Тишина тянется так долго, что я представляю, как меня вышвыривают за ворота замка, словно мешок с зерном. Раздается короткий кашель, а затем: – Смешно. Как я и думала. – Я здесь, чтобы сопроводить тебя на Конклав, – приказным тоном произносит он, и каждый мускул моего тела напрягается. Никто не говорил мне, что я должна присутствовать. А мысль о том, чтобы встретиться лицом к лицу со всеми после сцены в садах?.. Честно говоря, в моем перечне дел Конклав числится на самом последнем месте. – Не думаю, – отвечаю я, неотрывно глядя в открытое окно. На покров тяжелых облаков, которые не пропускают и лучика света, не дают согреть мою кожу. Хоть немного рассеять мое оцепенение. – Не думаешь? – И не надо удивления. Я приложила эти твои усилия, вышло не то чтобы здорово. Нет, и точка. – Тогда, полагаю, ты поедешь туда у меня на плече. Вот гад. – Моя дверь заперта не просто так. – И мне не впервой ее выносить. Вызвать плотника заранее? У него день рождения, и он проводит выходной с семьей, но я скажу, что дело срочное. – Оставь беднягу в покое, – бормочу я, окидывая взглядом одежду и понимая, что, пока я сидела тут, она почти полностью высохла. – Там… – Прочищаю горло, снова вглядываюсь в облака. – Там будет тот мужчина? Который… Скриплю зубами, разум толчками возвращает воспоминания о звуках, разрывающих меня на части удар за ударом – о мужчине с лазурными глазами и мечом в руке. Я… выбита из колеи. Сама не своя. Не знаю, хватит ли у меня сил встретиться именно с ним. После того, как он увидел, как я распадаюсь на части. И не только он. Еще целая толпа, до этого бродившая по землям замка. Толпа, через которую, без сомнений, Рордин меня пронес, подняв и прижав к груди, как дитя. – Да, но ты все время будешь рядом со мной. Сердце подскакивает к горлу и трепещет. Рядом с ним… Не стоит ему при мне употреблять такие выражения. – Разве там не будет Зали? – спрашиваю я ровным тоном, и Рордин испускает вздох. В этом звуке я слышу измождение. – Орлейт, ты нужна мне там, – настаивает Рордин, заставляя меня саму вздохнуть с возмущением. – Я не одета по случаю… – Для меня ты выглядишь идеально. Отделяюсь от двери, разворачиваюсь, сверлю ее гневным взглядом. – Ты меня даже не видишь. – Мне и не надо. Закатываю глаза, а потом слышу его рокот – глубокий, горловой звук, воспламеняющий каждую клеточку моего тела. Но огонь быстро гаснет, когда я вспоминаю, к чему ведет наш разговор. – Мне придется говорить? – спрашиваю я, крепко зажмурившись. – Тебе не придется делать ничего, что тебе не понравится. – А можно получить эти слова в письменном виде? Тишина. Выдыхаю, пробегаю пальцами по волосам и встаю, поправляя блузу резкими рывками. Откинув влажные волосы с плеч, я поднимаю подбородок и резко распахиваю дверь. Рордин стоит, наклонившись вперед, склонив голову, будто касался лбом этой самой двери. Он вскидывает черную бровь и отступает на три ступеньки так, что его глаза оказываются чуть ниже моих. Рордин олицетворяет свирепую царственность, в прекрасном облачении, подчеркивающем точеное тело, столь безупречно сшитом, будто Дольси обволокла его тенью… Отвожу взгляд, прежде чем настроение испортится еще сильней. Дольси со своей измерительной лентой пусть идет лесом. Рордин расправляет плечи и предлагает мне взять его под руку. Молча проношусь мимо, стараясь дышать через рот, и топаю вниз по лестнице. Раздающийся мне вдогонку смех проходится прямиком по нервам. Рордин снова дарит мне свою улыбку, но теперь на ней скверна. Эта улыбка принадлежит другой. b00000314.png Потрепанная деревянная дверь почти не приглушает доносящийся из-за нее гомон. Люди. Мою тревогу выдают сцепленные пальцы и стекающий по спине пот. Рордин заслоняет собой дверь, скользнув цинковой тенью. Но я не хочу смотреть в его лишающие меня покоя глаза, поэтому я смотрю на его грудь… чуть менее грозную. Коснувшись камня и ракушки, висящих у меня на шее, он заправляет их под блузу и застегивает пуговицы до самого горла. Сглатываю, болезненно остро ощущая близость Рордина – его замерших пальцев. Тишина между нами дышит, наваливается на меня всей тяжестью, требует внимания. Рордин кладет руки мне на плечи, и я осмеливаюсь взглянуть ему в глаза… В них отражается искренность – открытость, которая меня к нему привязывает, залечивает раны, которые начали гноиться. Не могу ею не наслаждаться. Знает ли он, что держит меня на плаву? Дает мне все и ничего одновременно? Новый вдох и близко не приносит того удовлетворения, что предыдущий, будто ничто не сравнится с теми глотками, которыми он меня поит. Которыми он меня пытает. – Орлейт, – произносит Рордин чуть хрипло. – Ты готова? Нет. За этими дверями мы перестанем быть одни. За этими дверями то, что есть между нами сейчас в этот короткий, ничем не обремененный миг, раздавит грузом реальности. И все равно я киваю. Рордин опускает руки и разворачивается, прикрывая меня, словно щитом, когда он открывает дверь и ржавые петли издают полный боли стон. На меня обрушивается поток холодного воздуха. Из комнаты льется серый свет, и Рордин делает шаг вперед. Я следую за ним, привязанная к самой его сути, – марионетка, послушная каждому движению. Разговоры стихают, когда мы входим в комнату, заполненную беспокойной энергией. Оглядываюсь, рассматриваю скалистое пространство, очень похожее на гробницу. Или, по крайней мере, такими я представляю гробницы из прочитанных книг – мрачной пустотой, унылой и величественной. Сквозь единственное, вырезанное в куполе открытое окно падает луч мутного света – на огромный круглый стол из камня. Свет утекает сквозь ржавую решетку, прикрывающую дыру в его середине, которая ведет в кто знает какие недра. Ненавижу эту комнату, чувствую, как в ней витают призраки прошлых разговоров, пойманные в этом склепе, как нечто осязаемое. И здесь холодно. Так, что пробирает до костей. Когда я впервые приоткрыла старую деревянную дверь и обнаружила это место, спрятанное в самом сердце замка, я дала деру, как ошпаренная.