Змей молча слушал этот простодушный рассказ, пытаясь восстановить в голове рассыпающуюся мозаику фактов. Выходит, с Полковником он так и не договорился. И его решили ликвидировать. Это более-менее понятно. А как же Ксю? Что с ней? Она жива? Ее отпустили? Продолжают держать под замком? Он ничего не помнил. Проклятие, как же некстати пришлось очередное «выпадение», как некстати… – …И вот я сижу тут, в пещерке, в окошко пялюсь, чайком балуюсь. Летит, смотрю, трупешник. Ныряет. И все как обычно вроде. Но показалось – тело знакомое. Руки-ноги-то у всех по-разному мотыляются, даже у покойничков. И что-то меня торкнуло: да это ж кто-то из своих! В первый раз со мной такое, будто кто-то изнутри приказал: полезай, мол, и спаси этого бедолагу. Я даже не подумал, что псы могут еще сверху наблюдать, чтобы убедиться, не всплыло ли тело. Но, видно, в последнее время работы у них прибавилось, так что они сразу умотали. Ну так я в воду – нырь… – Погоди – ты не побоялся в черную воду войти? Крэк рассмеялся: – Это у вас, чистоплюев, такое представление, будто черная вода – исключительно яд. А она, если хочешь знать, от вшей избавляет да от болячек всяких. Главное, не пить ее да руки от нее вытирать хорошенько. Поймешь это, когда с месяцок в моей дыре посидишь. – Спасибо, я тебе на слово верю. – Короче, нырнул я. Только сначала какой-то левый труп вытащил. Раздутый весь, а вонял он… – Прекрати, меня сейчас вырвет. – А меня и вырвало! – радостно сообщил Крэк. – И не раз – вон, весь берег зарыгал. Так вот, весь в блевотине, я снова в воду, и на этот раз – «бинго» – на тебя наткнулся! Хорошо, не глубоко, а к ногам тебе всего лишь обрезок рельса привязали – экономят на грузах. Так что тащить не трудно было. В общем, вытащил тебя и сюда приволок. У тебя во рту еще кляп был, думаю, оттого ты и не набулькался этой жижи. Сделал тебе искусственное дыхание как умел, тут ты и задышал. Организм, видать, крепкий, не подкошенный паршивым алкоголем, как у меня, к примеру… Слушая рассказ Крэка, Змей не мог поверить, что с человеком могут произойти такие разительные перемены. Да, выглядел он, мягко говоря, хреново. Но по сравнению с тем беспринципным ублюдком, каким он его помнил, Крэк сильно вырос в его глазах. – А с тобой что случилось, Крэк? – тихо спросил Змей. – В последний раз, когда я тебя видел, ты вытрясал недоимки из старьевщиков. Одного вроде так отметелил, что его парализовало. До этого возбужденный и неоправданно веселящийся Крэк застыл с медленно сползающей с лица улыбкой. Взгляд его стал более отстраненным, напоминая того безумного Крэка, которого Змей встретил когда-то на площади Месива. Бывший бандит опустил голову, взгляд его стал блуждающим, пальцы принялись теребить последнюю обвисшую пуговицу на грязной куртке. – Однажды я пил в баре у Цыпы – вот как раз после разборок, чтобы стресс снять. Много пил, ты же знаешь, как это со мной бывало. И вот я смотрю в стакан с темной настойкой – а вижу черную воду. И вдруг понял: я не могу больше пить! Я вышел из бара, чувствую – трезвею. Со мной такого никогда не было. И так страшно стало – не передать. Тогда я кисляка взял, девочек, забурился в притон к Хорьку. Всю ночь закидывался со шлюхами. И представляешь – ничего не берет. И, по ходу дела, с перепугу со мной передоз случился. – И ты умер? – Хе-хе… Смешно. В том-то и дело – я почти готов был сдохнуть, настолько страшно мне было. Может, я действительно сдох в ту ночь. Только потом воскрес – и воскрес другим человеком. Что-то сломалось во мне и при этом открылось. Чувствую: приближается… нечто. Что-то плохое. Страшное. От чего нет спасения. Вся эта суета – деньги, долги, должники, разбитые морды, месть, кулаки и выбитые зубы – все это тлен. Какой смысл тратить остаток жизни на выбивание фрамов, ценность которых скоро станет равна нулю? Всю эту тираду посредник слушал внимательно. Он уже не видел в Крэке совсем уж бессмысленного безумца. Что-то всерьез пугало бывшего рэкетира, и это что-то было вполне осязаемым. Оно тянуло свои черные щупальца из недр туннелей, растеклось черной водой, гнало впереди себя сотни испуганных беженцев. Этого непознанного боялся Полковник, боялись Директория и все обитатели элитных уровней. Всем, кому было что терять. Крэк запнулся, встретив взгляд Змея, проговорил: – Ты не веришь мне? Тоже считаешь меня сумасшедшим? Змей медленно покачал головой: – Совсем нет. Может, и ты говнюк редкостный с начисто сорванной башней, но я не берусь с тобой