— Двадцать процентов? Это за что же? — опешил от такой наглости Ванька. — Да оно и не стоит ничего! — Я же сказал, за надежность. И добавил, не нравится — скатертью дорога, — усмехнулся Петрухин кум. Ух, и ушлый мужичонка! — И обмануть меня не надейся. Ну, так как? — Ладно, — нехотя согласился Иван, преодолевая жадность. Все одно деваться некуда. — Согласен. — Ну а раз согласен, проходи, чаем напою, а затем ты посидишь у себя в чулане, а я по делам схожу, переговорю с нужным человеком. В избе не оставлю, пожгешь еще, не дай Бог, или упрешь чего. А так что ж, гости покудова. Ванька валялся в чулане на тулупе, положив под голову подушку, у Евграфа выпросил, и размышлял, сколько за крест можно выручить и как эти деньги разумнее потратить. Брат считал, что за крест несколько тысяч дадут, а если какой-нибудь верующей купчихе продать, так и больше. Но где сейчас этих купчих искать по нынешним тревожным временам? Нет, не до жиру. Но если и пару тыщ «старыми» получить, и то огромные деньжищи. Жалко, нельзя сказать, чей крест, а то бы можно было и дороже загнать, ну да ладно. Чего мечтать о несбыточном. А вот как лучше потратить деньги, вот в чем хитрость. Землю купить, конечно, можно, но вот только ни он, ни Петруха никогда не крестьянствовали, с какого конца взяться, непонятно. Не, лучше все же мастерскую какую открыть или магазин. Ванька сладко потянулся, положил руки за голову и, прикрыв глаза, тут же представил, как он этаким барином с коляски слазит перед собственным магазином, сам в перчатках и с тросточкой. А навстречу ему Петруха в приказчичьем фартуке, в шелковом жилете, а еще мужика надо на дверях поставить солидного, вот типа Евграфа Никаноровича, обрядить его как положено, пусть важным господам двери открывает. А торговать можно, например… Тут у Ивана заминка вышла. Что богатым господам больше нравится, конфеты, например, или, скажем, шляпы, а может, женскими панталонами торговать? Прыснул Ванька, представив себе, как к нему в магазин всякие хорошенькие дамочки заходят. Тут его мысли приняли совсем другое направление. Жениться ему будет надо. Вот что. И жену взять непременно с приданым, и лучше из купеческих, чтобы дело разумела. Дальше все пошло про приятное, и Ванька не заметил, как захрапел, а проснулся, только когда Евграф Никанорович его за сапог подергал. — Вставай, кум, — с усмешкой проговорил хозяин, — пойдем выпьем, чтоб завтра все без сучка, без задоринки прошло, договорился я. — Да ну? — обрадовался Ванька, поднимаясь, и услышал, как у него с жидких хозяйских чаев да луку в животе бурчит. — Выпить — это хорошо, закусить бы. — Закусим, — пообещал Евграф Никанорович, выходя из кладовки. — Полы-ынь горька-я ты в по-оле трава-а… — тоскливо тянул Иван, положив на руку тяжелую голову. — Полынь-трава… — подтягивал следом Евграф Никанорович. На столе стояла почти допитая бутыль самогона, тарелка с солеными огурцами, нарезанный хлеб, чугунок с картошкой, сало, пировали хозяин с гостем уже давно. У Ваньки настало то блаженное состояние, когда весь мир обнять хочется, по лицу его катились счастливые слезы, и он то и дело крепко целовал в худую щетинистую щеку кума Евграфа и удивлялся, как это он ему так сперва не понравился. Золотой мужик! Песня путалась, застревала, Евграф Никанорович предложил еще по стопке, чтобы гладко прошло. Выпили, снова затянули, но тут Ванька засопел, тихонько хрюкнул и уткнулся носом в скатерку. — Отвяжитесь, ироды, сплю я! — брыкнул ногой Ванька, чувствуя сквозь сон, как тормошит его кто-то. — Уйди, мамань, сплю я. — Он махнул рукой и повернулся на бок, подоткнув тулуп поплотнее. Снова теплый уютный сон навалился на него, и снова кто-то принялся легонько тормошить его. — Да чтоб вас… — пробормотал он и разлепил с трудом одно веко, и тут же почуял, как кто-то ловко шарит у него за пазухой. Сердце Ванькино сжалось, а мозги враз прояснились. Крест ищет, сволочь! Какая именно сволочь, само потом