А чтобы привязать окончательно, начал использовать мелкий шантаж, обыгрывать роль маленького человека. В том плане, что она слишком хороша, а он слишком некрасив, и Бэлла скоро сама это поймет, прозреет, а не сама, так друзья убедят ее в этом. Недаром они их пару называют Красавица и Чудовище. И рано или поздно она его бросит, а зачем ему эта мука?! Он хотел гарантий, и чем дальше, тем больше наслаждался своей ролью мучителя. В нем проснулся талант шантажиста. Глупышка, рыдая, доказывала, что такому не бывать никогда. В силу своего юного возраста, она искренне верила в вечную любовь. Он стал прямо-таки, изъясняясь современными понятиями, биологическим вампиром для Бэллы. В конце концов, он договорился до того, что вот, в наше время из-за любви с собой не кончают. И повторил это и раз, и два. А Бэлла, дуреха, пошла и прыгнула с шестого этажа строящегося дома, продемонстрировав любимому силу своей любви, и то, что в наше прагматичное время подобное случается. Она оставила записку с просьбой никого не винить. Но Алексей стал мерзавцем и убийцей для всех: для ее матери, для друзей, для самого себя. Хотя, поскорбев некоторое время и покаявшись в душе, себе, любимому, он со временем нашел оправдания. Провожала Бэллу в последний путь едва ли не половина города. В Артюховске ее знали многие. В качестве призерши и дипломантки в конкурсах бальных танцев она мелькала на экранах телевизоров в местных новостях. Друзей и поклонников у нее было множество. А тут – такая чудовищная смерть. И из-за кого?! Тем же вечером его жесточайше избили. Но, кое-как оклемавшись, на похороны он пришел. В белом костюме, с букетом белых роз. Так, он полагал, следует прощаться романтическому герою с безвременно ушедшей возлюбленной. К гробу подойти, попрощаться, однако не рискнул. Стоял в отдалении, с заплывшим глазом и широким кровоподтеком на щеке – воплощенная скорбь. Его и потом еще пару раз отлавливали и били друзья Бэллы, но… Все проходит, прошло и это. И, по законам истории, все перевернулось с ног на голову. По прошествии недолгого времени он превратился для девичьей части Артюховска из шантажиста и убийцы в рокового мужчину, из-за которого жертвуют жизнью женщины. А в нем все глубже пускали корни цинизм и хладнокровие. Ему не приходилось теперь прикладывать особых усилий, чтобы «уболтать очередную телку». И это при его невзрачной внешности… Он не был любителем петь самому себе в одиночестве, но порой повторял следом за Сюткиным: Девочки всегда во мне чего-то находили, Не знаю, что, но девочкам видней… Сложись все по-другому, вряд ли он смог бы любить ее по-настоящему, слишком рассудочным было его отношение к Бэлле с самого начала. Маловероятно, что это изменилось бы со временем. «Чем меньше женщину мы любим…» И, меняя местами слагаемые: чем больше нравимся мы ей, тем меньше мы ее любим… Но тем не менее, всех последующих своих девушек он мерил по той, первой. Они были ему чаще неинтересны: недалекие, пустоголовенькие, но с их помощью он набирался мужского опыта и лоска. Утверждался в роли донжуана и казановы, пусть и артюховского разлива. Со временем он научился использовать своих подружек не только в плане интима, но и финансово. Правда, по мелочам, сильно не сквалыжничал – в кафе заплатить или презент там какой мужской. Кто сколько может! Подружки не жмотились, из-за одной лишь возможности похвастаться перед остальными «а меня Лешка Ситников в кафе пригласил» – чтобы еще раз пригласил. Ну, цветы или какой-нибудь презент, что-то из бижутерии, не золото, конечно, – это было за ним. Правила игры он понимал. Честно говоря, по стоимости подарки были несопоставимы, но кто ж их сопоставлял! Не влюбленные же дурочки. Да, честно сказать, не все и влюблены-то были, окучивали его из соображений собственного престижа. А потом – дорог