спорить. Ты прав: близится что-то неладное. И не только ты это чувствуешь. Все понимают: нашей скудной, но спокойной жизни в теплой подземной норке скоро конец. Только не все готовы признать это. – Это точно, – привалившись спиной к неровной каменной стенке, согласился Крэк. – Вроде, все понимают. Но никто не знает, что делать. Змей помолчал, задумавшись. Затем заговорил. Сначала неуверенно, неровно, затем – со все нарастающей силой и убежденностью: – Послушай, я никому не говорил об этом. Даже Игнату, тащившему меня на спине, когда я «выпадал» и у меня случались видения… – Что за видения? И кто такой Игнат? – Его ты не знаешь. А видения… – Змей сделал усилие и поднялся, придерживаясь за стенку. – Я думаю, это не просто видения. Это дар, полученный мной от шаманов. Точнее, украденный, что не меняет сути. – Ты про каких шаманов? Из гадального квартала, что в Месиве? – Это не имеет значения, – отстраненно глядя в сторону выхода из пещеры, вздохнул Змей. – Важно лишь то, что я вижу. А я вижу спасение. – Спасение? – завороженно повторил Крэк. Даже вытянул шею, чтобы лучше слышать. Посредник ответил не сразу. А потом заговорил – и уже не мог остановиться, вываливая на несчастного Крэка все, что пришло к нему в его видениях. Потом замолчал, осознав, что сам выглядит сейчас не вполне нормальным. Только указать на это было некому – ведь он говорил с таким же, как он, безумцем. Придерживаясь за стену, Змей вышел из норы, спрятавшейся в обрыве, и оказался на берегу черного потока, тихо несшего черные воды по дну огромной бетонной трубы. Наверное, это был старый водоотвод, теперь заваленный мусором и отходами. В воздухе царил устойчивый запах дохлятины. Неудивительно, что сюда мало кто решается совать свой нос, кроме зачастивших в последнее время кровавых псов Директории. У кромки воды Змей присел, приблизил указательный палец к черной жидкости. Показалось, что и она чуть потянулась в ответ, окрасив кончик пальца черным. – Знаешь, что я подумал? – Змей смотрел в черную воду. – Меня ведь не должно уже быть на свете. То, что ты спас меня, – это знак. Я должен рассказать людям обо всем, что мне открылось. – Да… Точно! – Крэк за его спиной медленно поднялся. В его глазах появился почти религиозный огонь. – Ты должен открыть людям истину! Крэк засуетился, заметался по своей каменной каморке, обуреваемый открывшимися перспективами. Он что-то горячечно бормотал, вскрикивал, потрясал над собой кулаками. Но Змей уже не видел этого – он уходил прочь вдоль кромки воды, забыв и о своем спасителе, и о том, как его хотели прикончить, и даже о своей маленькой Ксю. Его уже не было здесь – в своем призрачном мире он шел к таинственной вершине, на которой его ждут все ответы. * * * С тех пор, как его изгнали из подразделения, лишив всех офицерских преференций, и отправили в патруль, Игнат первое время просто злился. Потом ощущал себя брошенным и неприкаянным. Его выперли из персонального бокса, лишили офицерского пайка и служебных перспектив. Всю его жизнь перечеркнули, снова отправив в солдатскую казарму. Теперь же пришло равнодушие. Напряженные учения по подавлению массовых беспорядков помогали забыть обиду и заглушить совесть. Он не уберег того, за кого отвечал согласно приказу и совести. И пусть Змей изначально был по другую сторону закона, а попросту – подонком и паразитом на теле общества, они все же плечом к плечу прошли путь, какой он не проходил с товарищами по оружию. Из своих источников он выяснил: объект оказался недоговороспособен и был обнулен согласно протоколу. Что это означало, можно было не расшифровывать. Змея ликвидировали. Ничего особенного, в общем, не произошло. Игнат сам участвовал в ликвидациях всякой мрази, правда, в отряде обеспечения. Но известие об убийстве Змея вывело его из себя. Тогда он и сорвался. Не стоило месить кулаками старшего офицера, даже, если тот позволил себе плюнуть в память его товарища. Но даже после этого все можно было спустить на тормозах. Надо было просто принести формальные извинения и заткнуться на какое-то время. Перетерпеть. Он терпеть не стал. И вот он в полном боевом облачении, в шеренге рядовых, шагает по спецтуннелю в направлении центральной торговой площади, а попросту – Месива, где, по донесению агентуры, зреет очередное несанкционированное сборище. В последнее время толпы становятся все менее управляемыми, начальство нервничает, обещая введение крайних мер. О том, что такое эти крайние меры, даже думать не хотелось. В