всплыло, сперва Ванька за руку ворюгу цапнул. — Куды лезешь, сука? — прорычал пересохшими губами. Но Евграф оказался мужиком не слабым, не смотри, что худой, Ванька еле-еле его под себя подмял и уж хотел было в горло вцепиться, да не успел, тюкнул его кум чем-то по голове, падла. Да так, что свет погас. Глава 5 8 июня 2018 года. Санкт-Петербург — Итак, основные сведения о семействе Масловых нам теперь известны, — строго поглядывая на оперативников, подвел итог совещания Игорь Михайлович. — Первым делом нам необходимо проверить алиби членов семьи и прислуги. Жуков, займись прислугой. С Масловой я пообщаюсь сам. А Саша Туров пусть встретится с заместителем покойного и выяснит что сможет по поводу дел служебных и финансовых убитого Маслова. Побеседуй с секретаршей, сотрудниками. С Кобздевым я уже договорился. Ну а дальше будем думать. Может, конечно, у кого-то есть свои соображения? — спохватился Игорь Михайлович. — Пока нет. Будем работать, — поднимаясь, проговорил Саня. Вот именно, будем работать. Инну Маслову Игорь Михайлович представлял себе довольно подробно. Девица, выскочившая в девятнадцать лет замуж за старика, была для него ясна и прозрачна. Разумеется, сейчас ей уже значительно больше, вон какой сын взрослый вырос. Но суть человека с годами не меняется. А потому капитан заранее продумал тактику допроса. Учитывая тот факт, что покойный был чиновником, а не бизнесменом, версия личных мотивов представлялась Игорю Михайловичу наиболее правдоподобной. Особенно учитывая факт наличия молодых красавцев на заднем плане фотографий с вдовой. Потому Игорь Михайлович выбрал для разработки наиболее перспективное направление, послав ребят отрабатывать второстепенные версии. Стереотипы — вещь универсальная. Они помогают людям с неразвитой фантазией мгновенно выстраивать видеоряд к любому рассказу. Бандит — лысый, здоровый, с «чисто конкретной» цепью на шее. Врач — белый халат, очки, тихий голос. Дворник — выходец из Средней Азии. Полицейский — неряшливый, хамоватый, продажный. Жена состоятельного человека — жадная, глупая, глянцевая дура. Все просто, все ясно, все по полочкам. Но иногда, а если вдуматься, то довольно часто стереотипы не срабатывают, давая сбой и ставя человека в неловкое положение. Нет, в неловкое положение Игорь Михайлович не попал, но удивлен был. А еще ему пришлось на ходу отказываться от заранее составленного плана допроса, а это всегда плохо, лучше уж совсем не готовиться, понадеявшись на экспромт, чем выбираться из самим себе установленных рамок. А потому разговор с Инной Масловой с самого начала пошел наперекосяк. — Инна Анатольевна, возможно, мой вопрос покажется вам странным, но все же — вы любили своего покойного мужа? — приступил к беседе Игорь Михайлович, весьма комфортно расположившийся в мягком просторном кресле в элегантной гостиной Масловых. «Безутешная вдова» Инна Анатольевна, подтянутая, ухоженная, без каких-либо следов безутешных рыданий на лице, сидела напротив, спокойно взирая на гостя. — Разумеется. Мы прожили с мужем больше четверти века, вряд ли это было бы возможно без взаимных чувств и уважения, — спокойно ответила она, и была права. Без взаимного уважения и чувств это было бы затруднительно, вопрос в том, что за чувства связывали супругов. — Уважение — это хорошо, это здорово, но все же, — с ноткой недоверия уточнил Игорь Михайлович, — у вас такая разница в возрасте… Юрий Кириллович был пожилым, очень занятым человеком, плюс проблемы со здоровьем… А вы молоды, красивы, не обременены домашними хлопотами, неужели вам не бывало… одиноко или скучно? — Намекаете на любовника? — холодно усмехнувшись, проговорила Инна Анатольевна. — Вы были на осмотре места преступления? Я имею в виду, вы видели тело моего мужа? — Да, — не совсем понимая, куда клонит вдова, произнес Игорь Михайлович. — Мой муж был, конечно, не молод, но держал себя в хорошей форме. Это первое. Второе — я тоже уже не девочка, и гормоны во мне давно уже перегорели. Когда мы только поженились, я была очень молода, неопытна и восхищалась Юрием. Он был взрослым, сильным, влиятельным, а еще очень умным, заботливым, он окружил меня таким вниманием и любовью, что для меня перестали существовать все прочие мужчины. А сверстники казались жалкими, безмозглыми щенками. У нас родился сын, я окончила университет, потом аспирантуру, кстати, все это во многом благодаря Юрию. После рождения Ильи я была готова бросить учебу, но муж сказал, что мне надо расти, самосовершенствоваться, чтобы стать зрелой личностью, самодостаточным человеком, интересным себе и окружающим. И он был прав. Но вот именно став зрелой, самодостаточной личностью, я впервые испытала искушение. Я все еще была молода, но уже не зеленая девчонка, а зрелая женщина. Мои сверстники тоже выросли, поумнели, чего-то добились в жизни. Они были молоды, энергичны, от них веяло свежестью и первым серьезным успехом. Однажды в гостях у знакомой я встретила бывшего однокурсника. Когда-то я ему нравилась, он пытался ухаживать за мной, но безуспешно. И вот спустя столько лет мы снова встретились. Признаться, я потеряла голову. Я была замужем, он был женат, у обоих дети. Роман развивался стремительно, я ничего не замечала вокруг, жила от свидания до свидания, даже Илью не замечала. А Юра, оказывается, все знал, но молчал, ожидая развязки. Не прошло и полгода, как мы оба готовы были развестись, бросить все. И вот тут-то у Юры случился первый инфаркт. Случился ночью. Мы лежали рядом, у него прихватило сердце. Неотложка, реанимация, несколько дней на грани жизни и смерти. Я словно прозрела. Когда мне разрешили пройти к нему в реанимацию, он поднял на меня глаза и посмотрел как на палача. Нет, не так. Как… как будто в тот миг решалась его судьба, жить ему или умереть. В тот же вечер я позвонила Денису, и мы расстались. Навсегда. Больше я его не видела. Это было так мучительно больно, словно по живому ампутировали руку или ногу. Юра быстро шел на поправку, а я… Я стала другой. Во мне будто что-то умерло. Мы продолжали жить дальше, хорошо, дружно. Ездили отдыхать, отмечали праздники, ссорились, мирились, растили сына. Но из нашей жизни ушло безвозвратно что-то главное. Любовь, наверное? В последние годы я часто думаю о том, что, спасая жизнь мужа, я принесла слишком большую жертву. — А что случилось с вашим… возлюбленным? — не сразу смог подобрать слово Игорь Михайлович. — Он спился. Все потерял. Последние годы я ничего о нем не слышала, — сухо, коротко сообщила Инна Анатольевна. — Ясно. Ну а в последние годы у вас случались увлечения? — Увлечения? Нет. Скорее уж развлечения. Легкие, краткосрочные, ни к чему не обязывающие. Юрий о них знал. Но всегда отмалчивался, и знаете, от этого становилось как-то особенно гадко. От этого веяло трусостью и слабостью. Как-то незаметно, постепенно он перестал быть тем человеком, которого я полюбила. Жалость — вот то чувство, которое я в последнее время испытывала к собственному мужу. И если бы он не погиб, то, возможно, в ближайшее время оно переросло бы в презрение, это был бы окончательный крах. Жить с человеком, которого презираешь, невозможно. — В последнее время у вас случались «развлечения»? — не дал увести себя в сторону Игорь Михайлович. Разговор ему был неприятен. Попытка Инны Масловой придать обыкновенному разврату образ высокой драмы была ему противна. — Нет. Наскучило. К тому же я была занята ремонтом квартиры. Увлекательное занятие. Вот думаю, не заняться ли дизайном всерьез? — Отчего же не попробовать, — со светской любезностью согласился Игорь Михайлович. — Инна Анатольевна, кто, по вашему мнению, убил вашего мужа? Не поверю, что такая умная женщина, как вы, не размышляла над этим вопросом. — Да, Маслова была умна. Очень умна. И в этой связи стоило выяснить: что было выгоднее для вдовы, смерть супруга или жизнь? — Задумывалась. У меня нет конкретных версий, но могу с уверенностью