Диана Брайтман была состоятельной женщиной средних лет, имеющей ответственную работу и любящую семью. Максин Уэйкман было двадцать три года, она сидела на игле и была хорошо известна местным полицейским, потому что воровала по магазинам, чтобы добыть денег на свою пагубную страсть. – Честное слово, не знаю, Брайант, – ответила Стоун. Этот вопрос постоянно вертелся у нее в подсознании, а теперь там неожиданно появилась Алекс. То есть она стала более заметна. Эта женщина пряталась там весь день. Ким никак не могла забыть содержание письма, которое вызвало хаос в ее воспоминаниях. Она пыталась найти ту коробочку, в которую могла бы их спрятать, но пока у нее ничего не получалось. Вмешательство доктора Торн вызывало у нее слишком много эмоций. Обычно Стоун удавалось держать все воспоминания под контролем, пока она сама не решала вернуться к ним, а в случае с Алекс ей казалось, что они кровоточат постоянно. Этакое размывание всех границ. – О чем думаешь? – спросил Брайант, чтобы как-то заполнить паузу. Ким промолчала. Ее ответ сержанту точно не понравился бы. То, что она собиралась сделать, совершенно точно заставило бы его заполнить все необходимые бумаги и поместить ее на принудительное лечение. Нет, чем меньше ее коллег знает об этом – тем лучше. Остаток пути прошел в молчании, пока Брайант не остановился перед последним домом на улице, которая была забита машинами. – А ты уверена, что это правильный адрес? – уточнил он. Инспектор не могла понять, чем вызван этот вопрос. Может быть, тем, что все остальные дома, которые они посещали до сих пор, располагались в богатых районах? Плант-стрит находилась за библиотекой Крэдли-Хит, которая, в свою очередь, располагалась на Реддал-Хилл-роуд. В верхней части улицы имелись небольшой парк и поле, через которое ходили местные жители, чтобы сократить путь до местной начальной школы. – Вроде бы мы попали туда, куда надо, – подтвердил Брайант. Дверь им открыла женщина возрастом за сорок. У нее были черные волосы, а на висках виднелись следы, говорившие о том, что их совсем недавно покрасили. Зеленая униформа, надетая на ней, явно принадлежала вспомогательному персоналу больницы. – Миссис Уэйкман? – уточнила Ким. Улыбка на лице женщины была открытой и доверчивой. Она весело кивнула в ответ. Инспектор ненавидела себя за то, что должна будет стереть эту улыбку с ее приятного лица. – Мы по поводу Максин… – заговорила Стоун. – Моей дочери? – уточнила хозяйка дома. Ким кивнула, и та сделала шаг в сторону. – Прошу вас, входите. Детектив вошла в крохотную комнатку. Из мебели в ней были только два кресла, газовый камин и буфет, на котором стоял фарфор Капо ди Монте[43]. Миссис Уэйкман прошла по тесному коридорчику, который вел к узкой лестнице. Очень быстро они оказались в небольшой, ярко украшенной кухне в задней части дома. Ким пришло в голову, что если б она решила измерить величину этого дома шагами, то их оказалось бы не больше тринадцати. – Как у нее дела? – с нетерпением спросила хозяйка. Инспектор вопросительно посмотрела на Брайанта. За кого, черт возьми, принимает их эта женщина? Она медленно достала свой знак и представилась. – Простите. – Было видно, что Уэйкман сконфужена. – Я решила, что вы из клиники. Детектив еще не была уверена, почему она подумала именно это, но в голове у нее уже зазвучал набатный колокол. – Миссис Уэйкман, не могли бы вы сказать, когда видели вашу дочь в последний раз? – Ну-у-у… довольно давно. Но она все равно остается моей дочерью. Ну… моя дочь… вы понимаете, о чем я. Ким не имела ни малейшего представления, что имеет в виду эта женщина, и засомневалась в ее способности прямо отвечать на вопросы. – Миссис Уэйкман, думаю, что вам лучше сесть и рассказать нам, когда вы в последний раз видели Максин. Хозяйка сделала, как ей сказали, и несколько раз перевела взгляд с одного полицейского на другого. У нее все еще было открытое и любезное выражение лица. – С того момента прошло несколько месяцев. Правда, она часто звонила мне из клиники и даже прислала несколько писем, но вот уже какое-то время о ней ничего не слышно. – На лице матери Максин, наконец, появилось озабоченное и неуверенное выражение. – Но ведь она все еще не принимает наркотики, правда? – Миссис Уэйкман, а вы можете объяснить, почему не виделись со своей дочерью так долго? – мягко спросила Ким. Она знала, что ей необходимо лучше понять происходящее, прежде чем разрушить жизнь этой женщины. – И трава тогда была зеленее, не так ли? – ответила ее собеседница. – Какая трава? – переспросила инспектор, чувствуя себя сбитой с толку загадками, которыми объяснялась мать Максин. – Понимаете, я рассказала ей правду много лет назад. Как только она стала достаточно взрослой, чтобы понять. И ее это совсем не заинтересовало. Ей было наплевать. До того момента, как ей исполнилось шестнадцать и у нас с ней стали возникать всякие трения. К тому времени она уже была уверена, что мир создан специально для нее. У нее обо всем было собственное мнение, и мы цапались с ней, как кошка с собакой, – произнесла хозяйка дома таким тоном, словно этим она ответила на все вопросы Ким. – Прошу вас, продолжайте, – поддержала ее инспектор, сообразив, что это лучший способ поведения в сложившейся ситуации. Она может позволить миссис Уэйкман насладиться привычной жизнью, прежде чем ее мир разрушится до основания. – Наверное, к тому времени она уже баловалась наркотиками, – стала рассказывать дальше мать убитой. – Не тяжелыми, как мне кажется, но и этого было достаточно, чтобы стать совсем не похожей на ту Максин, которую я знала. И чем больше я старалась держать ее подальше от этой гадости, тем больше она восставала против меня и тем чаще мы ссорились. И вот тогда она стала проявлять заинтересованность к тому, что я ей рассказала. – А рассказали вы ей… – терпеливо подсказала Стоун. Ужасные новости все еще ожидали эту женщину. – О том, кто ее настоящая мать. Мы усыновили Максин, когда ей было семь месяцев от роду. – И Максин ушла от вас к ней? – спросила Ким. – В тот момент я не была против, – кивнула миссис Уэйкман. – Думала, что это пойдет на пользу нам обеим. Потому что после того, как умер ее отец – а произошло это, когда девочке было восемь лет, – мы с ней жили только вдвоем. Пытались существовать с грехом пополам. Я надеялась, что ее настоящая мать поможет ей разобраться с наркотиками. Она могла позволить себе отправить Максин в частную реабилитационную клинику и вылечить ее раз и навсегда. Инспектор не стала комментировать наивность этого заявления. Если б все было так просто! – Конечно, мне и в голову не приходило, что Максин может исчезнуть так надолго. Думала, что она вернется через несколько недель и мы начнем всё сначала. – Миссис Уэйкман явно опечалилась, и неприятное ощущение в животе Стоун усилилось. Она все еще держала про себя новости, которые должна была сообщить этой женщине. – Пару раз я звонила ее биологической матери, но та давала мне путаные ответы и обещала, что Максин скоро мне перезвонит. – Так вы знаете ее биологическую мать? – удивилась Ким. – Ну конечно. – Уэйкман закатила глаза. – Я ее знаю, да и вы, скорее всего, тоже. Ее чуть ли не каждый день показывают по телевизору. Детектив была рада, что у них появилась перспектива беседы с родной матерью Максин, но прежде она неизбежно должна была разбить сердце стоящей перед ней несчастной женщины. Ким посмотрела на Брайанта и по его глазам поняла, что сержант испытывает схожие чувства. Она дотронулась до руки хозяйки дома. – Миссис Уэйкман, боюсь, что мы приехали к вам с очень плохими вестями… Глава 34 Ким разогнала свой «Кавасаки Ниндзя» до 65 миль в час и заняла среднюю полосу, чтобы обогнать два бензовоза и дом на колесах. Через сто метров, перед поворотом на боковую дорогу, она вновь заняла медленный ряд и съехала с шоссе М6. Эта поездка сдула с нее часть той паутины горя, которая опутала их с Брайантом в доме миссис Уэйкман. Бедная женщина во всем винила только себя. К удивлению Стоун, она совсем не злилась на биологическую мать погибшей девушки. Может быть, это придет позже, подумала Ким. Инспектор никак не могла избавиться от ощущения грусти из-за того, что Максин решила искать нечто большее, чем то, что у нее уже было. Что в принципе означает сертификат об усыновлении? В идеале то, что связь между биологической матерью и дочерью прерывается навсегда. Но здесь этого не произошло. Данный сертификат превратил миссис Уэйкман в обыкновенную няньку, пока у девочки не появился более интересный вариант. Но что в этом случае можно сказать о ее родной матери? Имела ли она право на вторую попытку после того, как отказалась от собственного ребенка? Ким не была настолько зашоренной, чтобы не понимать, что иногда бывают случаи, когда мать вынуждена передать ребенка государству. Черт побери, она была бы счастлива, если б ее собственная мать это сделала, – но в любом случае здесь должна была быть некая завершенность. Это делается раз и навсегда. И никакого заднего хода. Эти мысли не оставляли ее с тех самых пор, как они с Брайантом уехали из дома Уэйкманов, торжественные и погруженные в горе оставшейся там хозяйки. Стоун решила закончить с работой – делом Максин Уэйкман они займутся завтра с утра. Во время вечерней прогулки с Барни инспектору в голову пришли новые мысли. Она почувствовала себя так, словно ее сознание разделилось на две части. Одна была ясная, как летний солнечный день, и в ней присутствовали цель, желание и намерение собрать воедино головоломку и выяснить, кто же убил Диану Брайтман и, возможно, Максин Уэйкман. Вторая же была темной и мрачной, полной мыслей и ощущений, которые Ким совсем не нравились. И именно эти мысли привели ее сюда, подумала Стоун, паркуя мотоцикл перед тюрьмой Дрейк-Холл. Она почувствовала, что это решение формируется в ее мозгу еще во время поездки с Брайантом, и именно поэтому не решилась поделиться с ним своими мыслями. Но даже отправившись в эту поездку, детектив все еще продолжала колебаться – каждый съезд с шоссе манил ее возможностью вернуться домой к блаженному неведению. Вступить в новую схватку с Александрой значило рискнуть гораздо более серьезными вещами, чем была готова Стоун. При этом она знала, что за этой внезапной переменой в ее матери стояла именно Алекс, а сама мысль о том, что ее мать может выйти на свободу, была для нее невыносимой. Инспектор не сильно удивилась, когда эта женщина-социопат вновь ворвалась в ее жизнь. Крохотная частичка ее мозга всегда знала, что она еще встретится с этим хитрым и лишенным всех эмоций психиатром. Во время их последней встречи Ким поняла, что она завладела всеми мыслями Алекс. Та выяснила об инспекторе все, что было возможно. В этом было что-то противоестественное, но доктор Торн больше, чем кто бы то ни было, знала об ужасе, страхе и боли, которые заполняли детство Ким. Она смогла изучить каждый случай жестокости, надругательства и пренебрежения, с которыми сталкивалась Стоун, и попыталась использовать эти знания для того, чтобы лишить ее рассудка. Алекс тогда сказала, что между нею и Ким существует некая связь и что нежелание инспектора вступать с кем-нибудь в близкие отношения связывает их еще больше. Правда, сама Стоун никакого сходства или связи между ними не замечала. Вообще никакой. Ким вполне могла повернуться к проблеме спиной, проигнорировать язвительные строчки в письме Алекс и положиться на Систему, будучи уверенной в том, что комиссия по УДО сама все поймет и откажет ее матери в освобождении. «Но ведь есть пример Лили», – раздался у нее в голове едва слышный голосок. Единственной женщины, которую Стоун считала своей союзницей и которую удалось обвести вокруг пальца. Так что детектив не могла рисковать тем, что с комиссией удастся сделать то же самое. Что, если они увидят перед собой приятную женщину слегка за шестьдесят, кающуюся и сожалеющую о том, что она сделала с Мики и с Ким? Что, если эта демонстрация здравомыслия позволит ее матери занять место в мире нормальных людей? В мире самой Ким? Сможет ли она научиться жить с мыслью о том, что эта сука на свободе? Нет, она не может так рисковать. Если у Алекс есть что-то, что позволит надежно запереть ее мать, у нее нет иного выхода, кроме как выяснить, что же это такое. И, естественно, ей придется заплатить за это знание. Стоун надеялась только на то, что сможет позволить себе эту цену.