— Я проверю комнату Грега. А ты Ханны. — Это было бы хорошо. — Филдинг посмотрела на своего напарника. — Можешь пойти с ними? Мне нужна минутка. Филдинг достала телефон, и Лили задержалась, желая узнать, что она скажет, но Джон потянул ее за руку, и она поспешила следом за ним к спальне Ханны. Стоя в дверном проеме, Лили с колотящимся сердцем осматривала комнату. Следов борьбы нет. Комната аккуратная, как всегда. Одним из прозвищ Джона для Ханны было Маленькая Мисс Чистюля. Лили уставилась на кровать. Ханна и Грег ни за что не сбежали бы. Они счастливые дети, верно же? У Ханны много друзей. У Грега есть Аврора и его воображаемые друзья феи. Она водит их на занятия вне школы. Ханна обожает балет, хотя не так сильно, как рисование. Грегу вроде как нравится плавание. Да, мисс Миллс рассказала ей про инцидент в школе, но это единичный случай. Если бы подобное происходило часто, она бы знала. Грег обычно рассказывает ей все. А вот Ханна в последнее время не очень. Ее маленькая девочка казалась менее разговорчивой. Неужели она что-то упустила? Если подумать, Ханна стала меньше улыбаться, но это наверняка потому, что она взрослеет. Дети в наше время так быстро растут. Слишком быстро. Лили всегда следила за тем, чтобы при использовании интернета они сидели рядом, просто на случай если зайдут на какой-нибудь адовый сайт с чатами или подвергнутся травле — или хуже. Ханна отчаянно хотела телефон, но Лили сказала, что до одиннадцатого дня рождения она его не получит. Если это делает ее строже других родителей, ей все равно. Телефоны ужасно антисоциальные. И Ханна никогда не оставалась без ее присмотра надолго, чтобы нуждаться в телефоне. О Господи. Ей надо сосредоточиться. Сконцентрироваться. Соображать быстрее. Но ее мозг напоминал развороченную салями. — Миссис Вудс? Вы в порядке? Перед глазами всплыло лицо детектива Хилла. Лили вытерла щеки от слез и кивнула. — Попробуйте осматривать последовательно, — сказал он. — Предлагаю начать с двери и двигаться к шкафу, потом к комоду. Она снова кивнула и проверила розовый крючок в виде кролика. Халат на месте. Так. Она поспешила к шкафу. — Не торопитесь, — сказал Хилл, оглядывая комнату. — О, во что была одета Ханна, когда ложилась спать? — Ни во что, — ответила Лили, схватившись за горло, — когда жарко, она спит голышом. Грег тоже. — Хорошо. В чем она была перед тем, как легла спать? Лили взглянула на изножье кровати Ханны, на белую деревянную раму, куда всегда клала пижаму, чтобы Ханна надела утром. Пижамы не было. Не было ее и на коврике возле кровати. В чем она была? Думай, думай. Она представила Ханну, свернувшуюся калачиком на диване после ужина и смотрящую телевизор. У нее в голове как будто зажглась лампочка. — Пижама. Бледно-розовые леггинсы, белая футболка с розовым сердцем спереди и тапочки-единороги. Она всегда вешает пижаму на спинку кровати и оставляет тапочки здесь, — Лили показала на место возле кровати, — но их нет. — Тапочки-единороги? — спросила Филдинг, заставив их с Хиллом вздрогнуть. — Да, а что? — откликнулась Лили. Рядом с Филдинг появился Джон. — Лягушачий комбинезон Грега. Кажется, его нет. — Что? Лили протиснулась мимо Джона и бросилась в комнату Грега. Она повесила его комбинезон на крючок на двери перед тем, как почитать ему перед сном. Она знала, что повесила. Может, ее и плющит, но это она помнит так же ясно, как будто сделала это две минуты назад. Но комбинезона не было. Не желая верить в правоту Джона, Лили распахнула двери шкафа и принялась рыться в одежде Грега. Джон опустил руку ей на плечо. — Там нет. Я смотрел. — Да, но… В комнату вошла Филдинг и показала им свой планшет. — Знакомо? Лили шагнула поближе и уставилась на две фотографии. На первом снимке тапочек-единорог Ханны валялся на тротуаре рядом с голубой машиной. На другом — второй тапочек лежал на земле среди листьев. — Да, — сказала Лили, — это тапочки Ханны. Филдинг забрала планшет. — То, что я сейчас скажу, будет тяжело услышать. Рано утром, около двух часов, двух детей видели на Догвуд-стрит. По словам свидетеля, дети убежали в Гримстоунский лес. Джон ахнул. Лили вцепилась в его руку. — Они пострадали? Где они сейчас? — Боюсь, сейчас у нас нет ответов на эти вопросы. Полиция обыскивает лес и прилегающие районы. Мы делаем все возможное, чтобы найти их. Я отправила всем фото Ханны и Грега, а также их словесные описания. Итак, мы предполагаем, что на Грегори… — Комбинезон лягушки, да, — сказал Джон, садясь на кровать Грега. — А на Ханне? Лили уставилась в пустоту. Голова раскалывалась. Из легких выкачали весь воздух. — Бледно-розовые леггинсы и белая футболка с розовым сердцем, — подсказал Хилл. — А как же ноги? Ее бедные ноги, — сказала Лили. Филдинг произнесла что-то, что она не расслышала, потом развернулась и вышла из комнаты. Детектив Хилл аккуратно взял Лили под локоть и подвел к кровати Грега. Плохо понимая происходящее, Лили присела на матрас сына и невидяще уставилась на золотоволосую фею с блестящими серебряными крылышками, которую она приклеила ему на стену прошлым летом. Джон ахнул. Лили резко развернулась, сердце заколотилось, на одну ужасную секунду она была уверена, что он обнаружил под кроватью мертвого Грега, с посиневшими губами из-за приступа астмы, которого они не слышали. — Что такое? Джон? Джон! В руке Джон держал листок бумаги. Его лицо лишилось всех красок. Пальцы дрожали. — Это письмо. Грегу. Его зовут прийти к кому-то домой. — Что? Она хотела было вырвать листок у Джона, но детектив Хилл поднял руку в перчатке. — Не трогайте. Дайте сюда. Джон отдал листочек детективу и встретился с ней глазами. Лили сглотнула. — От кого оно? Ее муж покачал головой. — Там нет имени. Написано только «твой тайный друг». Глава 22 Любовь 16 лет июль 1997 года Любовь сидела посреди луга и невидяще смотрела на мамин фургон. Солнце над головой походило на желтый каштан в безупречном небе, но она не обращала внимания на окружающую красоту. Она была в своей голове: мысли, беспорядочные и суматошные, бешено жужжали, словно пчелы в банке. Однажды, будучи маленькой девочкой, она поймала пчелу и закрыла ее в одной из пустых стеклянных банок, которые мама и другие женщины использовали для домашнего ежевичного джема. Некоторое время она наблюдала, как пчела кружила по банке, раз за разом ударяясь о маленькую стеклянную тюрьму, пораженная ее душераздирающей целеустремленностью, ее самопожертвованием. Ей всегда казалось странным, что пчела убьет себя, чтобы защитить матку. Что перед лицом опасности она теряет все способности к самосохранению. Что жалит человека, потом умирает. Жить, потом умереть. Вот так просто. Поступок сам по себе чистый, но глупый. Даже тогда Любовь знала, что никогда не сделает чего-то настолько глупого и нелогичного, и тогда она поступила так, как поступил бы любой умный ребенок, но большинство даже не мыслили об этом: она избавила пчелу от ее бессмысленного существования. Та все равно рано или поздно убила бы себя. То, что сделала Любовь, было милосердным. Она просто ускорила процесс. Какой смысл жить только затем, чтобы умереть? Жизнь предназначена для жизни. Для вечности. В противном случае рождение не имеет смысла. Бесполезное, глупое, безумное событие, лишенное логики. Любовь больше всего ценила логику. Логично делать все, что в твоих силах, чтобы жить вечно. Стать чистой, чтобы достичь вечной жизни, — правильно. Логично. В смерти смысла нет. Смерть для слабаков и трусов. Иногда, чтобы получить желаемое, жертвы необходимы, но для этого есть другие. Она никогда не будет рабочей пчелой. Она рождена быть маткой. Королевой. Любовь представила мамино лицо. Положила ладонь себе на грудь и сосредоточилась на своем теле. Она чувствовала пульсацию, но не понимала, это бьется кровь в ладони или сердце. Знала только, что сердце ее бьется медленно. Очень медленно. Она была спокойна, потому что знала, что должна сделать. Любовь поднялась на ноги и пошла через поле. Проводя пальцами по потным коровьим спинам, она лавировала между их массивными телами, гибкая и упругая, словно нимфа, ее шаги по сухой траве были легкими, как перышки. На губах, подобных розовому бутону, играла улыбка, а солнечный свет отражался в волосах цвета воронова крыла, превращая их в жидкий шелк. Она ощущала спокойствие, какого доселе не испытывала; безмятежность, которая освободила ее разум от земных забот, потому что теперь она без тени сомнения знала, что до полного просветления рукой подать. А ее руки подчиняются только ей. Радостная, как новорожденный жеребенок, Любовь весело доскакала до дома Дядюшки Спасителя. Несколько секунд она стояла на крыльце, восхищаясь очертаниями имен, аккуратно вырезанных на скульптуре ее дяди в человеческий рост. Надежда, которая умела красиво писать, добавляла новые чистые имена каждый раз, когда к общине присоединялся новый человек. Сейчас скульптуру украшали тридцать три имени. Спаситель Милость, Любовь, Смирение