не подарок, дорого внимание, так ведь? Все это было потом. Сначала надо было пережить людскую ненависть и судебное разбирательство. Светлая его девочка основательно подпортила ему жизнь. Учительница вздумала истопить баню, но печь была битком набита бумагой. Она решила вытащить половину, чтобы печь не дымила, и обнаружила дневник дочери, с описанием всех перипетий ее недолгого романа. Ну, кто в наше время ведет дневник? Правда, имя Алексея в нем не фигурировало, он был обозначен там как Любимый и Он, а друзей мужского пола у Бэллы было немало. Но кто ж еще, как не он? Мать-то не сомневалась! Дело о доведении девушки до самоубийства тянулось довольно долго и вяло. В конце концов, парень был оправдан за недостаточностью улик, поскольку его моральный шантаж не был отражен в дневнике с подробностями, лишь в общих чертах. И опять – спасибо крестному, повторяющему не единожды: – Смотри, Леха, поменьше баб води домой, не приучай их! Нельзя гадить там, где живешь и работаешь. Никто из опрашиваемых соседей никогда не видел Бэллу у него дома, а прогуляться с девушкой по берегу Волги – это не криминал. Судьба хранила Леху. Да и не призывал он Бэллу впрямую покончить с собой! Невозможно было это доказать. Жилось Лехе в то время несладко, и он совсем уж было надумал уехать из города, но куда? Кто его ждал? Крестный придумал выход. В Лехиной истории дядя Витя был полностью на его стороне и крыл Бэллу последними словами за то, что отравила крестнику жизнь своей выходкой. Все бабы дуры, теперь ты убедился? Продали Лешкин домишко на левобережье и по-тихому купили такой же в старой, правобережной части города, почитай деревне. Так река разделила его жизнь на до и после. Потом Леха и работу поменял, и вообще, начал жизнь с абсолютного нуля. Как будто только что на свет появился. Да так оно и было. Только по-прежнему совершенствовался: посещал открывшийся в старом Артюховске фитнес-клуб, куда поначалу не слишком многие устремились, – даже продвинутая молодежь рвалась в центр. За четыре пролетевших года он немного вытянулся, «накачался», возмужал. Даже прическу изменил и стал сам себе красить волосы, сам себе же делал фруктово-овощные маски, чтобы не шляться в парикмахерскую и не стать посмешищем для бабского артюховского населения. А потом, поднакопив деньжат, поехал в косметический салон, в Астрахань, избавляться от шрамиков на лице. После завершения судебных мытарств и обретения душевного равновесия, злость на Бэллу уступила место светлой меланхолии. Привыкнув постепенно к навязанной ему судьбой роли донжуана, вошел во вкус и использовал ее на всю катушку. Хотя тот искусство обольщения применял ради самого искусства, а Леха в какой-то момент от своих баб и практическую выгоду научился получать. Кто чем может, как говорится, в том числе и деньгами… В одежде предпочитал белый цвет, старался не занашивать вещи до потери ими первозданной белизны, и всегда выглядел на сто процентов. Он был аккуратным парнем и привык сам себя обслуживать. «Принимают по одежке, провожают по уму», учили их в школе народной мудрости. А он прекрасно усвоил, что и провожают по одежке. А вернее, встретив по одежке, на ум как-то уже не особо реагируют. Еще подростком запомнил фразу, прочитанную в каком-то историческом романе: уже не было жалкого тела, подверженного слабости и недугам; оно скрывалось под красивой материей и шитьем. Примерно так. Пожалуй, сейчас они с Бэллой смотрелись бы вполне гармонично. Он постепенно стал уверен в себе, а потом и самоуверен, раскован, но в какой-то момент заскучал. Как-то все было не то… Не было перчинки в жизни, острого привкуса. И он не влюблялся. Оказалось, что успех у девочек – в жизни не самое главное. А – что главное? Он как был работягой, так им и оставался, и перспективы что-то поменять ему не светили. Он не бедствовал, зарплаты и шабашек хватало на безбедное существование, быт свой он неплохо обустроил. Но и только. О чем-то большем можно было только мечтать. Только о чем, не о женитьбе же? Все что-то было не то и не так… Как-то подзакис он… Хотелось куда-нибудь уехать, увидеть другой мир, другую жизнь, прекрасных женщин, которых язык не повернется назвать овцой или телкой. Инопланетянок. Дубай, Мальдивы, Таиланд… Уже в самих географических названиях звучащая музыка, экзотика. Золотые пляжи, шум океанских волн… И ведь кому-то это все доступно и даже обыденно, привычные места отдыха, для него же – мечты, манящие и несбыточные. Эта его пресловутая малая родина – грязненький зачуханный Артюховск, откуда ему не судьба была вырваться, разве что на недельку по турпутевке, надоел ему до скрежета зубовного. И тут в его жизни после небольшой паузы появилась очередная девушка – одна из многих… Неприкаянная душа, изображающая из себя крутую. А фактически – как и он, обиженная жизнью и непутевыми родителями соплюшка, которой хочется прислониться к надежному мужскому плечу. Как всякой бабе. Прислоняясь к первому попавшемуся, они свято верят, что обрели надежность. Все бабы по одному лекалу скроены, говорил крестный. В его, лехином, плече она почувствовала надежность. А он, как обычно, не возражал. Да и какая разница – она, другая? До поры до времени, конечно. Ну, там оно видно будет. Оля торопилась на свидание. В Артюховске в декабре уже в четыре часа полусумрак, и жильцы частных стареньких домиков, каких большинство в старой части города, в эту пору уже закрывают ставни. Но день был будний, любимый работал, и встретиться они могли только вечером. Судьба прониклась к ней симпатией ли, сочувствием ли. Возможно, решила, что Оля была достаточно терпелива в своих ожиданиях и заслуживает награды. Судьба послала ей ее героя. И пусть герой спас ее не от смерти, а всего лишь от ушибов и, может быть, парочки переломов, но он все же спас ее. Это не банальное «девушка, а не хотится ли вам пройтиться?» Правда, ОН в свои 26 то ли слишком робок, хотя отнюдь не производит такого впечатления, то ли боится ее обидеть, хотя должен отдавать отчет, что 23 для девушки – не 16. Она, как-никак, по образованию медик, хоть и скромна до неприличия. Может быть, она не слишком ему нравится? Но кто ему не велит поставить точку в их пока еще недалеко зашедших отношениях? Хотя о таком исходе Оля страшилась думать, она уже успела прикипеть к парню. Их свидания (всего пять) были быстротечны, и не потому лишь только, что счастливые часов не наблюдают. Он все время спешил куда-то. Домой не приглашал. И только в последний, пятый раз, о котором Оле как раз тошно было вспоминать, был жарок и настойчив. Оля тут только поняла, в чем сладость поцелуев. Прежде это занятие пробуждало в ней чувство брезгливости. Но как ужасно все закончилось! Именно в ту их встречу, именно в то Олино дежурство, когда она и отлучилась-то всего на полчасика (правда, потом выяснилось, что полчасика каким-то непостижимым образом растянулись до полутора часов), произошло убийство пациента в ее отделении. Подобное могло случиться только с такой невезучей клушей, как она. Она ли первая выскакивала на полчасика в ночное дежурство на короткое свидание! Неприятности посыпались лавиной. До окончания следствия ее перевели в санитарки, вкатив строгий выговор. И некому было поплакаться. Чтобы сообщить родителям – Оля даже мысли такой не допускала. Любимый был ей поддержкой и опорой в эти дни, он же и отговаривал ее повиниться перед следователем: она как сказала со страху, что вздремнула в ординаторской, так этой версии и придерживалась. А ключ торчал в замочной скважине изнутри! На самом деле, ключ-то был в кармане ее халатика, пока она с милым обнималась на площадке подвального