— Ну. Скорей всего. Просто молодая ещё, игривая. Ей не до семьи. Но стодов через двенадцать так — будет хорошей женой. Заботливой. — Женился бы на ней? — Она же вэйта! — Ну и что? — А дети? Какие от вэйты и человека могут быть дети?! — Ну да. — Тебе вэйты нравятся? Вопрос был задан таким тоном, словно Тим хотел сказать: «-Да ты шалунишка?» — Нравятся. А что такого? — Ничего. Они многим нравятся. Только женятся все на человеческих девушках. Людям — людское. Вэйтам — вэйтово. Разговор как-то сам собой затих. Тема межрасовых браков была довольно скользкой. Хоть в обществе декларировалось равенство людей и вэйто, но в плане межличностных отношений всё было не так просто. Например, у аристократов вэйто существовало, скажем так, желательное условие для идеальной, религиозно правильной семьи — у настоящего вэйта должно быть две жены разных рас. Эта традиция шла от древнего подражания не кому-то, а самой Священной Семье. Правда человеческая жена вэйта не могла расчитывать на потомство, оставаясь своего рода декорацией, «статусной вещью». В большинстве случаев это компенсировалось династическими и экономическими соображениями, иначе желающих идти на заведомо ущербное место воообще бы не нашлось. Сейчас ведь не старые времена, когда родители могли приказать дочери выходить замуж за нужную им персону. В любом случае таких браков становилось всё меньше и меньше, потому как и самих аристократов, особенно среди людей, с годами оставалось всё меньше, и следование религиозным традициям было всё менее строгим с каждым новым поколением. У простых же людей межрасовые браки в основном были плодом сильных чувств, когда двое любили так сильно, что даже гарантированое отсутствие потомства не останавливало. Кстати, именно такие пары составляли большинство тех, кто усыновлял-удочерял детей из сиротских приютов. Но в любом случае межрасовые браки считались либо прихотью, либо примером запредельной любви. Именно так обстояли дела с межрасовыми браками в Федерации Рассена и многих других государствах. Ведь главная мотивация брака у большинства людей и вэйто всё же была одинаковой. Дети. Наследники. В малонаселённой Сфере главная ценность людей — их потомство. Семьи с одним ребёнком тут считались маленькими, нормальные семьи имели в себе двух-четырёх детей, а то и больше. При том, что местная медицина производила надёжные контрацептивы, рождение ребёнка тем более становилось осознанным решением. В среде и людей, и тем более вэйто аборт сродни преступлению против веры. Вроде как предотвращение зачатия нормальное дело, но уж если «залёт», то ребёнок должен родиться — и всё тут. Единственным показанием к прерыванию беременности есть угроза жизни матери. Тем временем поселения стали попадаться всё реже, а потом и вовсе перестали попадаться. Зато мы проехали мимо нескольких полевых армейских лагерей и подъехали к пропускному пункту, которому очень подходило земное название «блокпост». Большой такой, бетонный блокпост. Влево и вправо тянулись серые стены с бойницами, пулемётными башенками и прочими огнемётами. Дорога проходила сквозь это капитальное сооружение. Все проезжающие попадали в своего рода бетонный мешок с трёхметровыми стенами. По верху стен ходили вооружённые карабинами и автоматами солдаты, наблюдая за теми, кто ехал внизу. Примерно посредине этого коридора была точка остановки. Каждая партия проезжающих должна была остановиться для досмотра. Встречных, кстати, пропускали по другому, соседнему коридору. Мы тоже по-очереди прошли эту процедуру. Меня и Тима заставили выйти из машины двое хмурых содат. Их начальник с нашивками полусотника прохаживался неподалёку. Ещё двое солдат тут же ненавязчиво взяли нас на прицел и красноречиво покачивая стволами карабинов «попросили» отойти