— Не договариваешь ты, ведун, ох не договариваешь… — глянула на него искоса Пробрана. — Боярин Радул за столом скалывал, княжича ты спас. Как же тебя князь Изборский не наградил? — А боярин сказывал, что с княжичем я в город возвращаться не стал, только до ворот довел? — Почему же? Олег промолчал. Рассказывать о том, что стыдно ему было из-за товарищей своих, коих он назад никого не привел, — тревожить еще не зажившую рану. Придумывать пустую отговорку тоже не хотелось. Между тем обоз выехал на тракт, повернул направо — дальше, на юг. Из-под многочисленных колес и копыт назад полетела пыль, и Олег слегка приотстал. Боярская дочка тоже придержала коней: — Ведун, а расскажи, каков из себя Киев-град? А то я ведь, окромя Полоцка, и не видела ничего. — Рад бы, да что я расскажу, — развел руками Середин. — Не бывал я еще в Киеве. Вот как раз и решил с боярином прокатиться, на стольный город посмотреть. Эй, Радул! Можно тебя оторвать на пару слов? Богатырь, ехавший во главе обоза, отвернул в сторону, пропустил телеги мимо себя и присоединился к замыкающим. На дороге сразу стало тесно. — Вот, боярыня интересуется, каков он из себя — Киев? Больше Полоцка, али как? — Да Полоцк рядом с Киевом, что будка собачья пред усадьбой вашей! — От возмущенного восклицания мгновенно заложило в ушах. — Весь Полоцк в стенах одного токмо детинца княжеского уместится! В нем без слободы ремесленной, пристроек торговых да малых пригородов версты по две в каждую сторону! Стены высоты такой, что лестницы подобной не связать, под тяжестью своей ломаться станет. Сажен двадцать, не менее. Башни по полусотне стрелков вмешают на каждой площадке. А людей в нем живет — не считано. Коли по земле русской всех рассеять, то земли на всех не хватит, от соседей нарезать придется. — А коли так, — с неожиданной дерзостью возразила девица, — то почто на службе у него в дружине одни варяги? — Это я, что ли, варяг? — расхохотался Радул. — Кто же тебе глупости таковые сказывал? Уж не полоцкий ли князь? Глупости все это, Пребрана. Варяжские сотни в Киеве и вправду есть. Однако же держит их Владимир не заместо дружины обычной, а в дополнение к ней. Случись, ворог нежданно нападет — это сколько же времени ждать, пока ополчение боярское со всех сторон к столице подойдет? А тут под рукой завсегда кулак железный есть. И удар первый выдержать сможет, и ответный нанести, пока свои рати сберутся. Оттого, что ни год, князь Киевский варягов себе нанимает. Нурманов, данов, голов, немцев[6] всяких. Коли ссора с соседями назревает — больше созывает, коли мир — даже своих к грекам на службу отпускает. Киев богат, ему варягов покупать — бремя малое. — А ты видел князя Владимира, боярин? — Как тебя вижу. И видел, и говорил, и обнял он меня крепко, как поместьем награждал. С тех пор каженный раз, как видимся, по имени величает, здоровается. Князя народ любит, боги к нему благоволят, на землях русских покой который год. Вороги со всех сторон со времен Святослава притихли — боятся тревожить рубежи наши. Стыдиться Владимиру нечего. К чему ему за спины иноземцев прятаться? За него любой киевлянин живот отдаст… Так, за разговорами миновала первая половина дня. Дорога уперлась в ворота Себежа — селения, ненамного большего зародихинской усадьбы и обнесенного точно такой же китайской стеной. Внутрь путники въезжать не стали. Дела у них в ремесленном поселке, занятом в основном выплавкой железа, не было. А коли так — к чему за вход платить? Они распрягли и напоили из протекающего через селение ручья лошадей, дав им небольшой роздых, перекусили еще теплыми пирогами и прилегли отдохнуть в тени подросшего возле стен кустарника. — Слушай, боярин, — присела возле жующего травинку богатыря Пребрана. — А твой друг и вправду чародей сильный? — А как же! — немедленно вскинулся Радул. — Да он у меня на глазах таких чудищ разил, что мне и глянуть страшно было, колдуна в горах Аспида един одолел, с татями супротив двадцати рубился… — Коли так, боярин, может, мы через Себежскую гать пойдем? — Это что за место такое? — Здесь, прям за Себежем, она и начинается, — махнула рукой девушка. — Ее, сказывают, рудокопы настелили, пока железо в вязях здешних копали. Оно кончалось — дальше стелили. Кончалось — и снова стелили. Там, посреди болота, острова Крупинские. Гать аккурат до них доходит. И с той стороны тоже стелили, и тоже до островов. Получилось, что гать насквозь через топи проходит. Здесь по прямой до Полоцка верст сто получится. Дней за пять пройдем. А если вкруголять, по тракту — то все десять получится. — А ежели так, — поинтересовался Олег, лежавший неподалеку, — почему по тракту все ездят, а не по прямой? — Узкая эта гать. Пока рыли, возам с рудокопскими телегами там не разъехаться было. А с той поры, как железо из Себежской вязи рыть перестали, заброшена гать. Нет там никого. Ни людей, ни жилья. Слухи нехорошие про болото бродят. Коли бояре с холопами оружными идут, то удальства ради по ней скачут. А путники простые, смерды здешние не суются. Опасаются. Мы же коли кругом пойдем, к наказанному сроку не успеем. Князь Полоцкий, может, и простит. А может, и осерчает. Коли по прямой — так даже, на день ранее доберемся… — Что за слухи-то? — Про нежить болотную, про русалок да водяных. — Сама-то не боишься нежити? — А че ее бояться, коли чародей сильный с нами? — Ты чего молчишь, ведун? — приподнялся па локте богатырь. — Как мыслишь, стоит князя Полоцкого уважить? — То не князю, то боярыне нашей услуга, — поправил Середин. — Скажи, красавица, а с боярскими отрядами ничего на гати не приключалось? — Нет, вроде. Не слыхивала ничего недоброго. — Откель тогда слухи нехорошие? — Не ведаю, — пожала плечами девушка. — Люди речи всякие ведут. И про гать Себежскую тоже. Так что, бояре, пойдем короткой дорогой? — Пошли, — спокойно зевнул ведун. — Нечисть так нечисть. Первый раз, что ли? — Что разлеглись, лентяи?! — тут же захлопала в ладони Пребрана. — Запрягайте, хватит валяться! Ночью поспите. Олег тоже дернулся было, но сообразил, что командует девушка холопами. А ему можно еще маленько полежать. Хорошо всё-таки, когда не сам по себе едешь, а по поручению. И накормят, и напоят, и копей оседлают. Если бы еще только при этом никто голову отвертеть не норовил… Середин рывком вскочил, пошел по полю, внимательно оглядываясь. — Ты куда, ведун? — окликнул его богатырь. — Береженого и судьба бережет. — Заметив старое кострище, Олег наклонился, собрал в кулак золу и аккуратно пересыпал в поясную сумку. — Можжевельника бы еще найти. Но придется обходиться тем, что есть. Спустя четверть часа обоз обогнул поросшие молодой травкой стены Себежа и втянулся под сень прохладного березняка. Теперь, внимательно вглядываясь в сырую дорожную колею, впереди ехали ведун с Радулом. Болото дело такое — провалиться в промоину легко, а вот выбираться замучаешься. Боярские холопы держались позади, уже не веселясь, как прежде, и всё отмахиваясь от комаров. — Интересно, — негромко отметил Олег. — Березняк тут дикий, али специально сажали? — Кому она нужна, береза-то? — хмыкнул богатырь. — Не скажи… — покачал головой Середин. — В нашем кузнечном деле березовый уголек — очень даже неплох. — Ты еще и кузнец? — Есть немного. — Я так и знал. — Что? — Что все кузнепы — колдуны тайные. Олег усмехнулся, поглядывая по сторонам. Сыро, слякотно — но крестик холодный. Стало быть, поблизости нечисти нет. Наговорили люди на Себежскую гать… Он легонько потрепал лошадь по гриве и завел: Звенели колеса, летели вагоны, Гармошечка пела: «Вперед!» Шутили студенты, дремали погоны, Дремал разночинный народ. Я думал о многом, я думал о разном, Смоля папироской во мгле, Я ехал в вагоне по самой прекрасной, По самой прекрасной земле… — А что такое «вагон»? — перебил Олега боярин, не дав толком изобразить из себя «Любэ». — Повозка такая, крытая и очень большая, — пояснил Середин. — А «папироска»? — Ну, это вроде фитиля, чтобы огонь долго не гас. — А «погоны»? — Что-то воды как будто прибыло, — указал под копыта ведун, зарекшись петь еще хоть что-нибудь. — Да, подтапливает, — согласился боярин. — Как бы не утопли в болотине этой. Копыта уже не чавкали в грязи, а расплескивали воду; возницы поджали ноги, чтобы не зачерпнуть поршнями. Олег дал гнедой шпоры, промчался рысью еще саженей сто — и внезапно оказался на рыхлой, как старая хвоя, но сухой и достаточно твердой почве. — А вот и гать, — потрепал он лошадь по шее. — Не обманула, значит, Пребрана. Есть дорога. Деревья поначалу просто поредели, там и сям поднимаясь над мхом на серых округлых кочках; кора берез все больше подергивалась черными проплешинами, а сами деревья делались тощими и гнутыми, пока, наконец, не исчезли совсем. Вправо и влево, упираясь в черный гнутый горизонт, на несколько верст раскинулась равнина. Кое-где наружу выпирали кочки, кое-где проглядывали черные провалы среди серых мшистых окон — но никаких островков или взгорков в пределах видимости различить не удавалось. — Если до темноты закутка не найдем, — заметил Середин, скидывая косуху и подставляя спину жарким солнечным лучам, — будет тоскливо. На узкой гати ни лошадей не отпустить, ни самим толком не устроиться. — Ничего, дни ныне долгие, — отозвался богатырь. — Найдем.