этажа. Честная ее натура противилась этому вранью, она чувствовала себя закоренелой преступницей. Кто-то же проник в отделение! Как, каким образом? – Глупышка, если поменяешь показания, то подумают, что тебе есть что скрывать! Затаскают! Какая разница, где ты была в тот момент? Разве мы с тобой не имеем права на любовь? Какое преступление мы совершили? Это «мы», в сочетании с «правом на любовь», решили дело, но совесть продолжала терзать ее. – И потом, если ты расскажешь, что была со мной, у меня ведь тоже могут быть неприятности. – Ты-то здесь при чем? – Я ни при чем, но ментам это надо будет доказывать. Не усложняй мне жизнь, пожалуйста. – А я?.. Как мне жить? – Олюшка, поверь мне, все обойдется! Ты ни в чем не виновата, мы же с тобой это знаем! И я всегда с тобой! – и поцеловал нежно. И вот сегодня он пригласил ее на свидание, и уже по его тону Оля поняла, что оно будет особенным. Она чувствовала, что именно сегодня случится ТО САМОЕ, ВАЖНОЕ, чего она и хотела, и ждала, и робела. Ну, в самом деле, долго ли ей еще, как дуре, ходить в девицах?! Да она счастлива будет потерять эту самую невинность с любимым человеком, а не с каким-нибудь полупьяным, воняющим перегаром и табаком Петькой-Ванькой, в силу необходимости, только потому, что все сроки уже вышли! Но как это случится?! Наверное, любимый пригласит ее, наконец, к себе. Они договорились встретиться на автобусной остановке. Наверняка он уже подготовился, возможно, уже и стол накрыл, останется только свечи зажечь… И конечно, будут цветы… И музыка… Какой у него дом? Наверно, такой же необыкновенный, красивый, как он сам… «Мы работы не ищем, она нас сама находит», цитировал кого-то коллега Бурлакова при очередном выезде на происшествие. Сегодня работа нашла оперов «с ранья с самого», как выражался тот же коллега. Он стоял на крыльце, докуривая сигарету и набираясь отваги, чтобы сделать первый шаг в новый день. Опять моросит. Стопудово, братья Стругацкие писали своих «Гадких лебедей» в декабрьском Артюховске. Бурлаков предположил, что братьям довелось как-нибудь в благословленную летнюю или в золотую октябрьскую пору бабьего лета отдыхать в Артюховске, и этот отдых оставил в их душах неизгладимый след. И вот, испытывая кратковременный творческий застой в своем промозглом, слякотном Питере, они решили рвануть в запечатлевшийся в памяти солнечный городок. Рванули за вдохновением, в предзимнюю пору, в твердой уверенности, что на раз создадут к Новому году нечто изящное и оптимистичное, вроде «Понедельника…», который начинается в субботу. Вадим Сергеевич прямо-таки воочию видел, как два психически здоровых, адекватных мужика выглядывают в хронически запотевшие, мутные артюховские окошки, а за стеклами день за днем сеет и сеет «мыгычка», и братья-писатели начинают потихоньку звереть. Их охватывает чувство сиротства, безнадеги и вселенского одиночества, так что хочется, задрав голову, завыть, как хозяйский Бобик. И тогда на свет появляются «Гадкие лебеди»… Ночная тьма медленно расползалась, неохотно уступая место дневному жиденькому свету, в надежде с ним как-то договориться и сосуществовать вместе дальше в виде серенького сумеречного дня. Капитан поднял капюшон куртки и, отбросив окурок, мужественно шагнул с крыльца. Шагая по асфальтированной дорожке к калитке, за которой его ждала служебная машина, он прикидывал, насколько далеко отстоит его родной город от Египта. По географии его натянутая четверка всегда с готовностью рада была уступить место заслуженной тройке. – Тьма прямо египетская, – сообщил он водителю Илье, усаживаясь. – Чего? – не понял Илюша, дембель с незаконченным средним. – Почему египетская? – Бог наслал на Египет десять казней. Двумя из них, мошкой и саранчой, он нас точно покарал. Летом. Зимой нам конкретно грозит их девятая из казней – тьма.