к стене. Между тем другие двое, которые были около машины, деловито обшарили кабину, слазили в кузов и даже открыли капот и заглянули под него — не утаили ли мы чего запрещённого к вывозу? После грузовика пришла наша очередь выворачивать, так сказать, карманы. Нас вполне профессионально «обшмонали» и отпустили с миром, не забыв вернуть личное оружие. Интересно, кто обыскивал Калинину? Наверное для таких случаев у них в штате есть женщины? Когда мы наконец-то выехали из ворот КПП, Тим выдохнул: — Уф… Чего-то нервничают. — В смысле? — Нервничают парни, говорю. Может это тебе, штурмовик, в новинку. Вы всё по рейдам, на подвигах, а мы, пехота, на задворках, к земле поближе. Я, между прочим, на похожем КПП пару стодов отстоял на стенке. Обычно досмотр проходит больше для виду. Ну заглянут в кабину, в кузов. Ну по карманам похлопают. Ну и всё. А тут просто цитадель наставлений караульной службы. — А, вот ты о чём? Наверное план «Перехват». — Чего?! — Да ничего, это я о своём. Тьфу! За языком-то надо следить, дубина! И так много лишнего болтаю. При Калининой вот по-русски матюгался, при Ермолине жаргончиком блеснул. Теперь Тим. Блин, скоро ведь могут и неловкие вопросы ко мне возникнуть. А насчёт нервности я с Тимом могу не согласиться. В своё время я этих блокпостов навидался. И то, что это были «блоки» на Кавказе, ничего не меняет, потому что психология солдатская одна и та же — что на Кавказе, что в Дикоземье. На оживлённых трассах, где часто бывает начальство и проверки, служба несётся добросовестно, иногда даже излишне добросовестно. А вот на второстепенных, глухих дорогах служба идёт неторопливо, спокойно. Большинство проезжающих туда и обратно через такие «блоки» — одни и те же люди, которые со временем становятся как бы своими. Бывал я и на тех блокпостах, и на других. От расхолаживания помогает частая ротация, но когда есть нехватка людей или обстановка долго остаётся спокойной, то ротацией как правило пренебрегают. Такие дела. Наверное Тим служил на тихом КПП. Ещё два часа по заметно ухудшившейся дороге и вот мы подъезжаем к нужному месту. Я ведь думал, что Стеклянные озёра — это на самом деле озёра. Ну, типа, название романтичное такое. Оказалось, что нихрена подобного. Стеклянные озёра — это развалины большого когда-то города. Почему же «Стеклянные», да к тому же «озёра»? Надо будет расспросить Ермолина, он много об этих местах знает. А пока наша колонна петляла по расчищеным улицам окраины. Тут действительно сейчас жили люди, хоть город и был заброшенный. Между поросшими лишайниками домами были протянуты верёвки с бельём, времянки силопроводов свисали как лианы. Во многих окнах блестели стёкла. По улицам ходили прохожие, в основном в таких же, как во всём Приграничье, нарядах. Сновала вездесущая ребятня, часто босоногая. Не покидало ощущение киношной такой Мексики или какой другой Боливии. Тим заинтересованно глазел по сторонам, как и я. Наконец броневик впереди затормозил, я тоже остановил машину. Показался Ермолин, скрестил руки. Понятно. Я заглушил двигатель. Вокруг была непривычная для городского антуража тишина, если не считать детских воплей. Ермолин поманил Тима за собой, я же вздохнул — всё понятно, на охране остаюсь. Ну и ладнушки. Я выбрался из кабины на крыло, с него на капот, а с капота — на ящик над кабиной. Смахнул пыль с брезента, уселся на мягкое. А что? Высоко сижу, далеко гляжу. «Не садись на пенёк, не ешь пирожок!.».. Тьфу! Твою дивизию! Жрать захотелось. А пирожка нету. Да… Проходящие мимо жители не особо обращали внимания ни на колонну в целом, ни на меня в частности. Ну сидит хмырь на кабине, ну и что? Тут своих дел — не переделаешь… Дети носились друг за дружкой и в мою сторону тоже не глядели. Я стал разглядыать