7 Февраль 1989 года Ближе к закату холодного и бесснежного февральского дня 1989 года старый, но в безупречном состоянии автомобиль въехал на парковку для посетителей исправительного центра Дуайт на равнинах Иллинойса, в семидесяти пяти милях к югу от Чикаго. Почти миниатюрная пожилая женщина вышла из машины и, противостоя ледяному ветру, прошествовала – иначе не назвать, именно «прошествовала» — к офису регистрации посетителей. В руке она несла старомодный портфель с двумя ручками, явно слишком тяжелый для нее, и в отличие от других не прятала лицо от ветра, а встречала его порывы с высоко поднятой головой. Любой, видевший ее, инстинктивно чувствовал, что ни тяжесть портфеля, ни резкость бьющего в лицо ветра ее не заботили. У стойки регистрации посетителей женщина сказала: – Я хочу видеть Патрисию Энн Коломбо, будьте любезны. – Вы бывали у нее раньше? – спросил охранник. – Нет. Охранник посмотрел на настенные часы. – Время посещения заканчивается через полчаса… – У меня есть разрешение остаться после окончания времени посещения, – сказала она ему. – Вы можете проверить это у своего начальства. Меня зовут сестра Маргарет Берк. Охранник вручил ей бланк. – Заполните, пожалуйста, сестра. Когда она села за стол с бланком, охранник снял трубку. В приемной для посетителей мыла пол толстая темнокожая заключенная. Она незаметно подошла к столу. – Привет, сестра Берк, – тихо сказала она. – Привет, Нетти, – с легкой улыбкой ответила сестра Берк. Создавалось впечатление, что улыбалась она мало. – Как давно ты здесь? – Около года. Я занимаюсь уборкой. – Вижу. Она предположила, что это называется «профессиональное обучение». – Как твои дети, Нетти? – В порядке, сестра Берк, в порядке. У меня не было возможности поблагодарить вас за то, что вы пришли к ним, когда я была в окружной тюрьме. Когда вы с ними поговорили, это очень помогло – и им, и мне. – Я рада, что так вышло, Нетти. Теперь позаботься о себе. Дай Бог здоровья. Заполнив бланк, сестра Берк вернула его на стойку. Теперь там была молодая женщина. – Пожалуйста, пойдемте со мной, сестра, – сказала она. – Извините, мы должны вас обыскать. – Не извиняйтесь, – спокойно сказала сестра Берк. – Я уже была в тюрьмах, я знаю режим. В тесной комнатенке для досмотров сестра Берк сняла тяжелое пальто, туфли, пояс. Она была не в обычной монашеской одежде, а в темно-синей шерстяной юбке, простой белой блузке и темно-синем свитере. Коротко остриженные сзади и по бокам и зачесанные со лба волосы были все еще темно-русыми, но уже с легкой проседью. Она напоминала Морин Стэплтон, но поменьше и красивее. По завершении процедуры обыска, включая осмотр портфеля, на тыльную сторону правой руки сестры Берк нанесли отметку ультрафиолетовыми чернилами, и монахиня прошла через металлоискатель перед большими дверями из стекла и металла. Когда открылся электронный замок, раздалось громкое жужжание, сестра Берк толкнула двери и вошла в очень большую комнату с множеством столов и стульев. В ней оставалось всего несколько посетителей: зимой солнце садилось рано, и большинство предпочитало отправляться в обратный путь до наступления темноты. На зарешеченной сверху стойке вдоль одной из стен заключенные и посетители могли купить кофе, безалкогольные напитки, закуски и пиццу, приготовленную в микроволновой печи. В углу перед скамейкой с нарисованным позади нее фоном стоял полароид, и за доллар можно было сфотографироваться. Вдоль другой стены располагалось несколько застекленных отсеков для свидания с адвокатами и других частных встреч. В данный момент все они пустовали. Другая охранница встала из-за стола, который был расположен так, чтобы видеть всю комнату, и подошла к сестре Берк. – Вы можете воспользоваться любой из личных комнат, сестра, – сказала она. – Коломбо уже ведут. – Спасибо. Сестра Берк выбрала самый дальний от караульного поста отсек. Как она сказала, в тюрьмах ей бывать доводилось. Дочка фермера из Морриса в штате Миннесота Маргарет Берк сорок лет была монахиней в Конгрегации Святейшего Сердца Иисуса. Прежде чем принять постриг, она получила степень бакалавра педагогики в Колледже Дюшен Сестер Святейшего Сердца Иисуса в Омахе, а затем начала педагогическую карьеру в католической академии в штате Иллинойс, в Лейк-Форесте – богатом пригороде Чикаго. В то же время она сама получала высшее образование в Университете Лойолы. В конце концов она сначала стала магистром, а потом доктором психологии и возглавила кафедру психологии Колледжа Барат Сестер Святейшего Сердца Иисуса в Лейк-Форест. Убежденную сторонницу женского высшего образования, ее в итоге назначили президентом колледжа. Одновременно сестра Берк отстаивала права женщин множеством других путей, работая с такими группами, как «Комитет американских епископов по экуменизму» и «Чикагский архиепископский комитет по правам человека». Тем не менее Маргарет Берк всегда понимала, что необходимо делать еще больше, в особенности в районах не столь элитных, как кампус колледжа в Лейк-Форест. Вскоре она вошла в консультативный совет организации «Юридическая помощь матерям-заключенным в Чикаго». С этого момента дело ее жизни было неразрывно связано с тюрьмами. В мае 1976 года после двадцати двух лет руководства колледжем Барат сестра Маргарет Берк ушла в отставку с поста президента колледжа. Ей было чуть за шестьдесят, и у нее появилось время заняться пришедшим на смену любимой педагогике делом – работой с обездоленными женщинами: бездомными, жертвами насилия, заключенными. Она стала главным психологом и консультантом приюта Марии для женщин в чикагском Саут-Сайде. Проведя всю жизнь в пригороде Лейк-Форест, сестра Берк перешла на другой конец общественного спектра: в гетто. Работая в приюте, неутомимая монахиня одновременно начала консультировать женщин в тюрьме округа Кук. В том же месяце Патрисию Коломбо, девятнадцати лет, заключили под стражу до суда за убийство отца, матери и брата. Женское отделение тюрьмы округа Кук было трясиной отчаяния, безнадежности и опасности. Шесть ярусов чуть не сплошь черных и коричневых лиц, от обалдевших от дури еле стоящих на ногах наркоманок до гром-баб, прячущих в носке кусок мыла, чтобы «засветить» им в нужный момент в лицо любой, кто «не нравится». Между двумя этими полюсами были воровки, проститутки, истязательницы детей, отчаявшиеся женщины, застрелившие или зарезавшие мужей, приятелей, сутенеров или «соперниц», пытавшихся украсть у них мужей, приятелей, сутенеров. Тут были укрывательницы краденого, наркоторговки, сообщницы парней, сидевших в мужской тюрьме в ожидании суда за грабежи, кражи со взломом, автоугоны, подделки документов – за весь спектр противозаконной деятельности. Некоторые заключенные уже были осуждены и отбывали в окружной тюрьме наказание, большинство других знали, что их осудят и либо оставят здесь, либо отправят в одну из женских тюрем нестрогого режима, либо, в худшем случае, в отделение строгого режима Дуайт. От этого нервы у многих были на пределе. Все это напоминало яму со змеями, малейшая встряска – и вспыхнут серьезные разборки. Поместить Патрисию Коломбо после предъявления обвинения в тройном убийстве в женскую тюрьму было все равно что отправить изнеженного, избалованного домашнего котика в джунгли с настоящими кошками. Тюрьма округа Кук была последним местом на земле, где следовало находиться белой девушке из пригорода. Патрисия сразу заболела – физически, организм исторгал даже мясное ассорти, плавленый сыр и газировку. Между приступами тошноты она съеживалась на койке, как пойманное животное. Поднимая глаза, она видела любопытные взгляды черных или смуглых, неспособных устоять перед соблазном поглазеть на обвиняемую в убийстве отца, матери и младшего брата. Больше всего вопросов вызывала последняя жертва преступления: «Тринадцать? Этому мальчику тринадцать лет? Боже всемогущий! Как же мерзко, детка». Патрисия похудела настолько, что тюремщики забеспокоились и направили ее на психиатрическую экспертизу, вынесшую заключение о потенциальной склонности к самоубийству – кроме того, несомненно, приняли во внимание известность заключенной, – и из камеры ее перевели в тюремную больницу. Частично ее состояние обуславливалось синдромом отмены высоких доз валиума, тело, внезапно лишенное транквилизатора, восстало против всего: еды, сна, сосредоточенности. У нее появились сильная сыпь, понос, аритмия. Прежде чем вернуть ее в камеру из госпиталя, ее состояние надо было стабилизировать. – Я не вернусь в камеру, – поклялась Патрисия. – Я убью себя. Чернокожая Дарси с соседней кровати ухмыльнулась: – Неужели? Как ты себе это представляешь, девочка? – Я найду способ, – заявила Патрисия. – Как-нибудь я это сделаю. Мне все равно незачем жить. – Дорогуша, каждый зачем-то живет, – сказала афроамериканка. Пару дней спустя Дарси спросила: – Ты Патти Коломбо? – Да. Снова усмешка. – Держу пари, женщины в тюрьме оставили тебе достаточно пространства для ходьбы! – Не поняла, что ты имеешь в виду? – А то, что, держу пари, они не вставали на твоем пути, не хотели тебя беспокоить. – Они подходили к моей камере и смотрели на меня, как на какую-то уродку, – сказала ей Патрисия. Дарси удивилась. – Неужели? И чем ты ответила, девочка? Патрисия пожала плечами. – Я просто пыталась их игнорировать. – Неправильно, – покачав головой, решительно произнесла Дарси. – Милая, в ответ тебе нужно прямо смотреть им в глаза. Послушай, Патти, – она села на край кровати, – ты тут надолго, черт возьми, даже через шесть месяцев вряд ли пойдешь в суд. Ты не должна позволять этим тюремным сукам так тебя опускать, иначе, детка, не заметишь, как будешь им отлизывать, просто чтобы выжить. Теперь послушай, ты – тройная убийца, понимаешь? И неважно, мать твою, действительно ли ты виновна или нет, пока тебя не отпустят, ты – тройная убийца, точка. Значит, и вести себя ты должна соответственно. Если одна из этих сук на тебя уставится, уставься на нее в ответ. И веди себя так, как будто ты с легким прибабахом, ясно? Бормочи под нос, расхаживай взад и вперед или по кругу, точно едва сдерживаешься, чтобы не взорваться. Дыши тяжело, точно у тебя припадок. Сделай так, и твоя жизнь сильно упростится… Дарси оказалась права. Сразу по возвращении Патрисии из больницы наглая маленькая пуэрториканка сказала: – Эй, посмотрите-ка, кто вернулся – Фея Динь-Динь из пригорода[6]. По коридору у камеры слонялось полдюжины женщин с одинаковым бандитским самодовольством. Патрисия встала с койки и подошла к открытым настежь дверям камеры. Глядя на пуэрториканку, она тихо спросила: – Что ты сказала? – Я сказала, вернулась Фея Динь-Динь из пригорода, – повторила, улыбаясь и оглядываясь на других, девушка.