— Да, с тобой. Я думала, ты с нами. Что ты понимаешь… Милость сжала ладони Любови и пытливо взглянула ей в глаза. — Любовь, ты правда веришь, что найдешь способ жить вечно? Ты правда думаешь, что это возможно? Любовь вырвала руки и уставилась на маму, лишившись дара речи, так сильно разозлившись, что ей казалось, череп сейчас лопнет. Милость посмотрела ей за спину, в сторону гостиной, понизила голос и сказала: — Это все миф. Жестокий, опасный миф, созданный, чтобы контролировать нас. Люди верят в это, потому что их приводит в ужас мысль о смерти. Вот почему ты веришь в это, почему я старалась поверить какое-то время — но кровь невинных не сохранит тебя живой. Ничто не сохранит. В конце концов все умирают. Это часть жизни. Необходимая часть. Если бы люди не умирали, нас стало бы слишком много в мире. Мы должны умирать, чтобы другие могли жить, как ты не видишь? — Все что я вижу, это больного человека, слишком напуганного, чтобы открыть свой разум и принять необычный образ жизни, — огрызнулась Любовь. Глаза Милости затуманились. На губе задрожала слеза. — Мне жаль тебя, очень жаль. И это все моя вина. Если бы я не привезла нас сюда много лет назад… — Если бы ты не привезла нас сюда, жизнь была бы бессмысленной. Благодаря Спасителю, жизнь обрела смысл. Почему ты не можешь этого понять? Разве ты не хочешь жить вечно? Милость безучастно рассмеялась. — И становиться все старше и старше и все более хрупкой до тех пор, пока не смогу и пальцем пошевелить? Любовь нахмурилась. — Нет. Это не так работает. Посмотри на Спасителя: он старый, но выглядит моложе своих лет. Намного моложе, и он полон жизни. Так действует чистая кровь. — А что будет через пятьдесят лет? Шестьдесят? Семьдесят? Ты правда веришь, что кровь детей может предотвратить старение? Любовь провела языком по деснам. Она редко думала об этом. Считала бесполезным занятием. Ее раздражало, что мама пытается пробить дыры в ее логике. Какое право она имеет нападать на ее убеждения? — Думаю, тебе надо уйти, — сказала она. К ее удивлению, мама кивнула. Она посмотрела ей в глаза и сказала: — Да. Ты права. Думаю, надо. Любовь смотрела, как она хромает прочь из дома. Ей не было грустно. Ее щеки раскраснелись от гнева, но облегчение ослабило давление в груди. Милость слабая. Всегда была слабой. Она никогда не понимала пользы чистой крови. И никогда не поймет. Любовь подождала, пока успокоится сердце, потом вернулась в гостиную и села на свой стул. — Не обращай на нее внимания, любимая, — сказал Спаситель, наклоняясь, чтобы погладить ее щеку. — Мы испробовали все возможное, чтобы показать ей смысл. Теперь мы только можем дать ей время подумать. Дать ей самой сделать выводы. Любовь нахмурилась. Усердие покачал головой. Его ноги беспокойно подергивались. — Я знаю, она твоя родня, но она не с нами. Она должна уйти. Спаситель сердито глянул на него: — Нет. Кровь есть кровь. Не искушай судьбу. — Иногда мне кажется, что он прав, — пробормотала Любовь. — Может, вернемся к делу? — сказал Благородство. Все кивнули. Любовь была благодарна ему, что сменил тему. Нельзя поддаваться эмоциям. Если она позволит себе пойти по этому пути, то не будет достаточно сильной, чтобы участвовать в этих собраниях, а тем более принимать непростые решения, которые ей надо принимать. А это собрание чрезвычайно важное. В определенной степени от решения, которое они примут, и от его последующего исполнения зависит жизнь или смерть общины. В ближайших городах и деревнях уже шепчутся о «Вечной жизни». В негативном ключе. Неведение порождает страх, а страх порождает слухи. Спаситель подал идею распространять слово, привечать больше людей, но Любовь считала, что это неудачный подход. Опасный. Люди должны приходить по собственному желанию, свободными от предрассудков. Мир состоит из лицемеров и циников, люди слишком боятся открыть глаза, сердца и умы альтернативному образу жизни. А подверженные страху опасны. — Значит, договорились? Освободим девочку? — спросил Благородство. — Да. Я с радостью этим займусь, — откликнулся Усердие. Он старался скрыть свое нетерпение, но оно ясно читалось в его диком взгляде. — Тогда решено, — сказал Спаситель, хлопнув