всё, на что взгляд упадёт. Вот мимо прошёл пожилой человек в хорошей одежде, с двумя кобурами на поясе. Ему бы звезду на лацкан — настоящий шериф с Дикого запада. Но он только глянул на меня из-под полей шляпы и пошёл дальше. Вот двое мужиков в затасканных рабочих комбинезонах прокатили тележку, гружёную каким-то ржавым хламом. А вот это интересно! Мимо колонны, совсем меня не заметив, быстро прошла троица девушек. Все в женских вариантах местной одежды, то есть платья или юбки с вышивкой, короткие курточки, на поясах двоих — кобуры, у третей кобура пристёгнута к бедру. Ну, у неё и юбка самая короткая, ха! У всех троих шляпы с широкими полями. Так как сидел я всё-таки высоко, то лиц не разглядел. Зато ножки разглядел, хе-хе. С ними учтиво раскланялись (надо же!) встречные «ковбои», которых хоть сейчас на афишу вестерна — разве что сигарет в зубах не держат. Ё-ж-моё. Из ворот не очень приметного, с облупившейся штукатуркой, дома вышли Калинина, Лекс, Тим и Вэсил. Все несли какие-то баулы. Ясненько. Вот и оружие. Сгрузив свою поклажу в броневик, все ушли обратно. Через несколько минут притащили четыре ящика. Три побольше, один поменьше, и так ещё несколько ходок. Наконец Тим полез в кабину грузовика, Вэсил — в броневик, а Марика с Сомовым ушли к вездеходу. Я проделал обратный путь по капоту и крылу, плюхнулся за руль, завёл движок: — Всё нормально? — Ага. Товар получен. Полчаса езды по окрестностям — и мы на большой поляне у леса. Поляна на склоне холма и Стеклянные озёра перед нами как на ладони. Так вот почему такое название! Ближе к центру бывшего города в лучах вечернего Света тускло отблёскивают несколько гигантских зеркал, похожих на озёра. Но это не вода. Это похоже на… Господи, они в самом деле стеклянные?! Да что же тут?!. Э-э-э, твою дивизию! Стекло в таких количествах получается только в местах, подвергшихся ядерным ударам!. Ой-ё!!!.. У меня даже в глазах поплыло. Но… Разрушений не так уж и много, да и «озёра» неподалёку друг от друга. Как бы такое было возможно? Да и реакции ядерного распада здесь неизвестны сейчас, и при Детях Богов о них тут не знали. Здесь по-моему вообще в недрах урана нет. Так как же возникли такие озёра стекла? И тут я вспомнил читанную ещё в прошлой жизни статью про Дрезден. В конце Второй Мировой англо-американские союзники устроили массированый авианалёт на немецкий город Дрезден. За пару дней на город были сброшены семь с лишним тысяч тонн фугасных и зажигательных бомб. Дрезден превратился в один большой костёр. Возник огненный смерч. Потоки пламени поднимались на десятки метров, плавился не только металл, но и камни. Тысячи горожан превратились в пепел, жирную копоть. Люди умирали даже раньше, чем сгорали — смерч выжигал кислород из воздуха и дышать просто было нечем. Число жертв даже спустя шестьдесят лет не могли подсчитать точно. По разным оценкам погибло от двадцати до двухсот тысяч жителей. Все считали по-разному, да только до бомбардировок в Дрездене было более шестисот тысяч человек, а после насчитали чуть более двухсот тысяч. Жертв было больше, чем после атомной бомбардировки Хиросимы, а площадь поражения в Дрездене была в четыре раза больше хиросимской. Что характерно — ни в Дрездене, ни в Хиросиме, ни в Нагасаки не было ни скоплений войск, ни стратегических складов или производств. Да в них даже гарнизонов внятных не было! Но кто будет обвинять в излишней жестокости «самую миролюбивую страну в мире с семью сотнями военных баз за границей»? До «ядрён-батона» Дети богов может и не додумались, но уж до напалма, термита и белого фосфора — наверняка. Жутко представить, что тут творилось во время Страшного. Я как будто перенёсся туда, в то время. Огонь… Море огня… Столбы дыма, скручивающиеся в один большой