сказать, что мотивы убийства определенно носили деловой характер. Никому из членов семьи смерть Юрия не была выгодна. — Под членами семьи вы подразумеваете себя и Илью Юрьевича? — Нет. Также детей Юрия от первых двух браков. А еще внуков и бывших жен. — Их много? — Хватает. Представить список? — Был бы благодарен. — Оставьте адрес вашей электронной почты, я пришлю вам полный список с адресами и номерами телефонов, — щедро пообещала Инна Анатольевна. — А что же у государственного служащего могли быть за дела, приведшие его к такому финалу? — задал Игорь Михайлович вдове вполне логичный вопрос. — Господин Русаков, вы не производите впечатление наивного человека. Взгляните вокруг, неужели вы думаете, что все это приобретено на зарплату государственного чиновника? — А на какие средства это приобретено? — состроив простодушную гримасу, поинтересовался Игорь Михайлович. — Как вам, безусловно, известно, мой покойный муж возглавлял один из комитетов в правительстве города. У него были деловые интересы. Точнее, — поправилась Инна Анатольевна, — у бизнесменов города имелись к мужу деловые предложения. Он помогал в продвижении проектов, они его благодарили. Иногда он отказывался от участия или же представлял интересы одной из конкурирующих сторон. Остальное раскапывайте сами. — Вам вообще все равно, раскроем мы это убийство или нет? — с искренним интересом спросил Игорь Михайлович. — Представьте себе, что да. Раскроете вы его или нет, для моей дальнейшей жизни не имеет значения, — пожала она плечами. Очаровательная особа, заключил для себя Игорь Михайлович. Но адрес и телефон «любови всей ее жизни» у Инны Анатольевны попросил. Кто знает, а вдруг?.. И про молодого человека на фото спросил, не забыл. Прислуги у семейства Масловых, к счастью, оказалось немного. Охранник тире сторож, постоянно проживавший на территории загородного особняка в отдельном доме. Прапорщик в отставке. Недалекий, хозяйственный, умеренно пьющий. Горничная, она же уборщица, беженка из Донбасса. И кухарка Ольга Львовна, крупная пятидесятилетняя дама, уроженка Петербурга. Сидя в домике охранника возле окошка, Пашка Жуков видел, как по дорожке к хозяйскому крыльцу проследовал Игорь Русаков. К Русакову Пашка относился неоднозначно. Вроде неплохой мужик, не вредный, не заносчивый, но вот остальные сотрудники районного отделения его отчего-то недолюбливали, а еще смутно поговаривали о каких-то связях Русакова, о влиятельных родственниках и даже о богатстве. Но как-то неконкретно. А сам Русаков, несмотря на связи и родственников, почему-то служил в районном отделе, в должности капитана. Что-то здесь не стыковывалось, но до сих пор поводов подумать о загадочной личности капитана у Пашки не находилось, да и сейчас было недосуг. Потому как хозяин домика, отставной прапорщик Василий Васильевич Пяткин, вошел в комнату со сковородкой в руках, любезно приговаривая: — Сейчас кваску холодненького попьем и картошечкой, жаренной на шкварочках, закусим. Возьми-ка бутылку из-под мышки. Во-от. Василий Васильевич был крепким, загорелым, с большими, как лопаты, ручищами, грубыми и сильными. — Уважаю шкварки. Жена всегда раньше так жарила, — раскладывая вилки, хлеб и огурцы с помидорами, рассказывал Василий Васильевич. — А сейчас она где? — Умерла от рака. Три года назад. Дочка замуж вышла. Ребенка родила, я с ними помаялся, покрутился у них под ногами. Вроде в своем доме, а вроде как и лишний, и плюнул. Оставил им с зятем квартиру, а сам вот на старости лет в услужение подался, — усмехнулся Василий Васильевич. — А мне так спокойнее. Свой дом. Работа плевая. Что на своем участке бы горбатился бесплатно да еще замечания от дочки с зятем выслушивал, что тут за деньги. Условия хорошие, хозяева лишний раз не лезут. Если готовить лень, пошел на кухню, Ольга накормит. Санаторий, а не жизнь. Правда, как дальше будет, непонятно. Инна-то, наверное, дом продаст? Не знаете? — Нет. Понятия не имею.