лучшем случае – это боевые патроны, в худшем – огнеметы и отравляющий газ. Последние пункты, конечно, официально нигде не значатся, но шила в мешке не утаишь. – Рота, внимание! Разбиться повзводно, занять сектора, приготовить спецсредства! С грохотом разъехались стальные ворота, в проеме показалась толпа. – Бегом! Ботинки загрохотали по цементу быстрее и громче. Бойцы высыпали на площадь, как горошины из боба. Передний ряд поднял металлические щиты с узкими смотровыми щелями, грохнул по щитам дюралюминиевыми дубинками. Игнат в своем втором ряду поднял наизготовку трехствольный «травмат», целя в щель между щитами. Пока это был «режим ожидания» – чисто психологическое давление на собравшихся. В случае отказа расходиться будет дана команда зачистить здесь все физически. Пока командир разорялся в мегафон, увещевая благопристойных торговцев и озлобленных нищебродов вести себя прилично, Игнат ощущал в мозгу тупую пустоту. Его больше не заводила некогда любимая служба, он не ощущал чувства превосходства, которое дарило оружие в руках, пусть даже пока травматическое. Он больше не был уверен в справедливости выполняемых приказов. Единственное, что он знал точно: приказ он выполнит в любом случае. Ведь кроме чувства долга у него ничего не осталось. – Рядовой! – пробасил над ухом голос сержанта. Этому козлу нравилось смаковать унижение бывшего офицера. – Рядовой, а ну, сгоняй вперед, погляди, что к чему! Это было не по уставу. Просто унижение с элементами садизма. Сержанту хотелось посмотреть, что случится с бойцом, если его бросить в одиночку в толпу озлобленных горожан. Игнат мог бы возразить – имел право, пусть даже ценой дисциплинарного взыскания. Но ему было все равно. – Выполняю, – ровно сказал он. Раздвинув щиты, протиснулся вперед. Закинул дробовик за спину и не спеша направился в сторону людей, смотревших на него настороженно и хмуро. Никаких беспорядков, однако, не наблюдалось. Это удивляло: зачем же тогда понагнали такие силы на подавление? Как раз сейчас бойцы нужны на Большой перемычке да в Каторжном секторе, где урки захватили несколько блоков, угрожая убить взятую в заложники охрану. Здесь же была тишь да гладь. Правда, откуда-то из глубины толпы доносились приглушенные крики. Игнат, не сбавляя шага, вошел прямо в толпу. Люди машинально расступались перед вооруженным человеком в форме. Никто не делал даже попыток ему препятствовать, и он ощущал себя ножом, врезающимся в масло. Если с краю толпы топтались беспорядочно, настороженно наблюдая за рядами блюстителей, то ближе к центру собралась небольшая группка, из глубины которой и доносились крики. Игнат не понимал, что происходит, но люди даже не смотрели в его сторону. Они внимали кому-то, говорившему на повышенных тонах. Протиснувшись через этот последний заслон, он увидел. Косматый оборванец, походивший то ли на хиппи, то ли на сбежавшего из дурдома буйного пациента, громко возглашал: – Нет надежды на собственные силы! Кто мы такие? Жалкие черви, копающие норы в грязи и дерьме! Нет надежды на Директорию – там заботятся только о собственных шкурах. Нет надежды на блюстителей – они только и ждут, чтобы разорвать нас на куски! Спросите меня – кто укажет путь к спасению? – Ну и кто укажет? – насмешливо спросил кто-то. – Он! – Оборванец театрально, двумя руками указал на парня, тихо сидевшего в его тени на перевернутом ящике. – Он укажет! Потому что ему открылась истина! – Змей… – изумленно проговорил Игнат. Дернулся было вперед, но остановился, чтобы понять, что тут все-таки происходит. – И кто он такой? – недоверчиво спросил хмурый человек в рабочей униформе. – Чего он сам не скажет? – Он – видящий! – торжественно заявил оборванец. – Он видит настоящее, прошлое, будущее. Он знает, что случится с Карфагеном, с нами. Но главное – он знает, что делать! – У него знакомая морда, – мрачно сказал кто-то. – И наколка на лице. Он, часом, не из неприкасаемых? Как и ты, кстати! Толпа недовольно заволновалась. Неприкасаемых ненавидят и боятся. Но главное – к ним никакого доверия. – Грядет время, – с недобрым прищуром провозгласил патлатый, – когда не будет ни праведников, ни грешников – все одинаково будут молить о помощи. Только помощи не будет! Некому нам протянуть руку! Закройте глаза, заткните уши – и ждите неизбежного! Или одумайтесь – и услышьте! – И что же будет с нами? – с надеждой спросила некрасивая бледная женщина. – Черная вода уйдет? Оборванец бросился к Змею, принялся трясти того за плечо: