Пока они ждали офицера Нильсена и директора, у Сары пискнул мобильный – пришло сообщение. «Привет, сестрица. Ты не забыла, что у Мойры сегодня пятый день рождения? Ждем вас к семи часам. Я тебя люблю. До вечера! P. S. В аттаче фотка, которую я недавно нашла. На ней тебе тоже пять лет!» В надежде, что это поможет справиться с дурнотой, она увеличила прикрепленный к тексту снимок. На экране появились мордашки двух рыженьких девочек в веселом свете пяти свечей на торте. Прижавшись щека к щеке, девочки собирались задуть огоньки, но не выдержали и прыснули от смеха и теперь хохотали, показывая молочные зубы. Сара тут же пожалела о том, что открыла снимок, – паническая атака накатывала мощной волной, и уже не было ни энергии, ни времени справиться с ней. – Ваши дочки? – спросила криминалист. Ее голос прозвучал словно сквозь вату. Сара почувствовала покалывание в кончиках пальцев рук и ног, все вокруг показалось вдруг чуждым, незнакомым, ее охватило парализующее ощущение катастрофы, страшного поражения, в которое превратилась взрослая жизнь, столь далекая от детских мечтаний. В горло как будто воткнули металлический прут, перекрывший дыхание. Высоко держа голову, Сара ринулась к тому коридору, из которого вышла, – в суматохе истерических мыслей она вспомнила, что проходила там мимо туалета. Опасение грохнуться в обморок под ошеломленными взглядами криминалистов и вот-вот подоспеющих Нильсена с директором придало ей сил. Но дверь коридора, в который она хотела вернуться, в этот момент открылась, и в проеме возникла высокая фигура профессора Грунда; за ним маячили широкие плечи полицейского. – Может, вы наконец объясните, что происходит? – раздраженно спросил Грунд. Не обратив на него внимания, Сара промчалась мимо, отыскала дверь туалета, бросилась в первую же кабинку, захлопнула створку и, дернув задвижку, опустилась на крышку унитаза. Плотно сжав губы и размеренно дыша через нос, попыталась унять сердцебиение, но грудь разрывалась от боли. В ушах громыхали крики Эрика: «Все кончено, Сара! Мы сами все испортили! Наш брак превратился в чертов проект по зачатию ребенка!» Так муж оправдывался за измену и за то, что решил ее бросить. Да, возможно, она слишком хотела ребенка и забыла обо всем остальном. Она так яростно сражалась со своим телом и укрепляла дух, чтобы не дрогнуть в этом испытании, что для Эрика у нее уже ничего не оставалось. Но она всегда готова была его выслушать и попытаться понять. Всегда. Так почему же он не поделился с ней собственными переживаниями до того, как сделалось слишком поздно? В глубине души Сара знала ответ на этот вопрос, и боль стала еще острее. Не поделился просто потому, что не видел необходимости. – Инспектор, у вас все хорошо? – донесся из коридора зычный голос офицера Нильсена. Сара перепугалась, что ее застанут в таком психологическом раздрае, и от страха в голове слегка прояснилось. В хаосе эмоций мелькнула разумная мысль: работа – последнее, что ей еще дорого в жизни, остается лишь ухватиться за нее, как потерпевший кораблекрушение мореход хватается за обломок мачты. – У вас точно все в порядке? – не отставал полицейский. – Не отходите от директора! – Слушаюсь! Через три минуты Сара, опустошенная, но внешне невозмутимая, вернулась к бронированной двери. Криминалисты, офицер Нильсен и директор дружно уставились на нее. Она не дала им времени на расспросы. – Профессор, кто находится в секторе C? – В секторе C?.. По обыкновению Сара не стала повторять то, что собеседник и так прекрасно слышал. Она молча ждала ответа. – Я, кажется, уже говорил, что там мы содержим пациентов, которые считаются опасными для общества. Сейчас в этом секторе только один человек, и вы с ним знакомы лучше, чем я. Его зовут Эрнест Янгер. Он еще спит, ему назначен очень… интенсивный курс лечения. – Номер его палаты? – C27. Вы что, хотите осмотреть сектор C? Зачем? Вы разбудите пациента, а его не так-то просто утихомирить, знаете ли! Сара провела электронным пропуском по считывающему устройству. Над дверью зажглась зеленая лампочка, раздался металлический щелчок, и бронированная створка открылась. – Вы пойдете со мной, – бросила Сара директору. Она вошла в коридор сектора C первой; Грунд, качнув головой, двинулся следом, за ним – Нильсен, не спускавший глаз с директора, и криминалисты. Коридор без окон, выстеленный резиновым линолеумом, слабо освещали неоновые лампы. Сара насчитала шесть палат, больше похожих на камеры; на каждой двери стояла буква «С», сопровождавшаяся цифрами. В углу потолка над входом в коридор торчала камера видеонаблюдения. У двери