столб, похожий на ствол адского древа… Облака искр… Падающие сверху хлопья чёрной, жирной сажи… Пепел, будто снег… Моё лицо обжигал жар гигантского костра, в нос бил запах гари, уши закладывало от треска, грохота… Но… Сквозь этот грохот я слышал… Я слышал… Плач… Да, плач. Тихий, непрекращающийся плач. Плачущие ангелы… Моя душа содрогнулась от ужаса и тоски тысяч людей и вэйто, превратившихся в искры и белый, седой пепел… Ангелы плакали: «Где же вы, Великие Боги?.. Как вы допустили?.. За что?.. Неужели наш страх не достигает Вас, вездесущих и всемогущих?. Кто заступится за нас?. Кто помолится за нас?.. Что же вы молчите?!!».. Тщетно плачут ангелы. Боги давно отвернулись от этого мира… Тоска… Смертная тоска… Прах и тлен… Стылый ветер в душе… Господи, что это было?! Я словно проснулся от кошмара. Холодный пот стекал по лбу и между лопаток, колотила мелкая дрожь. Я украдкой оглянулся. Мужики разводили костёр, Марика копалась в рюкзаке. Никто на меня не обращал внимания. Я на подгибающихся ногах отошёл к грузовику, сел на подножку. Твою ж дивизию. Поздравляю тебя, Сергей-Фрам. Вот она, крыша — поехала, брякая треснувшей черепицей. После такого вообще-то надо бы бежать к психиатру пока не поздно. Но тут психиатров поблизости нету. Придётся своими силами обходиться. Навалилась апатия. Я просто сидел и смотрел на разрушенный город и тусклые стёкла. Послышался шорох шагов, из-за машины вышел Ермолин. Он посмотрел на меня, вздохнул: — Грустишь? — Нет. — Пошли ужинать. — Сейчас приду. Ермолин пошёл обратно, но вдруг остановился и тихо сказал: — Говорят, что кому-то иногда удаётся услышать как плачут ангелы около Стеклянных озёр. Это, конечно, сказки. Безопасно так-то, местные сюда по ночам — ни-ни. Но если что-то покажется, то лучше так и думай, что это просто дурной сон. Нет никаких ангелов. И демонов никаких нет. И Богов нет. Все отвернулись от нашего мира ещё тогда, во времена Страшного. Даже демоны содрогнулись. И с тех пор наш мир никому кроме нас самих не нужен. А всё, что святоши городят — бред и красивая сказка для слабых. Пошли ужинать, так твою растак. Ладно, спишу всё на нервы-нервишки и усталость. А жрать действительно хочется, несмотря на стресс и прочие видения — хоть одна здоровая реакция. Вокруг костра сидели все, кроме Тима. Я не тупее паровоза и понял, что он на охране лагеря. Здраво. Пусть Ермолин и говорит, что местные сюда по ночам не ходят, но лучше подстраховаться. Я сел на обрубок древесного ствола между Вэсилом и Калининой. Мне вручили миску с кашей из концентрата и ложку, пару сухарей. Эх. Здравствуй, сухпай! Прощай, здоровье!. Во время еды разговоров не было. Не пионеры на прогулке, а бывалые люди собрались. Такие и едят — словно работу выполняют. Основательно и неторопливо. Я тоже ел не торопясь. Есть-то хотелось, но настроения на еду нет. После каши Ермолин раздал кружки, а на костре уже висел котёл с чаем. Ну как — с чаем? Это я по привычке для себя эту бурду чаем называю, а так-то в котле закипает отвар из каких-то трав. Рецептов и смесей по Рассену и остальному Миру гуляет много. Вот этот заваривал сам Ермолин. Ещё поржал, что, мол, для всех, кроме Калининой, этот чаёк очень пользителен будет. Марика только глаза закатила и выразительно фыркнула. Ну, это мелочи. Вот после чая слово взял Лекс: — Сегодня мы получили оружие. Пулемёт на броневик и стрелковое — для личного состава. По утверждённому штату в отряде четыре пистолета-пулемёта и два самозарядных карабина. Патроны в количестве десяти боекомплектов на ствол для ПП и пять боекомплектов на ствол для СК. На первое время считаю такое количество достаточным. Дополнительно имеем по две ручные гранаты на человека. Далее. Во время полевого выхода приказываю нести караульную службу. График