- Я тебя услышал, сын, - сказал Владимир после непродолжительного молчания. Постучал пальцами по колену, задумавшись о чем-то. Затем снова повернулся ко мне. - Мне очень жаль, что с тобой такое произошло. Я кивнула и прервала: - Спасибо, но лучше не надо. Не надо жалеть. Потому что я тогда буду возвращаться в это состояние, а я этого не хочу. Не хочу вспоминать даже. - Я понимаю, - кивнул Владимир. И повернулся к сыну. – Дело развернем. Субъекта накажем. Безнаказанным не останется. Ты сильно не переживай, Антон Павлович завтра наберет и проинструктирует по нюансам, адвокатов дам своих. Все будет. - Спасибо. Владимир поднялся на ноги. Запустил руку в карман, достал оттуда ключ и протянул Максиму. - Забери. В следующий раз, если решу заехать, предварительно наберу. Макс забрал ключ и дернул уголком рта в одобряющей усмешке. А его отец повернулся ко мне. - Ты комфортно устроилась? Места не мало? Может, нужно думать о варианте побольше, раз вас теперь двое, дети? Сказать, что я удивилась, не сказать ничего. Я теперь понимаю в кого Максим такой – в отца. Широкие жесты эти мужчины делать умеют. - Все хорошо, - сказала, когда обрела дар речи. – Мне много не надо. - А вот это нехорошо, Эвелина, что много не надо. Надо. Всем женщинам надо. Поэтому не стесняйся и бери, когда предлагают. - Не дави, пап, - остановил отца Максим. – Как у тебя дела? Может выпьешь кофе и задержишься на ужин? Мы еду заказали, вот-вот привезут. - А я не потесню вас? – уточнил, переводя взгляд с меня на Макса. - Нет, оставайтесь, - улыбнулась и хмыкнула, - в этой кухне никого нельзя потеснить, она задумана такой тесной, что все равно сядем как попало. - Вот, - рассмеялся Соколов-старший. – Сразу видно, что в квартире появилась женщина! Ты подумай все же о расширении. Потому что у этой квартиры была своя цель, и она эту цель выполнила. Я бросила на Максима ядовитый взгляд. Он посмотрел на меня в ответ невозмутимо. Я понимаю, что моя ревность в моменте глупа, но не ревновать его не могу. Он слишком шикарен. - Если надумаем, мы тебе сообщим, - хлопнул Максим отца по плечу и уточнил по поводу того, какой кофе он будет пить. Ужин прошел в дружелюбной и спокойной обстановке, с разговорами на отвлеченные темы. Но меня все время терзало одно – телефон Соколова-старшего молчал. Он проводил вечер у нас, и мама его телефон не обрывала. Это было так странно и не похоже на нее, что я не могла не задаваться вопросом: что происходит. И ближе к концу я все же не выдержала и задала этот вопрос вслух. - У вас все хорошо, Владимир? Он прекрасно понял, что именно я имела ввиду. Я поняла это по его взгляду. - Да, Эва. Спасибо. Все… нормально. Максим бросил скептический взгляд на отца, но не сказал ни слова. Принял как есть его ответ, не пытаясь залезть в душу. Меня в Максиме это восхищает, и я хочу достичь того же уровня дзена со временем, но пока я не там. И я не могла не спросить: - А у мамы? Все в порядке? - Нет, боюсь, что на этот вопрос я должен ответить нет. Но ты знаешь свою маму. Даже если драмы нет… - Она ее создаст, - подхватила я, и он кивнул. Максим отвернулся и едва заметно недовольно закатил глаза. Это вызвало у меня улыбку. - И мы помогли ей в этом, да? – уточнила у Владимира. Он помолчал, затем хмыкнул негромко. - Ей определенно не пришлось по вкусу то, что ты забрала свои вещи и уехала не попрощавшись. Но, и дальше я цитирую, «чего еще можно было ждать от такой неблагодарной дочери». О, мило как. Я неблагодарная. - А её есть за что благодарить? – спросил у отца Макс, нахмурившись и напрягшись. Его отец примирительно улыбнулся. - Давай не будем? Хорошо сидим, к чему портить настроение последней из двух оставшихся с нами дам. - Последней из двух оставшихся? – тут же зацепилась за его слова. Владимир посмотрел на меня так, словно заценил меня. Я не поняла природу его взгляда, но он сам прояснил. - Я говорил это сразу, ты очень умная и слишком внимательная девочка, Эвелина. И скажу сразу, я не хочу обсуждать это. Но вы имеете право знать. Ее так вдохновил твой переезд к моему сыну, что она собрала свои вещи и вернулась в ваш дом. Я едва сдержалась, чтоб не закатить глаза до боли. Господи ты боже мой, понеслась. Классическая мама и ее излюбленные игрища. - Она ждет, что вы приедете за ней, падете ниц и будете умолять ее вернуться. Это довольно стандартный ее ход в отношениях. Соколов старший кивнул, а младший хмыкнул. Я не стала уточнять почему при его отце. Спросила уже тогда, когда он уехал от нас. Максим посмотрел на меня и пояснил: - Ты сказала, что она ждет, что он приедет за ней. Она не дождется. Не на того напала. Это был провальный ход. Я нахмурила брови, задумавшись. Матери, конечно, это не понравится, потому что это одна из стандартных манипуляций, которые она использует, и которые обычно работают, ведь нормальных мужиков она себе до этого не выбирала. Каким образом они сошлись с Владимиром и гадать не берусь. Но у нее впервые нормальный мужчина, а она хочет прокатить его по всем своим стандартным сценариям, и это фиаско. Я же задумалась так, что в очередной раз пропустила момент, когда Макс подкрался ко мне и очнулась, лишь почувствовав его поцелуй на шее. - О чем ты задумалась, любовь моя? – промурлыкал у моего уха, отправив табор мурашек по телу. Я бы завелась, если бы была нормальной. Без проблем с головой, без страхов и загонов. Но как есть. - Если бы это была я на ее месте… Ты бы тоже не приехал? Максим уткнулся подбородком мне в плечо. Обнял меня крепче. Хмыкнул задумчиво. - А ты бы поступила так со мной? Как она поступает с отцом? – спросил вдруг. Мне не нужно было даже задумываться над ответом на тот вопрос. - Нет, не поступила бы. Никогда. Я не представляю себе, насколько большие беды с головой должны быть, чтобы трепать нервы тому, кого любишь, такой дешевой драмой. Максим снова поцеловал меня в шею. И улыбнулся, кожей почувствовала его улыбку. - Я бы приехал. И надавал тебе по заднице с таким удовольствием, чтоб и думать больше не смела уезжать от меня. Глава двадцать третья Помоги мне успокоиться Я отложил гантели в сторону, когда раздался стук в дверь. Нахмурился, пытаясь понять, кого принесло. Бросил взгляд на спальню, в которой, закрывшись, рисовала и медитировала Эва. Мы много разговаривали с тех пор, как она ко мне переехала. В перерывах между занятиями любовью. И я узнал много нового о ней, внимательно слушая. Она упомянула вскользь, что в детстве любила рисовать. Меня удивило это, ведь рисование требует спокойствия и усидчивости, а она вообще не спокойная и не усидчивая по натуре. И мне стало любопытно. Тогда я после работы заехал в лавку художника и накупил там всего. Мольберт, краски, бумагу, скетчбуки какие-то с маркерами. Проскользнула мысль, что скучающая продавец обрадовалась, что приехал богатенький лох, и всучила мне что нужно, и что не нужно. Но Эва обрадовалась всему. Обомлела, когда я вошел со всем этим счастьем в дом, и обрадовалась, как ребенок, когда стала просматривать пакеты с барахлом. Я поставил мольберт у окна спальни. Лежал на кровати и наблюдал, как она рисует. Такая умиротворенная и спокойная, совершенно другая. Чарующее зрелище. Рисунок, правда, заставил меня напрячься. Темные пятна, странные, смутные силуэты, тусклый фонарь. Она сама нахмурилась, когда закончила. - Слишком мрачно? – хмыкнула задиристо, но я научился понимать ее посылы и эмоции. За вызовом прячется неуверенность и страх быть отверженной. Поэтому я поднялся, подошел к ней и погладил её плечо.