– Это моя вина! – Ваша вина? О чем вы? – Смерть Юлии. Я мог бы… Его колени подкосились, полицейские с трудом удержали его на ногах. Стендер слабо затряс головой, чтобы показаать, что он готов двигаться дальше, и процессия вышла за дверь, спотыкаясь, как пьянчуга, возвращающийся домой из ночной пивнушки. Глава 22 Прошло уже двадцать шесть минут, но Грегерс так и не объявился, и Эстер начала его разыскивать. Начала она с повторного прочесывания кардиологического отделения, просто чтобы удостовериться, что он не проскользнул в палату после длительного пребывания в уборной. Грегерса не было. В первую очередь она исключила из поисков другие отделения госпиталя, так как чужой пациент с капельницей довольно быстро был бы замечен и отправлен в свою палату. Отчаявшись дождаться лифта, она пошла вниз пешком, этаж за этажом. На каждом этаже сидели облаченные в халаты люди, читающие, спящие, ждущие кого-то, всех возрастов и национальностей, но Грегерса не было. Она искала его в комнате для молитв, в кабинете забора крови, за столиками в кафе, между пестрыми полками в киоске. Затем она медленно поднялась на лифте на пятнадцатый этаж и опять зашла в его палату. Вновь позвонила на домашний номер. Прихватила кислотно-зеленое яблоко из миски в коридоре и продолжила поиски. Она перестала ждать помощи и милосердия от окружающих. Куда, черт возьми, он подевался? Эстер всерьез забеспокоилась. Может, все-таки надо позвонить этому полицейскому и поднять тревогу. Мог ли Грегерс увидеть или сделать что-то, повлекшее для него угрозу со стороны преступника? По дороге в холл Эстер встретила спешащего куда-то на самокате врача, в коридоре сидела на низких креслах группа замотанных в платки женщин, бабушка показывала своим внукам игрушечный домик. Как же все-таки больницы изменились с поры ее юности. Теперь тут появился свет и кипела жизнь, были предметы искусства и ободряющие мелочи. Тогда медсестры извлекли из ее тела – и одновременно из ее жизни – ребенка, дали марлю, чтобы туго замотать напряженную от прибывающего молока грудь. Так туго, чтобы сердце не смогло вывалиться из груди. Целую жизнь тому назад, а то и полторы жизни. В заднюю часть холла вело несколько стеклянных дверей, заклеенных красочными плакатами, за которыми находилась больничная библиотека. Помещение пустовало и, по сравнению с суетливым холлом, казалось мирным и спокойным. Тишина и пыль в солнечных лучах. Эстер начала осторожно обходить стеллажи, она сама бы укрылась тут, если бы чего-то испугалась. В дальнем углу сидел Грегерс собственной персоной, накинув на голову и плечи больничный плед и держась одной рукой за штатив с капельницей. Глаза у него были огромные и испуганные. Едва он увидел Эстер, как его нижняя губа задрожала, и он протянул руки навстречу своей спасительнице. – Мне поставят баллон. – Грегерс подул на черный кофе, сделал глоток и поморщился. Эстер соблазнила его выбраться в кафе и купила ему в автомате кофе и кусок приторного шоколадного торта. Его пергаментные пальцы тряслись, и чашку с кофе ему приходилось держать обеими руками. – Прямо в сердце. Ангиопластика. Будь проклята глубокая старость. – Так это ты от баллона убежал? Грегерс аккуратно поставил кофейную чашку на оранжевый пластмассовый столик. Старичок выглядел почти прозрачным, как будто несколько проведенных в больнице дней размыли цветовые различия между глазами, волосами и щеками. – Он был тут. Убийца. Приходил ночью ко мне в палату. Стоял у моей постели. Сначала я подумал, что это медсестра. Это было адски невыносимо, невозможно было закрыть глаза. А когда я спросил, что случилось, он промолчал. Просто стоял и смотрел на меня. Ужасно! Я был парализован, не мог пошевелиться. Я был уверен, что пришла моя смерть. Грегерс дрожащими руками поднес чашку ко рту и отхлебнул. – Он сунул руку в карман за ножом. Не знаю как, но я дотянулся до шнура звонка. Мне пришлось повернуться к этому чудовищу спиной. О боже! А когда я повернулся обратно, он уже выходил. Он натянул больничный халат на грудь и сухо откашлялся. – Меня никто не стал слушать. Медсестры говорят, что у меня кошмары от морфина. Вытащи меня отсюда, Эстер, я боюсь. Эстер посмотрела в стариковские глаза в обрамлении красных мешков, прозрачные и полные ужаса, и отчетливо почувствовала, что не может позволить умереть никому из своих близких. Не так уж много