караулов доведёт тактик отряда. Караул нести во время остановок, стоянок и ночёвок. Во время движения свободные от управления техникой ведут наблюдение. Технику группы — обеспечить место для наблюдателя на замыкающей машине с возможностью кругового обзора. Так, это уже мне приказ. Интересно, где это я ему обеспечу такое место? Хотя… Есть одна идея. Слушаю дальше. — Без приказа стрелять только в случае прямого нападения. Быть внимательными. Следить за самочувствием. Химическую разведку местности и обнаружение микробной опасности беру на себя. Всем получить оружие и привести его к в рабочее состояние. Вопросы? Предложения?.. Вопросов нет. Все свободны. Да уж, шутки в сторону. Я ещё посидел у костра, дождавшись когда все разойдутся, а потом пошёл к броневику. Там Ермолин вручил мне длинный свёрток, сумку с патронами и велел самому разбираться — чай не маленький. А то! Разберусь, конечно. И я-таки разобрался. Карабин оказался не новым, но характерных признаков, указывающих на сильный износ, вроде не было. Внешне он был похож на земной советский СКС, с деревянным прикладом и ложем, вот только магазин сменный и прицельные приспособления другие. Калибр у него был шестнадцатый, патрон как у станкового пулемёта. Значит я ошибся, сравнивая этот карабин с СКСом. Он больше похож на советскую же СВТ -40 времён Великой Отечественной, только укороченную. И размеры патрона примерно такие же. СВТ я, конечно же, не разбирал и об автоматике её знаю только по иллюстрациям, но принцип стрельбы и у неё, и у этого карабина один и тот же. Да уж, штука тяжёленькая и отдача наверное — будь здоров, но зато не надо затвор дёргать то и дело, и бить с таким патроном должна здорово. Разобрать карабин оказалось довольно легко, я протёр детали от лишней смазки и снова собрал оружие в единое целое. Снарядил три магазина (больше не было) патронами из сумки, присоединил один к карабину, взводить затвор не стал — тут предохранитель слабый какой-то, шмальну ещё с непривычки. Надо бы пристрелять, но этим занимаются днём, а сейчас уже хоть глаз коли. Я думал, что надо бы Калинину поискать — спросить про караул, как вдруг она сама явилась, словно призрак вынырнула в круг света от костра и села неподалёку на бревешко: — Освоил? — Угу. Справлюсь. График караулов какой? — Стоим по часу. Ты после Тима, он сейчас дежурит. Там неподалёку на горочке лёжка хорошая — лагерь как на ладони. Плащ возьми, а то насекомые заедят. — Ладно. Марика помолчала, хотела что-то сказать, но передумала и тихо ушла в темноту. Похоже, что на неё тоже место давит. Я ушёл к машине. Достал из-под сиденья свёрнутый плащ, убрал лишние патроны и сел в кабине. Вокруг было темно. Хоть и не абсолютно. Свет гас не полностью, а оставался слабо светящимся. Очень слабо. Как звёздный свет на Земле. Как же не хватает звёзд и Луны!. Хоть бы самый завалящий Месячишко показался! Напрасное ожидание, я же в шаре. Чего ради его создали? Ну, допустим, что аргументы Богов мне не понять. Но должен же быть смысл? Снова я вернулся к тем мыслям, что мучали меня после переноса. Интересно, посещали ли кого-нибудь из жителей Мира подобные мысли? Наверняка посещали, только тех, кто их высказывал, скорее всего считали еретиками или сумасшедшими. Хоть Церковь Святой Семьи и не была догматичной, но свои ценности при случае продвигала жестко. У неё даже специальный орден силовой был — «Орден Любви». Этакие рыцари веры. Палладины, блин. Их ещё втихаря называют «любовниками». Ага, любовнички. С армейской структурой, железной дисциплиной и полновесным вооружением. Пожалуй так полюбят, что потом не обрадуешься. Мне кажется, что ЦСС выполняет в Мире многие функции нашей земной ООН. И то сказать — именно Церковь стоит над государствами, улаживая споры и наказывая неспокойных. В идеале, конечно. На самом деле в одиночку ЦСС с крупными странами не сладит, и со средними тоже. Но вот собрать коалицию против нарушителя международных правил и договоров она может, поэтому и существует на наднациональных правах по сей день. Если бы ЦСС допускала разброд и шатание в вопросах веры, то не стала бы общемировой религией. Такие пироги. Пришёл Тим, рассказал куда идти. Я посоветовал ему залезть спать в кузов и закрыть за собой полог — так роса не проникнет. Глаза уже привыкли к темноте и я почти не плутал. Нашёл лёжку. М-да. Впадина под упавшим деревом оказалась не очень-то уютной, зато из-под неё обзор на лагерь был хороший, насколько это было возможно в темноте, немного разбавляемой светом костра в центре лагеря. Это, кстати, правильно, что мы следим за лагерем со стороны. От костра ничего не увидишь — огонь слепит. Около машин слоняться тоже не вариант. Только шуметь и ничего не слышать самому. А в таких потёмках без прибора ночного видения, до которого местной науке ещё как до Света на карачках, всё равно надо полагаться в основном на слух. Так что здесь вполне разумно лежать и слушать. Кстати! А почему мы «сигналки» не используем? Не может быть, чтобы их не придумали. Хотя… Думаю что минирование самодельными «растяжками» здесь тоже не в ходу. После Страшного в Сфере крупных войн не было, ограничивались локальными конфликтами. Так что прогресс вооружений шёл довольно медленно. И минно-взрывное дело не исключение. Так… Есть у меня идейка одна. Надо будет Калинину сагитировать. Дежурство прошло спокойно, если не считать озверевших насекомых. Глаза быстро привыкли к слабому освещению и многое можно было различить. Кстати, я подозреваю, что люди, веками живущие в Сфере, а тем более вэйты с их анимешными глазами, видят в темноте лучше земных людей. По крайней мере за телом Фрама я такую особенность замечаю. Наверное, это своего рода адаптация к более низкому освещению, чем на Земле. Меня сменил Вэсил с пулемётом. Ведь на него обычного ПП не взяли, поэтому он и снял оружие с брони. Ну, раз человека всё устраивает, то пусть его. Я же отправился в лагерь. В кузове похрапывал Тим, поэтому я забрался в кабину. После десяти минут приглушённых ругательств я смог снять с себя сбрую, обувь, верхнюю одежду и забраться в спальный мешок. Засыпая, пообещал себе на следующем ночлеге поставить палатку. Подъём был ранний. Утренний моцион, у кое-кого ещё и разминка, завтрак. Сделали импровизированный тир и полчаса пристреливали оружие. На удивление, мою самозарядку почти не пришлось калибровать. И пока остальные продолжали по стрелку, я выполнил приказ Лекса и оборудовал место наблюдателя. Между ящиком для барахла над кабиной и передней дугой тента кузова было пространство. Снизу была запаска и инструментальный ящик. В это пространство мы с Тимом положили кое-какое мягкое барахло из надкабинного ящика и получилось удобное «гнездо», из которого можно было наблюдать во все стороны. Вобщем Тим теперь едет на ветерке и с комфортом. До первого дождя, конечно. Всю дорогу, пока не остановились на обед, я обдумывал сигнальные мины. Настоящую сигналку с несколькими огнями и газовым свистком мне не сделать, но простейшие «самострелы» под силу сляпать с помощью моей походной мастерской. Неплохую сигналку можно сделать из патрона с трассирующей пулей. Но трассеров у нас нет. Есть обычные. На ночлеге попробовал сделать пару. К маленькой дощечке с помощью проволоки прикрутил патрон с предварительно вытащеной из гильзы пулей. Отверстие залепил густой смазкой для защиты от влаги, чтобы порох не намокал. Сделал из стальной проволоки крючок в виде коромысла с клювиком. В качестве оси для коромысла использовал обрубок гвоздя и забил его в дощечку