Дан стоит на корме. Смотрит на чернильно-черную воду под бездонным свинцовым небом. Оказывается, у черного тысячи оттенков, которые Дан не различал раньше. Внутри его тело жжет, кончики пальцев покалывает, сердечную мышцу сводит судорога. Слишком много крови. Слишком трудно удержаться. Теперь эта жидкая ткань делает тело тяжелым и вялым. Кровь пропитывает мозг, заливает сердце, наполняет член, так что он стоит вертикально, колет кожу, как тысячи иголок. За спиной Дана слышны вздохи и стоны собравшихся в «Клубе „Харизма"». Кто-то постоянно повторяется умираю, пожалуйста, помогите мне, я умираю…» Кроме этих звуков, кругом слышится много других. Тяжелые шаги новорождённых. Их протяжные испуганные стоны. Дан оборачивается. Вся палуба покрыта телами. Одна из стеклянных дверей в ночной клуб разбита. На животе лицом в пол лежит женщина. Осколки окрашены в красный цвет ее кровью. Она еще дышит. Дан, переступив через несколько тел, встает рядом. Поднимает носком ботинка подбородок женщины и смотрит на ее профиль. Под толстым слоем тонального крема лицо женщины испещрено шрамами от ветряной оспы. Она, прищурившись от дождя, уставилась на Дана одним глазом. Ее дыхание становится все более поверхностным, все более частым. А потом она умирает. Просто перестает дышать. Жизнь угасла в ней без единого звука. Глаз по-прежнему открыт, но уже ничего не видит. На него попадают дождевые капли. Дану пора уходить. Он переступает еще через несколько тел. Бросает взгляд под ноги и замечает мужчину с такой же стрижкой под пажа, как он сам носил в девяностые. Увидев Дана, мужчина открывает рот. У него уже выпало несколько зубов. Его пальцы цепляются за штанину Дана, и ему приходится пнуть несчастного ногой, чтобы освободиться. Неожиданно в Дане возникает глубокое отвращение к происходящему. Горы трупов – это только прелюдия того, что ждет ничего не подозревающее человечество. Все это мясо, пропитанное кремами, окрашенное во всевозможные цвета, надушенное, завернутое в дешевые ткани… Скоро это мясо встанет на ноги. Все, назад дороги нет. В эту секунду к Дану приходит отчетливое осознание этого факта. Это как сидеть в машине, которая теряет управление на скользкой дороге, или попасть в зону сильной турбулентности в самолете. Словно ты падаешь и понимаешь, что ничего не можешь изменить. А потом это чувство проходит. Так же неожиданно, как и появилось. Остается только боль в груди. Но и это тоже пройдет. Дан проклинает свою трусость. Его так много унижали в течение жизни, что теперь он боится своей новой власти. Но теперь он другой человек, новый Дан. Он почти бессмертен. Весь мир рухнет, а он останется жить. И будет наслаждаться каждой секундой. Ветер уже не шумит так сильно, когда Дан идет по прогулочной палубе на правой стороне корабля. Здесь запах крови чувствуется намного сильнее. Вся палуба усеяна телами, они лежат на пути к лестнице, ведущей наверх на площадку, с которой можно попасть в рубку. Какая-то женщина перевесилась через бортик. Ее тело согнулось под прямым углом и напоминает букву Г. Она только что пробудилась. Кончики пальцев ног скользят по полу палубы в поисках опоры, она пытается встать на ноги, несмотря на совершенно немыслимую позу. Пара новорожденных охотятся за загорелым мужчиной в ярко-зеленой майке. Он кричит «Помогите!» и бежит к Дану, словно тот его спасение. Крики переходят в сдавленные стоны, когда новорожденные все же настигают свою жертву. Они хватают мужчину за руки и тянут в разные стороны, дерутся за добычу между собой. Несчастному удается вырваться, он смотрит на Дана в ожидании помощи. Но помощи нет. И в конце концов мужчина, перепрыгнув через бортик, исчезает в темноте. Один из новорожденных неуклюже перелезает через заграждение и устремляется за ним. Второй остается стоять и провожает Дана взглядом, когда тот проходит мимо. Стеклянная дверь, ведущая внутрь корабля, открыта. Дан слышит, что новорожденный идет за ним. Внутри воздух теплый и влажный, пропитанный испарениями теплых тел, которые лежат у входа в «Клуб „Харизма"». Дан идет вниз по лестнице. Один из новорожденных, старик, которого Дан видел в клубе, стоит на четвереньках. Человек, над которым он склонился, еще дышит, но вот-вот умрет. Ноги, одетые в брюки цвета хаки, дергаются в судорогах. Новорожденный поднимает голову. Его губы в крови. Когда Дан проходит мимо, он медленно поворачивает голову и долго смотрит ему вслед. Дан идет по галерее восьмой палубы. Еще несколько тел лежит на полу у входа в «Старлайт». Обернувшись, Дан видит, что старик и новорожденный с палубы смотрят на него выжидающе. Снова он чувствует эйфорию. Именно это Адам обещал ему. Дану достаточно просто быть, чтобы все следовали за ним. Он и Адам – два безусловных лидера для новорожденных. «Харизма» – их Гамельн[15], а они крысоловы с дудочкой. Дан слышит, что где-то есть люди, которые пытаются не издавать звуков. В казино два человека дышат в одном темпе. Все быстрее и все более поверхностно. Он чувствует запахи старых людей – больной плоти, кислого пота и мочи. Запах одного из них ему знаком. И Дан не может удержаться от соблазна, заглядывает внутрь. Из-под игорного стола торчит пара толстых голеней в грубых мокасинах. Дан подходит ближе. Садится на корточки. Отодвигает в сторону высокий стул крупье. Там прячется старуха в тесной одежде, вся мокрая от пота. Рядом притулился старик, он потерял жилет, и рубашка бесформенно болтается на тощем туловище. Его артрозная рука выглядит маленькой и слабой в огромном кулачище старухи; кажется, что она вот-вот сожмет мужскую руку и переломает все кости. Они смотрят на Дана глазами, полными ужаса, но видят в сумерках очень плохо. Зато Дан все видит прекрасно. – Боже мой, неужели это Биргитта из Грюксбу? – Дан широко улыбается. – Так вы представляли себе рубиновую свадьбу? Получилась потрясающая пародия на того Дана Аппельгрена, который незадолго до этого стоял на сцене. Он почти чувствует, как парочка расслабилась. – О, Господи Иисусе, Земли и Неба Вседержитель, – шепчет Биргитта на своем певучем диалекте и всхлипывает. – Мы подумали, что опять кто-то из них. – Тс… – Дан протягивает ей руку. – Пойдемте, я провожу вас в каюту. Новорожденные нетерпеливо толпятся у входа. Биргитта только качает головой и шепчет: – Нет, они повсюду. – Ничего страшного, – заверяет Дан. – Все под контролем. Биргитта смотрит на мужа. Он кивает. – Все образуется. Помощь уже идет, мы изолировали всех больных, – уверяет Дан. – Но мы только что слышали… – начинает Биргитта. – Все закончилось. Пойдемте. Вы не можете оставаться здесь вечно. – Вы уверены, что это безопасно? – Старик говорит на еще более выраженном диалекте, хотя казалось бы, что это просто невозможно. – Действительно все закончилось? – Мы видели такое, что вы просто не сможете поверить… – Биргита вздрагивает. – Я тоже, – отвечает Дан. – Но опасность миновала. Ему приходится сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться. Один из новорожденных лязгает зубами. Горы мяса у входа в «Старлайт» шевелятся. Дан слышит причмокивание. Но ясно, что Биргитта не слышит всех этих звуков. В глубине души она решила положиться на Дана. Он приглашает их жестом выйти и улыбается при этом так широко, что распухшие щеки почти закрывают уши. И Биргитта протягивает Дану руку. Он помогает ей встать. Обнимает ее за мясистые сутулые плечи. И женщина начинает плакать, громко всхлипывает, закрывая лицо руками и уткнувшись Дану в грудь. Старик осторожно вылезает из их незамысловатого укрытия. Суставы его скрюченного тела то и дело скрипят и пощелкивают, когда он осторожно встает, держась рукой за край стола. – Я вообще не понимаю, что такое случилось, – причитает Биргитта. – Все было хорошо, мы так приятно проводили время, а потом начался настоящий кошмар… Мы очень испугались… – Конечно, я понимаю. – Дан почти мурлыкает. – Естественно, что вы испугались. Но в любом случае, мы есть друг у друга. Биргитта кивает, теперь все ее тело сотрясается от рыданий. – Если бы что-то случилось с Биргиттой, я не знаю, что бы я делал… – Старик утирает слезы. – Да, я понимаю, – кивает Дан. – Хотя мне и не довелось испытать настоящей любви. В наши дни она редко встречается. Он все крепче сжимает в объятиях женщину. Биргитта замирает в середине всхлипывания. – Ты, конечно, что угодно сделал бы ради Биргитты? – спрашивает Дан, не сводя пристального взгляда со старика. – Да, естественно. Биргитта пытается освободиться из объятий Дана. Ей жарко. Дана обдает новой волной запах ее пота. – Да, такие, как вы, всегда так говорят. Но ты на самом деле мог бы пожертвовать собой ради нее? – Отпустите меня, пожалуйста, – выдавливает из себя Биргитта. – У тебя будет шанс доказать свою преданность этой женщине. Если ты действительно ее так любишь, то я отпущу ее и съем вместо нее тебя. – Отпустите… меня… – хрипит Биргитта. Дан сжимает женщину все сильнее, ей уже нечем дышать, она не может даже пошевелиться. – Ну, что скажешь? Как поступим? – Отпусти ее. – По щекам старика струятся слезы. – Я больше не голоден, – продолжает Дан, в то время как Биргитта пытается вывернуться из его рук. – Смерть будет очень медленная и мучительная. Намного больнее, чем ты можешь себе представить. Но у тебя есть шанс ее избежать. Просто скажи одно слово, и я съем Биргитточку. Старик, кажется, заколебался. «Скажи это, – думает Дан. – Скажи это, чертов старикашка, и это будет последнее, что Биргитта услышит в этой жизни». Старик качает головой: – В таком случае убей меня, проклятый дьявол. Дан ненавидит его в эту минуту. Он лживый притворщик. Пора уже с этим заканчивать. Но Дан совсем не хочет крови Биргитты. Ему даже не любопытно попробовать ее на вкус. Дан кладет руки Биргитте на шею. Сжимает их изо всей силы. Шея теплая и мягкая, а глаза Биргитты, большие и круглые, вываливаются из орбит. Лицо Дана будет последним, что она видела в жизни. Слабые руки старика наносят Дану удар за ударом по голове, но его удары почти совсем не чувствуются, они словно трепет птичьих крыльев. Дан их полностью игнорирует. В этот момент во всем мире существуют только он и Биргитта. Он кладет ее на зеленое сукно игорного стола. Теперь этот миг позади – та секунда, в которую женщина поняла, что все кончено, что она сейчас умрет, а причина этого он, Дан. Он старается сохранить в памяти каждое движение ее лица. Потому что знает, это воспоминание принесет ему наслаждение еще много раз.