их у нее осталось, чтобы сдаться просто так. И не важно, пригрезилось это все Грегерсу или произошло на самом деле, ей непременно нужно было помочь ему. А у нее появилось вполне ясное ощущение, что Грегерса потревожил не сон. – Грегерс, я позвоню в полицию, и мы что-нибудь придумаем. Лицо Грегерса застыло в абсурдной гримасе ужаса. – Нет, нет! Не делай этого! Либо помоги мне выбраться отсюда, либо ступай своей дорогой, а я сам разберусь. – Он упрямо задрал подбородок. – Но почему… – Эстер колебалась. Она поняла, что не сможет его убедить. Что же теперь? – Ладно, Грегерс, поднимайся. Пойдем. – Куда? Куда идти, когда нужно спрятать старика с капельницей? Они не могли отправиться домой на Клостерстреде, да она и сама не осмелилась бы теперь там объявиться – ни с полицейской охраной, ни без нее. – Но… как же мой баллон? – В данный момент, мне кажется, безопаснее обойтись без баллона, чем оставаться здесь ожидании ждать операции. Пошли! Эстер подняла старика на ноги; этот процесс задействовал обе ее руки и потребовал неимоверной силы, которой у нее не было. Насколько она смогла понять надпись на мешке, висевшем на штативе, капельница была нужна всего лишь для восстановления водного баланса, поэтому она выкрутила шланг из катетера, вставленного в запястье Грегерса, и поставила штатив в угол библиотеки, прикрыв его больничным пледом. Грегерс стоял беспомощный, словно ребенок, и позволил Эстер накинуть на себя ее пиджак, который персиковым недоразумением повис на казенной одежде. Но сейчас было не до жиру. Эстер обняла Грегерса и провела его на подкашивающихся ногах через холл к стоянке такси на улице. * Найти подходящее место для встречи с Клаусеном из Центра было совсем не просто. Им предстояла беседа о коллегах, и рабочие кабинеты были недостаточно уединенными для этой цели. Телефонный разговор исключался по тем же самым причинам, что и кафе со стоящими вплотную столиками. Прогулка в парке выставляла их на обозрение любопытных, которых следовало избегать. И Клаусен предложил пройтись до Круглой башни, поначалу в качестве шутки, но, в конце концов, в качестве места встречи оно не уступало многим другим. – Тогда я смогу припарковаться на стоянке «Иллума», а потом прикупить что-нибудь для домашних. Добавлю себе популярности в их глазах. Йеппе, ухмыльнувшись, согласился. Ему некому было что-нибудь прикупать, зато шансов на хороший секс вечером у него было больше, чем если бы он по-прежнему был женат. Он собирался дойти от станции до места за двадцать минут, и вот она, Круглая башня, на которую он не залезал аж с безоблачной ночи музеев тысячу лет назад. То была одна из их с Йоханнесом прогулок по городу, которые тогда могли растягиваться на несколько дней. Юность, розовощекая и быстротечная! Кажется, именно тогда они в результате сошлись с какими-то девчонками на технофесте на Дюссене и, лежа у рва, наблюдали восход над Копенгагеном? Тот вечер, то ощущение. Как же это было давно. Йеппе положил телефон в карман куртки и спустился по лестнице. Насколько всерьез надо было воспринимать припадок Стендера в управлении? Невероятно, всем просто не терпится взять на себя ответственность за смерть Юлии. Сначала Эстер ди Лауренти, теперь Стендер. Нащупав в кармане пакетик с карамельками, он проглотил сразу две. Ну вот, теперь можно налаживать более здоровый образ жизни. Правильно питаться, бегать, спать. Взять под контроль приступы тревоги и непроизвольные звуки музыки в голове. Ведь Анне едва ли захочется иметь дело с таким изможденным героем-лежебокой. Насколько это будет сложно? А ведь когда-то он натренировался аж до самого кросса Эремитагелёб, чем черт не шутит. Кёбмэйергеде постепенно освобождалась от туристов и торговцев. Солнце все еще приятно пригревало, хотя и не пробивалось через толстые стены и ржавые медные крыши до земли. По дороге к башне Йеппе вдыхал аромат гриля и бельгийских вафель. Плечи Клаусена, обтянутые твидовым пиджаком, мелькнули в толпе. Он помахал двумя билетами. – А, вот и ты. Ну что же, начнем вечерний моцион. Клаусен, кажется, все еще был недоволен. Он немедленно ринулся вверх по спиральному коридору мимо беспорядочных групп туристов, спускавшихся вниз, держась за руки и не отрывая глаз от своих мобильных. Йеппе отпустил его вперед на пару завитков, а затем нагнал. – Может, сбавим скорость, или тебе нужно добраться до