- Нет, - сказал Корнилов. - Не знает… Сказали, что она тяжело больна… Может, ты знаешь ее? Корнилова Вера Николаевна… Такая худенькая, совсем седая. - Чудак вы, - улыбнулся инвалид. - Да они здесь все седые и худенькие. А Веру Николаевну я знаю. Как же. Да она ведь и недавно на острове. Месяца три… Корнилов склонился к парню: - Вот-вот: Месяца три. Как она? Здорова? - Да вроде здорова, - пожал плечами парень. - Полчаса назад на обеде ее видел. Но Корнилову почудились какие-то нотки сомнения в голосе у парня. - Да чего вы волнуетесь? - сказал инвалид, заметив состояние Корнилова. - Пойдемте разыщем Веру Николаевну. Вот радость-то будет ей. Вот радость… - Он резко оттолкнулся и покатил вверх по тропинке, к собору. Корнилов пошел рядом. - Вас как звать? - спросил парень. - Игорь Васильевич. - А меня Лешей. Алексей Федосеич Рымарев. Два года островник. «Ну конечно, - вспомнил Корнилов. - Рымарев. Ограбление пьяных. Сколько ему тогда дали? Лет пять. А несчастье наверняка с ним в колонии приключилось. Ну и ну!» Корнилову вдруг стало не по себе, словно сам он был виноват в Алешином несчастье. - Как же он меня-то не признал? Забыл?» Они прошли сквозь ворота в толстой монастырской стене. За воротами открылся заросший травой дворик. Дорожка, выложенная известняковыми плитами, привела Корнилова и его спутника к флигельку. Маленькие оконца, сплошь заставленные геранью в белых жестяных банках. - Я сейчас, - бросил парень и с ходу перескочил невысокий порожек. Дверь сильно хлопнула. Корнилов постоял секунду и тоже решил зайти в дом. Он открыл дверь. Навстречу Корнилову, глухо грохоча своими колесиками по дощатому полу, катился Леша. - Нету ее в палате, - сказал он. - Соседки говорят, гуляет… Да мы сейчас разыщем. Они выбрались из монастырского дворика уже через другие ворота и очутились на высоком берегу. На озере ветер гнал нескончаемые белые барашки, и казалось, что остров плывет навстречу этим барашкам, навстречу низким облакам. Пронзительно кричали сварливые стремительные чайки. Недалеко от стены, среди кустов сирени, стояла скамеечка, и на ней сидела мать. Корнилов сразу узнал ее, хотя и сидела она спиной к нему. Маленькая, сутулая, с непокрытой белой головой, она сидела одна и смотрела вдаль, на озеро. - Вот… - начал было обрадованно Леша, но замолчал, посмотрев на Корнилова, и только показал глазами на мать. Но она, услышав Лешин возглас, обернулась. Скользнула взглядом, не задержавшись на Корнилове, кивнула Леше и отвернулась. - Не узнала, - прошептал Корнилов. И подумал: «Ну откуда же? Ведь она и думать не думает…» Но мать обернулась снова. Она несколько секунд пристально вглядывалась в Корнилова и вдруг, тихо охнув, рывком поднялась. Игорь Васильевич быстро пошел ей навстречу. - Игорек… Приехал… - только и сказала она и заплакала, уткнувшись ему в грудь. Потом они сидели вдвоем на скамеечке, и Корнилов рассказывал матери про свои дела, беспокойно вглядываясь в ее лицо и отмечая, что она еще больше постарела за эти несколько месяцев. Морщин на лице было не так уж и много, но кожа стала совсем сухой и тонкой и вся была усеяна мелкими-мелкими веснушками. И глаза словно выгорели… «Я тоже хорош, - думал Корнилов, - последнее время выбирался в Батово раз в три месяца. Только денежки слал… Мало ли что мне у Иннокентия не нравилось. Мать-то чем виновата?» Когда Корнилов сказал, что приехал забрать ее с собой, мать снова заплакала. Потом достала из рукава пальто платок, аккуратно утерла слезы и, подняв глаза на Игоря Васильевича, улыбнулась ему виновато. - Ну вот видишь… Все плачу. Больше не буду. - И, вздохнув, сказала: - Ну зачем я поеду, Игорек? Здесь ведь совсем неплохо. И кормят прилично. И живем мы в комнате втроем… Вот только скучно. - Она помолчала в раздумье, глядя отрешенно на озеро. - А тебе я только в тягость. Опять болеть буду. Здесь-то климат для сердечников хороший. И все время под присмотром. Врач Тая Федоровна у нас очень знающая. И обходительная. А дома… Ты все на работе. Да и свои у тебя заботы. Ну как, если надолго слягу?.. Как у Кеши в последний раз… - Она всхлипнула, но сдержалась, не заплакала. - Я ведь, сынок, Кешу не виню. Трудно им со мной было… С последним приступом я месяц пролежала… «Неотложку» сколько раз вызывали. И ночью и днем. Татьяна даже отпуск за свой счет брала… А у них хозяйство. - Она посмотрела на Корнилова, словно призывая его внять разумным доводам. Потом вздохнула тяжело. - В тягость я им была… Да и мне с ними тошно. Кеша ведь до чего дошел? На службе у себя яйца и кур получит - и в Гатчину на рынок. И на «Москвиче» своем подрабатывал. Как что, соседи стучат в окно: «Иннокентий Васильевич, выручите, подбросьте до города…» И все за рублики. Стыдно людям в глаза смотреть! «Эх и шляпа же я, - с горечью думал Игорь Васильевич, слушая мать. - Своего родного брата упустил… Уголовный розыск! Как я перед матерью виноват!» - Что ж, мама, поедем домой, - сказал он твердо. - Как-нибудь проживем вместе. А будешь много болеть - вместе сюда вернемся. Скит под квартиру приспособим, и точка. Буду работать участковым, - он засмеялся. Мать тоже засмеялась и словно засветилась вся. Она показала Корнилову свою комнату. Там и впрямь было чистенько и довольно просторно. Три кровати, аккуратно заправленные, тумбочки, и на каждой по большому букету цветов в жестяных банках, обернутых кусками обоев. Но только и здесь, как и в коридоре, воздух был какой-то затхлый, с примесью лекарств. Потом они прошлись вокруг собора. Корнилов бережно держал мать под руку, а она все рассказывала ему о своем житье-бытье, чопорно раскланивалась со встречными старушками. Корнилов чувствовал, с каким любопытством и, может быть, завистью приглядываются к нему эти старушки, как хочется, наверное, узнать, кто это приехал к Корниловой. Не сын ли? А мать шла гордая, голос у нее окреп, стал тверже. И все говорила, говорила. Оказалось, что увезти мать сегодня нельзя. Надо было выполнить целый ряд формальностей, а заведующего не было. Он уехал в Сортавалу. Вернется только завтра, в воскресенье, а теплоход отправлялся сегодня вечером. «Ну ничего, - подумал Корнилов, - как-нибудь переночую, а завтра поедем». Мать сказала, что пароходик на Сортавалу ходит каждый день. Корнилов отправился на теплоход за портфелем да еще предупредить, чтобы не искали. У дебаркадеров было шумно и весело. Гремела музыка, отдаваясь эхом в скалах. На теплоходах уже зажгли свет. Спускаясь по трапу с теплохода, Корнилов встретил Олю. Она была одета в темный спортивный костюм, а в руках несла букет брусничника с начинающими краснеть ягодами. Корнилов уступил ей дорогу. Она, в сумерках не признав его, прошла сначала мимо, но тут же обернулась: - Ой, я вас и не узнала… Что это вы? Не поздно ли на прогулку? - Да я остаюсь… - тихо ответил Корнилов. - Понимаете… В общем, надо задержаться на день… - Задержаться на день? - удивилась девушка. - А как же… - она, видимо, хотела сказать: «А как же вы доберетесь обратно?» Но догадалась. - Ну конечно, здесь же поселок. Люди на чем-то ездят… И вы знали, что останетесь? - спросила она неожиданно. - Да нет, думал, этим же теплоходом вернусь. Но так уж получилось… - Возьмите меня с собой, - вдруг сказала Оля. - Так не хочется от этой красоты уезжать! Нет, правда… На работу мне не надо. Я отпуск догуливаю. Вот папуля удивится! Только его предупредить надо, а то ведь он начнет паниковать, теплоход задержит. - Да я… - начал Корнилов и почувствовал, что безбожно краснеет. - Я был бы рад, но еще и сам не знаю, где мне придется заночевать… Я по делу. - Вас зовут Игорь? Да? - сказала Оля. - Я правильно запомнила. И вы, наверное, сыщик. Папа мне сказал, когда вы ушли от нас в лесу: «У этого человека очень пристальный взгляд». Ну признавайтесь, вы сыщик? - Да что вы? Вот уж не угадали… - запротестовал Корнилов. - А вы, Оля, можете опоздать. Уже объявили посадку… - Значит, не хотите брать с собой такую взбалмошную женщину? Все мне про вас ясно. Хоть и сыщик, а струсили. И вообще я вас знаю. Вы из уголовного розыска и большой зазнайка! А в поликлинику нашу ходите только зубы лечить. И не обращаете внимания на других врачей. Ваше счастье, что не болеете. Вот придете ко мне, я вам самой толстой иглой уколы буду делать… - Она выпалила все это остолбеневшему Корнилову и быстро пошла на теплоход. «Вот чертовщина! - только и подумал Корнилов, глядя, как Оля легко взбежала по трапу, ни разу не обернувшись. - Так она из нашей поликлиники!» Один из теплоходов протяжно загудел. Лес отозвался ему дробным эхом. «Словно леший захохотал», - подумал Корнилов. По радио раздалась команда отдать швартовы, и первый из теплоходов бесшумно стал отходить, словно его сносило течением. За ним второй, и через несколько минут третий. Разбуженные чайки с осатанелыми криками кружили над теплоходом. Корнилов почувствовал, что ветер стал пронзительным и холодным, услышал, как недружелюбно-глухо шумит лес, как веет от него сыростью. «Не заблудиться бы», - мелькнула у него мысль. Но когда он вошел в лес, все опасения его исчезли. Несмотря на тучи, темно не было. Серая мгла. Светлая полоска неба между вершинами деревьев указывала ему путь. Корнилов шел быстро, изредка спотыкаясь о корни или попадая в наезженную колею. Кругом было тихо, только лес шумел. Потом он услышал какое-то поскрипывание впереди, шелест. «Может, воз едет?» - мелькнула мысль. Он прибавил шагу и вскоре догнал своего нового знакомого. Леша ехал очень быстро, резко отталкиваясь своими колодками. Корнилов окликнул его. - А, это вы… - узнал его Леша. - Сигареты еще не все выкурили? - Ты что так далеко забрался? - спросил Корнилов. - Сигарет на теплоходе купить хотел? - Нет. Просто так, - ответил парень. - Двинулись, что ли… Я к теплоходам каждое воскресенье хожу, - сказал он через некоторое время, и Корнилов подумал, какую же дорогу приходится парню «ходить». Он так и сказал - «хожу», а не «еду». - Только к дебаркадеру не спускаюсь. Стыдно. Один раз за нищего приняли. Мужик рублевку сунул. Я ему кричу: «Забирай!» - а он только рукой махнул… Так я теперь не спускаюсь, нет. На утесе пристроюсь в кустах и смотрю. - Как у тебя случилось-то? - наконец решился спросить Корнилов. - Несчастный случай, - как-то уж чересчур бодро ответил Алексей. - В армии чего не бывает. На ученьях под танк попал. Два года по госпиталям. Одну ногу хотели спасти. Да вот, видите, не спасли, однако. Они миновали каменный мостик, свернули влево. - Осторожней, сейчас мочажина будет, берите левее. Не споткнитесь, булыжники какой-то тетеря на тракторе разворотил… Видно было, что дорогу он знает досконально, до каждой крохотной выбоинки. - У меня ведь и пенсия есть, - все рассказывал Алексей о себе. - Вполне приличная. И родители. Мог бы жить с ними припеваючи. Да не захотел. Все жалеют, жалеют. - Он помолчал немного. - А я жалости не хочу. Узнал вот про остров. Попросился. Тут жить можно, это точно. И заработать можно. Меня вот сети научили вязать да чинить. Я теперь вроде бы при рыбаках. Два раза на озеро с собой брали… Корнилов слушал его и думал о матери. «Хорошо, что не пришлось ей зимовать здесь. Коротать долгие зимние ночи и думать о сыновьях, которых вырастила, отказывая себе во всем, поставила на ноги, и теперь они где-то там, за льдами и вьюгами, бушующими над стылым озером, живут среди друзей своей жизнью…» - Вы, Игорь Васильевич, можете мою просьбу выполнить? - спросил Алексей. - Постараюсь. Все, что смогу… - Да сможете, только не забудьте. А то тут в прошлом году один турист наобещал, а потом и забыл. Дело-то такое… Сигарет бы хороших, ленинградских, послали мне… Хоть пару раз. По блоку. Я вам и деньги дам. - Да что ты, какие деньги. Адрес только дай, - сказал Корнилов. - Сигареты считай что у тебя в кармане. - Вы и письмишко черкните. Ладно? Как-то там в Питере… Чего новенького. Ну как там на улицах, машины какие новые. Я технику люблю. - Напишу, Алексей. Обязательно. В поселке они попрощались. И Алексей, отъехав немного, окликнул Корнилова: - А мать-то завтра увозите? - Завтра. Документы оформим и поедем. - Счастливо. Про сигареты не забудьте! Он переночевал в пустой маленькой комнате на скрипучей железной кровати. Утром его разбудила мать, они позавтракали вместе в уже опустевшей столовой. С формальностями покончили быстро. Мать сложила в небольшой старомодный саквояж свои пожитки, раздарила всякие мелочи вроде мыла и одеколона пришедшим к ней в комнату трем старушкам. Сердечно расцеловалась с ними. Старушки сидели молча, смотрели, как мать укладывает вещи, а напоследок расплакались. Всплакнула и мать. И только одна, сухая, строгая, с крашенными перекисью волосами, шикала на них. Отправились с острова на небольшом закопченном буксирчике. Волны нещадно кидали его то вверх, то вниз, захлестывая палубу. Алексея Корнилов в этот день не встретил. Дней через десять после того, как Корнилов отправил безногому Леше на Валаам сигареты, пришло письмо. В конверте лежали четыре рубля. Письмо удивило и расстроило Игоря Васильевича.