с табличкой «C27» Сара остановилась и подняла задвижку смотрового глазка. Помещение было меньше, чем палаты в секторе А, и в нем, как и в коридоре, не было окон. Голая лампочка под потолком бросала резкий, холодный свет на умывальник, унитаз, стол, стул и привинченную к правой стене койку. На койке, уткнувшись лбом в стену, лежал худой светловолосый мужчина. При воспоминании о том, на какие зверства способен этот хрупкий, изящный человек, Сара поежилась. – Любуетесь старым знакомцем? – шепнул у нее за спиной директор. Сара резко опустила задвижку и пошла дальше по коридору. – Здесь больше никого нет, – бросил ей в спину Грунд. – Как я уже говорил, Янгер – единственный пациент в этом секторе. Сара шагала вперед, не оборачиваясь. – Откройте эту дверь, – указала она на камеру с табличкой «C32». Директор схватился за узел галстука, и на этот раз было ясно, что он пытается скрыть волнение. Кроме того, властное лицо заметно побледнело. – Зачем? Там пусто. Сара, вместо ответа, посмотрела на часы. Грунд, нервно облизнув губы, достал из кармана связку ключей, вставил один из них в замок и два раза повернул, после чего со вздохом толкнул дверную створку. Внутри было темно. Попросив у криминалистов еще пару перчаток и бахилы, Сара щелкнула выключателем, который обнаружился слева от входа в палату-камеру, и ошеломленно замерла. Каждый квадратный сантиметр выбеленных стен был покрыт граффити: крошечные черные символы неопределенных очертаний сталкивались, налезали друг на друга, водили хороводы в головокружительном графическом хаосе. Как будто палату наводнили полчища неведомых паразитов и застыли на стенах, готовые к бою. Сара затянутым в перчатку пальцем провела по стене, вглядываясь в замысловатый узор и пытаясь различить в нем какие-нибудь привычные формы, но видела лишь нагромождение пятен и загогулин. – Мне нужны фотографии всей разрисованной поверхности стен. – Она посмотрела на пол. – И поищите здесь следы мочи. Криминалисты, надев капюшоны и маски, вошли в палату и занялись делом. – Что означают эти рисунки? – спросила Сара директора. – Понятия не имею. Их автор – пациент, когда-то занимавший эту палату. Его тут давно нет. Саре даже не нужно было оборачиваться, чтобы почувствовать, как он занервничал. – Почему вы же вы не покрасили стены? – Когда-нибудь этим займемся. Как я уже сказал, почти весь сектор C пустует, а у меня не хватает персонала, чтобы навести тут порядок. У нас пока другие приоритеты. – Он умер здесь? – Что?.. Сара, покосившись на офицера Нильсена, удостоверилась, что гигант не зевает и готов задержать директора, если тот попытается удрать. – Я знаю, что пациента Четыре-Восемь-Восемь держали в этой палате. Почему вы хотели нас убедить, что он умер в секторе A? – Да что вы несете?! – вспылил директор. – Четыре-Восемь-Восемь действительно жил здесь, но два дня назад мы перевели его в сектор A, поскольку пришли к выводу, что он больше не опасен. – Куда Янгера и Четыре-Восемь-Восемь отводили по ночам? Что вы с ними делали? Директор остолбенело уставился на нее: – О чем вы говорите? – Отчего на самом деле умер старик, у которого, как вы утверждаете, случился инфаркт? Зачем вы перенесли тело в другую палату? Хотели скрыть эти рисунки? Почему? – Так, послушайте, инспектор, раз уж вы решили дать волю своему воображению, начиная с этой минуты я буду отвечать на вопросы о покойном пациенте только в присутствии адвоката. Сару это заявление не удивило. Она вышла из палаты, сделав офицеру Нильсену и директору знак следовать за ней, и остановилась у двери с табличкой «C27». – Почему вы поместили Янгера в этот сектор, господин Грунд? Потому что здесь охрана надежнее или есть другая причина? Профессор раздраженно фыркнул: – Какие еще причины вам нужны? Позвольте напомнить, что Эрнест Янгер изнасиловал и замучил десяток женщин в машине скорой помощи несколько лет назад. Страдания каждой из них перед смертью длились пять дней. Так что да, он в этом секторе, потому что здесь охрана надежнее. И других причин нет. К чему вы клоните? – Когда он должен проснуться? – Не знаю… Часа через три-четыре. А что? Сара не ответила, с удовлетворением наблюдая, как в поведении и выражении лица директора все отчетливее проступает страх. – Послушайте, как бы там ни было, я должен вас предупредить, что Янгер все еще очень агрессивен, несмотря на лечение. Зачем он вам понадобился? – Он знал пациента Четыре-Восемь-Восемь и мог видеть или слышать то, что поможет нам прояснить обстоятельства смерти. Кроме того, у Янгера, в отличие от вас, нет причин меня обманывать. Открывайте дверь.