ладонью по столу. — Это должно быть быстро и безболезненно. Есть идеи? Усердие склонил голову набок, словно глубоко задумавшись. Облизнул губы. Любовь ощутила внезапный порыв не дать Усердию освободить девочку. Она ему не доверяла. Хотя она все еще угрожала ему разоблачением и чувствовала, что контролирует его до известной степени, но она не может контролировать того, что он делает, когда она не видит. Она положила ладонь на живот. Рождение еще одного члена паствы упрочит ее положение в общине и сильно приблизит к обретению вечной жизни. Но чтобы эти позитивные эффекты произошли, ребенок должен выжить. Должен здравствовать. Ей часто снился кошмар, в котором Усердие прокрадывается в ее комнату и душит ребенка, пока она лежит, привязанная к кровати невидимыми путами, не в состоянии спасти кричащее дитя. Временами Усердие полезен, но он садист. Он будет наслаждаться процессом освобождения дающей, а это неправильно. Ему никогда не стать чистым; он слишком ущербный. Потемневший пенни не ототрешь. Однако Любовь держала эти мысли при себе и никогда не говорила о нем плохо Спасителю. Она узнала, что ее муж человек сложный. С ним надо играть осторожно, внушать, что ее идеи родились у него в голове. Если ему казалось, что она указывает ему, что делать, он становился агрессивным и отстраненным. Большую часть времени он был любящим и уважительным — идеальным партнером, но ее выкидыши серьезно ударили по нему и иногда он искал утешения в объятиях других женщин общины. Это немного обижало, но он всегда возвращался к ней, и Любовь подозревала, что он не ходил на сторону с тех пор, как срок беременности превысил первый триместр. Изменять плохо, да, но ноша Спасителя слишком необъятна. И кроме того, она еще не стала королевой. Конечно, однажды она станет, и когда это день придет, она хочет, чтобы Спаситель был рядом. Однажды она будет готова возглавлять, но не сейчас. Она еще слишком эмоциональна, слишком связана своими порывами. За последние несколько лет кровь дающей помогла ей обрести чистоту, но, чтобы достичь полного просветления, она должна стать намного чище. Конечно, когда она преодолеет последнюю стадию, она продолжит пить человеческий нектар, чтобы поддерживать свое превосходство. Спаситель сказал, что достижение полного просветления порождает уникальное чувство; чувство, будто ты светишься изнутри; сияющей чистотой, которую могут чувствовать и видеть все. Она пока такого не ощущала. Со временем, если все пойдет по плану, она ощутит. Должна. — Я сделаю, — сказала Любовь. — Но Спаситель сказал… — заикнулся Усердие, глядя на ее мужа. — Женская рука облегчит процесс, — сказала она твердым, холодным голосом. — Ты уверена? — спросил Спаситель. Она кивнула. Благородство, казалось, испытал облегчение, Спаситель впечатлился. — Здорово. Хорошо. Ты уже думала как? — Да. И я сделаю это сегодня ночью. — Что? — сказал Усердие. Его щеки горели от гнева. — Не надо ли нам обсудить это? Ей хотелось рассмеяться ему в лицо. Спаситель положил руку на плечо Усердия. — Если Любовь выбрала способ, нет нужды обсуждать. Я полностью ей доверяю. А ты? — Да, но что насчет тела? Не обращая внимания на вопрос Усердия, Любовь сказала: — Я пойду прилягу. Она счастливо улыбнулась и похлопала себя по животу: — Малыш что-то отплясывает. Глава 40 Лили Наши дни Лили остановилась у ряда муниципальных домов на Фэр-роуд. После Саши Браун она поедет к Пойз Гибсон. Последним пунктом будет Ив Ремингтон. Она поспешила по гравийной дорожке к дому 37, постучала в алую дверь и стала ждать. Никто не открыл. Окна не горели, а перед домом не было машины. Сердце ее упало. Она еще раз постучала, и над садовой изгородью показалась пожилая женщина с зелеными волосами. Голосом, за многие годы курения превратившимся в треск, она сказала: — Их нет. Отправились в Корнуолл, кто бы мог подумать. — Когда они уехали? — спросила Лили. — Хм-м. Дайте подумать… Лили ждала, борясь с желанием крикнуть старушке, чтобы поторопилась. — Кажется, вчера вечером. О да! Да, вчера. Я помню, потому что мне пришлось убирать мерзкий подарочек, который одна из их кошек решила разместить у меня на пороге. — Вы не знаете, когда они вернутся?