верха к определенному времени? – Ха, ты прав, да, извини, мы ведь не торопимся. По крайней мере на башню. Ну да, я ведь заглянул в архив с личными делами. Естественно, доступ к нему ограничен, насколько я понял, хотя ни у кого и не спрашивал. Но кое-что выяснить мне удалось. Прежде чем продолжить, он вытянул руку и отрицательно покачал головой. – Я должен подчеркнуть, что не согласен с тобой насчет гипотезы о намеренно оставленном отпечатке. Признаюсь, мне она представляется далекой от действительности, и… – Просто скажи, что ты обнаружил, Клаусен! Они добрались до окна, выходившего в парк, и практически на автомате остановились у снопа света, падающего сквозь окно. – Бовин? Что ты нашел о нем? – Это кажется важным в твоем контексте, но давай смотреть в корень, если можно… ладно? Йеппе кивнул. – Договорились… – Клаусен пошел дальше по желтым кирпичам, потянув за собой Йеппе. – Как я уже говорил, по образованию Дэвид Бовин – ландшафтный архитектор. Скажем так, право на получение образования он заслужил, когда был в Афганистане. Международные силы содействия безопасности, группа 7. Патрульная база Баракзай, провинция Гильменд, пешее патрулирование и работы по разминированию. Прослужил пять лет. – Симэ-вадза! – Что-что? – Кристофер Гравгорд был задушен приемом, применяемым в том числе профессиональными военными. Симэ-вадза. Ну-ну, продолжай… – Да, вот именно. Оно самое. Но есть и еще кое-что… Уф, а путь наверх дольше, чем мне помнилось. Они на минуту сосредоточились на ходьбе, добрались до площадки и вышли навстречу золотым лучам летнего вечернего солнца, падающим на городские крыши. Клаусен облокотился о кованую решетку, чтобы перевести дух. – Он занимается фотографией. Ну да, многие этим занимаются. Но у него это довольно серьезное увлечение. На уровне искусства. У него было несколько выставок. В том числе в галерее Эрика Кинго на Бредгеде. В ушах у Йеппе засвистело. Он прижал уши руками, но свист продолжался. Тут не может быть простого совпадения: таинственный возлюбленный Юлии был фотографом, убийца Кристофера – солдатом, а Дэвид Бовин – и тот и другой. Кинго был связан с Бовином и, возможно, замешан в деле. Нужно начать с тщательной проверки биографии Бовина и одновременно притянуть Кинго; изначально планировалось подождать до завтра, у этого человека, несмотря ни на что, имелось надежное алиби на тот вечер. Теперь ждать было нельзя. – Давай не будем устраивать светопреставления, – вмешался Клаусен в ход его мыслей. – Бовин был сегодня на работе, принес закуски – была его очередь, – пил со всеми пятничное пиво в столовой. Совершенно нормально, понимаешь? Поаккуратней здесь. Сёренсен придет в ярость, если мы загнобим одного из его лучших дактилоскопистов до того, что он не сможет больше с нами сотрудничать. – Я понял тебя, Клаусен, но ничего не могу обещать. Ты понимаешь, что стоит на кону! – Йеппе махнул рукой в сторону двери, ведущей в спиральный коридор. – Отправляйся домой к жене и хорошо проведи выходные. Спасибо за прогулку. – Держи меня в курсе, Кернер! То есть, я хотел бы знать, что из этого всего выйдет. Йеппе кивнул с отсутствующим видом, поднося к уху телефон. * Поезд полз вдоль побережья со всеми остановками. Скодсборг, Ведбек, Рунгстед-Кюст, сиденья скрипели в такт и укачивали Грегерса. Его щека нависла над челюстью и расплющилась о стекло, пиджак Эстер помялся и приобрел поношенный вид. «Hermés», думала она с горечью, его уже не приведешь в порядок. Слава богу, в вагоне ехало совсем мало людей, а контролер с усталым лицом, к счастью, просто проверил их билеты и не стал выяснять подробности присутствия в поезде старика в больничной одежде. В этом ритмичном, освещаемом солнцем покое мир казался безопасным. Разглядывая своего квартиросъемщика, Эстер ощущала нежность и в то же время раздражение. Мягко говоря, у нее не было времени на то, чтобы нянчиться с этим сердечником, но ему точно так же некому было больше позвонить, как и ей самой. Подумать только, иметь троих детей и не иметь возможности позвонить ни одному из них, когда ты болен и чего-то боишься. Где-то бродит по свету мой ребенок, рожденный из моей плоти, носит в себе образец моего ДНК и называет матерью другую женщину. Возможно, у меня есть внуки, о которых заботятся другие бабушки и дедушки. Много лет назад я отказалась от права продолжить свою жизнь в них.