не позволял. А раз даже чуть не погиб, когда один особенно наглый тип с противными повадками и золотыми зубами полез к татарину, тому, у которого магазин был, хотел с него пальто снять и туфли из дорогой мягкой кожи. Татарин только заверещал тоненько. Если б не Сергей, быть ему босым и голым, тогда бы точно простудился и помер. Иван бы другу своему помог с разбойником справиться, да слабый еще был, почти не стоял на ногах, да и, правду сказать, боязно было. Бандит этот прям бешеный сделался, когда Сергей велел ему татарина в покое оставить. Зубы оскалил и на Сергея кинулся, тот ему по зубам, ловко так, даже хрустнуло, а бандит выудил откуда-то лезвие и снова на Сергея, с ног сбил и к горлу тянется, к счастью, тут один мужик из новеньких подоспел, скрутили буяна. Наваляли как следует, чтоб вел себя прилично. Татарин их потом благодарил слезно, обещал, коли выберется, не забыть. А они теперь втроем дружить стали — Иван, Сергей и мужик этот, что помог с бандитом справиться. Его Николаем Митрофановичем звали. Он постарше их возрастом был, из железнодорожников. Так и сидели, а потом татарина выпустили, вроде за него выкуп кто-то заплатил, и Иван стал бояться, что теперь и Сергея отпустят, дней пять трясся. Но нет, забыл, видно, татарин обещание свое, наплевал на спасителя. И Иван успокоился, а потом месяц уж прошел, не меньше, за Сергеем вдруг пришли. Капитан, говорят, Капустин. Иван и забыл, какая у Сергея фамилия, а может, и не называл он ее никогда. А только Сергей лицом помрачнел, ну прощайте, говорит, на всякий случай. Встал, одернул китель, застегнулся на все пуговицы и твердым таким шагом, как на параде, вышел из подвала. Только они его и видели. Ванька его потом долго ждал, все надеялся, горевал тоже. Все ж подружились. Хоть тот и офицером был, и грамотный, не ему чета, а все ж как-то вот своим стал. Ну а потом белых из Екатеринбурга поперли. Ванька на свободу выбрался. Выходило, что просидел он в том подвале без малого год, пока красные Колчака и белочехов с Урала не погнали. Вот только тогда и вышел. И то не сразу. Пока у новой власти руки дошли, пока разобрались, что к чему. Тут Ивану очень пригодилось знакомство с Петром Старцевым, тем, что ликвидацией Романовых руководил, он, оказывается, не погиб и по-прежнему в ЧК служит. Телеграфировали ему в Алапаевск. Он ответил, что, мол, знаю такого Ивана Маслова, вот его, слава тебе Господи, и выпустили. Оголодал и ослаб так, что еле-еле на улицу выбрался. Денег ни копейки не было, идти некуда. Вот и заплакал, от слабости и жалости. Потом, правда, оправился и прямехонько к дорогому куму на Кузнецкую улицу двинул. Ну, думал, погоди, гнида, уж я тебя!.. Теперь при советской власти я тебя, гада, прижучу, буржуйского прихвостня! Прижучил. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь