Губы Луки. Они не были обветренными и потрескавшимися, как в поезде до Нью-Дели, когда он наклонился и поцеловал Яэль, словно в тот момент рушился весь мир. Они не были смазаны наркотиком, как на борту «Кайтена», когда на горизонте выросли гористые берега Японии, и Лука подарил ей поцелуй во второй раз, выбив из гонки и заняв первое место. На этот раз губы его были плотно сжаты, стянуты страхом. Шаги приблизились – по звуку поступи и тихому разговору, щекочущему слух, Яэль решила, что это пара средних лет, совершенно безвредная – и удалились. Но Яэль продолжала рассматривать Луку. Он уставился в ответ. – Что теперь? – прошептал он. Простой вопрос. Два коротких слова, которые превратились в огромную, безответную пропасть. Вся жизнь Яэль сводилась к этой миссии. Она вложила в неё всё: годы своей жизни, скорбь, саму душу. Что теперь? Теперь по её воле умер не тот человек. Теперь она стояла в переулке с парнем, которого неистово желала ненавидеть, но не могла. Теперь у Яэль не было больше миссий и приказов. Она должна была стать свободной, но вместо этого ощущала себя такой… потерянной. – Я… мне нужно идти. – Яэль попятилась к выходу из переулка. Лука сделал шаг вперёд. Расстояние между ними вновь сократилось. – Не так быстро. – Он перескочил в сторону и преградил ей дорогу. – Разве ты не знаешь, что сбегать со свидания невежливо? Это уже второй раз за вечер. – Ты встречался с Адель. Не со мной, – сказала ему Яэль. – Если не уберёшься с дороги, я сломаю тебе руку. Лука плотнее сжал губы (страх сменился ужасом), но с места не сдвинулся. – Ты не можешь просто взять и бросить меня, фройляйн. Мои знания японского начинаются с konnichiwa[3] и им же заканчиваются. Волосы светятся, словно лампочка в тысячу ватт. А моё лицо… ну… это моё лицо! «УБИРАЙСЯ БРОСЬ ЕГО» Яэль ничем не была обязана этому парню. Ей ничего не стоит сломать Луке лучевую кость и скрыться в темноте японской ночи. – Бросишь, и только вопрос времени, когда СС утащат меня на допрос. Мы оба знаем: стоит этому случиться, и я не жилец. Если ты такая, как я думаю, тебя это не порадует. – Ты ничего обо мне не знаешь, – прорычала Яэль. – Неужели? – Победоносный поднял руки вверх, словно сдаваясь. – Не пойми неправильно. Из тебя вышла чертовски хорошая Адель, фройляйн, но ты живешь по законам, которые ей известны не были. Ты вернулась за мной с Ямато, когда коммунисты нас поймали. А что уж говорить о Кацуо… Кацуо. Японский гонщик, который погиб в аварии из-за Яэль, пытавшейся вырваться вперёд. Технически, его смерть была несчастным случаем, но это не снимало вину с Яэль. Цуда Кацуо умер из-за неё. Первое имя в растущем списке: Цуда Кацуо, неизвестный, меняющий кожу… Свою миссию Яэль начинала с пустым списком и руками, не запятнанными в крови. Она выросла в тени смертей – смерть, столько смерти, а всё ради чего? Так много человек попало в её когти – бабушка, мама, Аарон-Клаус, – и Яэль жаждала, отчаянно, безнадёжно желала это прекратить. Какое-то время она думала, что сможет. Яэль хотела быть подобной Валькириям из старых скандинавских легенд. Крылатым девам, которые прибывали на войну на спинах волков и выбирали, кому из воинов жить, а кому умереть. Она думала, что смерть будет иметь смысл, если направить её в правильное русло. (Одна смерть ради того, чтобы избежать многих других). Поэтому Яэль направила пистолет на того мужчину в бальном зале и сделала свой выбор. – Дело в том, – продолжал Лука, – что у тебя есть сердце. И сейчас я ставлю на кон свою жизнь. Жизнь или смерть? Яэль уже начинала уставать от принятия решений. – Как быть уверенной, что ты не доложишь обо всём властям, стоит мне повернуться спиной? – спросила она. – Я рассматривал такой вариант, – сказал Лука с бесстыдством, как мог только он. – Но твоё лицо… оно… не твоё. Если я притащу тебя обратно в таком виде, кто мне поверит? Жизнь? Или смерть? Смерть? Или жизнь? В списке смертей Яэль и так уже немало имён, незачем вписывать ещё и имя Луки Лёве. – Снимай одежду, – приказала она. Лука ухмыльнулся, стягивая куртку и принимаясь расстёгивать форму, под которой была мокрая белая майка. – Не всю, – возмутилась Яэль, прежде чем он успел стянуть и её. – Только самое заметное. Свастики, Железные кресты, всё, что может тебя выдать. Лука скомкал снятую форму (коричневую рубашку, нашивки, чёрный галстук и остальное) и швырнул её в гору мусорных пакетов. Два Железных креста – кульминация почти сорока тысяч километров, пяти лет жизни Луки – последовали за ней, приземляясь между объедками и рваной бумагой. Победоносный оставил только куртку, перекинув её через плечо. – Так сойдёт? – поинтересовался он. Яэль бегло его осмотрела. Ни партийных орлов, ни свастик… На Бал Победителя он надел свои мотоциклетные ботинки вместо стандартных сапог Гитлерюгенда. Яэль сделала заметку на память: кажется, Лука Лёве никогда не был хорошим мальчиком, подчиняющимся правилам. Его выделяющаяся куртка (сшитая из старой коричневой кожи, в то время как у всех остальных участников Гонки Оси они были одинаково чёрные) была тому доказательством. Лука не снимал её последние три гонки. Наверное, у «Рейхссендера» на несколько лет вперёд накопилось кадров, где Лука Лёве щеголяет в этом самом наряде. – Куртка? – Яэль указала на неё кивком головы. – Остаётся. Забавно. Она скорее ожидала, что он станет бороться за Железные кресты, а не за этот поношенный кусок старой кожи. Но пальцы Луки сильней сжались на куртке, словно предлагая Яэль рискнуть отобрать её. Она могла. И сделала бы это, если бы лицо Победоносного не было столь нордическим, а волосы столь светлыми, что сияли, как полуденное солнце. – Ладно. Прикрой ей волосы, как раньше. Лука подчинился, накидывая кожу так, чтобы она прятала волосы и отбрасывала тень на лицо. Не самое изящное прикрытие, но (попыталась успокоить себя Яэль) пока оно срабатывало. «БРОСЬ ЕГО» Она должна была это сделать. Но не могла. – Если попадёшься, – бросила Яэль, – или если я решу, что ты собираешься меня предать, я тебя брошу одного. Всё понятно? – Да-да, фройляйн. – Лука кивнул из-под куртки. – Веди. «БРОСЬ ЕГО БРОСЬ ЕГО НЕ СПАСАЙ» Инстинкты Яэль не переставали вопить, но она сделала вид, что их не слышит. Сделала вид, будто не помнит, что они обычно – почти всегда – оказывались правы. Глава 5 Когда Феликс был младше, его самым любимым в мире местом была папина автомастерская. Каждый день, когда Мартин уходил на собрания Гитлерюгенд, а Адель играла в футбол с мальчиками Шулеров, младший Вольф сидел, скрестив ноги, на полу мастерской и слушал, как отец рассказывает о поломках двигателей Фольксвагенов, копаясь в их заляпанных маслом внутренностях. – Свеча зажигания загрязнилась. Видишь, масло разъедает контакт? – продолжал отец, вытирая свободную руку о военный комбинезон. – Поэтому двигатель не мог нормально завестись. Нужно всего лишь её заменить, и машина будет бегать, как новенькая. Всё в мастерской становилось понятным после пояснений отца. Решение было всегда. Девятилетнему мальчику казалось, не было ничего, что папа не смог бы починить. Всего через три года, стоя на краю трассы Нюрбургринг, Феликс узнал ужаснейшую правду: это не так. Некоторые вещи слишком поломаны, чтобы можно было их починить. Сломанный шейный позвонок Мартина невозможно было просто заменить запасной деталью. Автомастерской тоже больше не было. Башни из колёс, стены из шлакоблока, оклеенные схемами двигателей, ряды гаечных ключей, разложенных по типу и размеру… Всё это Феликс продал господину Блайеру, выручив достаточно рейхсмарок, чтобы выкупить пропуск на Гонку Оси, чтобы не позволить сестре погрязнуть в планах Сопротивления, о которых предупреждал Ганс Шулер. Но Адель не просто рисковала «погрязнуть в планах». Она была этими планами. Феликс изо всех сил старался её остановить, починить очередную изломанную вещь. Он старался изо всех сил… и потерял автомастерскую, а следом за ней сестру, оставившую его разбираться с последствиями устроенного беспорядка. Очень, очень болезненными последствиями. Сапоги членов СС – с подбитой гвоздями подошвой и металлической пяткой – были идеальным пыточным инструментом. Носу Картошкой потребовалось всего три раза пнуть Феликса по рёбрам, чтобы они хрустнули. Ничего уже не починить. Феликс знал, что он – покойник. Понял в тот момент, когда заглянул Башу в глаза, увидел в них, что будущего у него нет. Единственное, что он мог сейчас сделать: вытерпеть эту агонию, заработать для сестры время на побег. Новый пинок. Новый хруст. Огонь у него в боку распространялся дальше, пламенно горячий и тлеющий в самой глубине. Дышать стало тяжело, и Феликс закашлялся. На его губах было что-то липкое… – Господин Вольф. – Сапоги штандартенфюрера Баша стучали по полу. – Время – роскошь, которую мы не можем позволить себе этим вечером. Куда направилась девчонка? – Я н-не знаю. Баш склонился и прошептал что-то Носу Картошкой. Тот сразу же снял наручники с Феликса и положил его правую руку на пол. – Вы механик, не так ли? Двигатели состоят из множества крошечных деталей. Чтобы с ними умело обращаться, нужна хорошая координация пальцев… – Пауза штандартенфюрера заполнила всю комнату. – Скажите, с кем работает девчонка. «С Сопротивлением. Спросите у младшего Шулера с улицы Вольфсганг. Он знает… Нет! – одёрнул себя Феликс. – Ничего не говори. Даже не думай об этом». Хоть один из Вольфов должен выжить. Жизнь Адель зависит от его молчания.