так, чтобы клювик коромысла совпадал с капсюлем патрона. К другому концу коромысла привязал полоску резины, вырезанную из куска колесной камеры. Сделал ушки, в которые вставлялся кусочек проволоки, удерживающий коромысло в оттянутом состоянии — чека моей «сигналки». Пока я мастерил сие устройство, Марика скептично поглядывала издалека. Но вот первый опытный образец, был готов. Я оттянул коромысло, вставил чеку. Дощечку привязал к колышку, вбитому в землю. Отошёл, дернул за тонкую проволочку, привязанную к чеке. Раздалось «Фу-у-ух!!!» и вверх взметнулся фонтан ярких искр. Надо бы для пущего эффекта древесных опилок к пороху подмешать, но и так сойдёт. — Поняла? Калинина медленно кивнула. Я про себя удивился — неужели до сих пор никто не додумался до такого элементарного по простоте устройства? Тем лучше. Потенциальные нападающие не ожидают такой подлянки. Если, не дай Бог, дело дойдёт до боя, то я их и с растяжками познакомлю. Наш подлый двадцать первый век может преподать здешним наивным злоумышленникам много горьких уроков. Мины-лягушки, мины направленного действия, неизвлекаемые фугасы с электроподрывом. Я уже начинаю испытывать чувство вины перед этим миром. А ведь зарекался не прогрессорствовать на оружейном поприще. Пока совсем не навалилась темень, я поставил пару своих изделий на наиболее вероятных направлениях возможного нападения. Всё же спокойней будет. Отдежурив свой час, забрался в заблаговременно поставленную палатку и уснул с чувством хорошо сделанной работы. На следующий вечер мы вместе с Ермолиным сделали почти два десятка «сигналок». Он, надо сказать, заинтересовался моим «изобретением». Его празила простота конструкции и лёгкость изготовления. Он тут же начал обдумывать варианты конструкции и я великодушно позволил ему пользоваться наработкой. Иначе говоря — сбагрил ему весь гемморой, связанный с этой темой. В конце концов он оружейник отряда, ему и чертежи в руки. За эти дни мы проехали немало тсед. Дороги становились всё хуже, скорость всё падала. Местами мы тащились со скоростью пешехода, пару раз огибали пятна заражения. В эти моменты все заметно нервничали. Ещё в начале путешествия я заинтересовался большим ящиком в задней части кузова калининского вездехода. На одном из привалов моё любопытство было удовлетворено. В ящике оказалась эфиростанция и любопытная антенна. Она представляла собой стальной тросик, прицепленный к лёгкому шару, накачивающемуся сатэраном. Балон взлетал метров на сто вверх и с помощью такой антенны можно было выходить на связь с довольно далёкими станциями. Сомов с помощью этой антенны и эфиростанции уточнял задание у заказчика. Задание, кстати, не изменилось. Нам оставалось дня два пути, судя по описаниям предыдущей экспедиции. Природа вокруг угнетала своей дикостью и безлюдностью. Лесные чащи вдруг переходили в обширные пустоши, покрытые колючими зарослями акаций, местами попадались проплешины во много гектар, на которых не росло ничего, кроме похожих на гигантский подорожник растений. Один раз проехали мимо огороженной частоколом деревни. Мы хотели заехать туда на отдых, но криво висевший плакат гласил, что здесь прошла эпидемия страшной болезни и оставшиеся в живых убедительно просят странников не рисковать. День перевалил за пять часов, жара начала спадать. Свет убавлял свою оранжевую яркость и щуриться приходилось меньше. Впереди пылил броневик Ермолина, я задумчиво крутил руль, морщась от мелкой пыли и думая о всяком-разном. Вдруг по задней стенке кабины постучал Тим. Я остановил грузовик и открыл дверь, глядя наверх: — Чего там? — Дым впереди за поворотом. Дым чёрный. — Блин. — Пробормотал я. Тем временем броневик остановился и вездеход Марики тоже. Я оставил Тима наблюдать, а сам, прихватив самозарядку, потрусил в голову колонны. Твою ж дивизию! Так хорошо ехали, спокойно, и — на тебе. А у вездехода шло совещание. Марика, Лекс и Нико шушукались и встретили меня вопросом: — А ты чего пришёл? — Так мне назад идти? — Ответил я вопросом на вопрос. Лекс махнул рукой: — Оставайся. Они втроём, как я и ожидал, судили-рядили о том, что делать. Я предложил пойти и посмотреть. И мы пошли. Я и Марика. Тиму, как худо-бедно умеющему управлять машиной, велели садиться в мой грузовик и быть готовому к движению. Лекс остался возле вездехода, а Нико выехал вперед и стал ждать нашего сигнала. По роще идти было не тяжело, но приходилось продвигаться, укрываясь за деревьями. Мы по-очереди перемещались от дерева к дереву, внимательно вглядываясь в окружающий лес. На подходе к дороге стали доноситься звуки. На дороге громко смеялись грубые голоса, причитал кто-то. Мы сошлись поближе и Марика прошептала: — Теперь пригнувшись и ползком — на обочину. Без приказа не стрелять. — Есть. Пробираясь на пузе под кустами, я снова почувствовал себя восемнадцатилетним срочником. Но мандража, как в далёкий уже первый боевой выход, не испытывал. Может из-за того, что считал всё происходящее не вполне реальным? За кустами открылась картина, достойная быть увековеченной в любом уважающем себя вестерне. Ограбление конвоя торговцев. Шесть грузовиков с высоко навьюченными над кузовами тюками стояли на дороге. Передний густо дымил, разбрасывая тяжёлые искры, но не вспыхивал. Из открытой дверцы кабины свисало вниз головой тело водителя, на земле натекла лужа крови. Возле второго грузовика стояло на коленях и заложив руки за голову около восьми человек под присмотром пятерых бандитов с винтовками и ПП. Жертвы были в каких-то мешковатых балахонах, все с бородами. Душманы, блин. Бандиты же вырядились весьма разнообразно. От эталонного «ковбойца» до человека в линялой военной форме со споротыми когда-то знаками различия. Понятно. Ещё с десяток «Робин Гудов» лазили по грузовикам, осматривая тюки. Работники ножа и топора, романтики с большой дороги. Вдруг Калинина толкнула меня в бок. От дальнего грузовика шёл мордатый мужик в кожаной жилетке и обрезанных по щиколотку штанах. Мне он напомнил какого-то великовозрастного американского байкера, перевозящего своё пивное пузо на лакированном «Харлее». Но он шёл не просто так. В правой руке он сжимал карабин, а через левое плечо перекинул чьё-то тело. Скорее всего это была девушка, так как тело тонко кричало и яростно дрыгало тонкими голыми ногами. Вырваться у неё не получалось, потому что волосатая ручища «байкера» лежала на её заднице, крепко прижимая девушку к плечу. Я покосился на Марику. Она прищурилась, хищно как-то изогнула губы. Я почувствовал, что мордатый уже и не жилец. А действо на дороге продолжалось. Свободные от шмона бандюки приветствовали «байкера» новой порцией смеха и возгласами: — Ого, наконец-то развлекуха! — Только по жребию, а то я опять последним буду! — Только не задавите в самом начале, как в прошлый раз, гы-гы! Тут уж я понял, что не только мордатый — покойник, но и остальные не заживутся. «Байкер» подошёл к подельникам, грубо стащил жертву с плеча и выставил перед ними, держа за волосы. Я в общих чертах рассмотрел её. Девушка, хотя нет — скорее ещё девочка. Лет четырнадцать-пятнадцать на вид, не больше. Чёрные волосы, худенькая, на сколько можно судить. Зарёваное личико, по которому размазана пыль этаким золушкиным гримом. Короткое серое платье, или сарафан, или вообще — ночная рубашка. Не поймёшь. Девчонка, короче, в каких-то обносках, из которых выросла ещё год назад. Я придвинул голову к голове Марики и прошептал: — Вали мордатого и тех, что ближе к нему, а я слева троих попробую. — Угу. Потом сигнал подам. — Раз. Два. Три!