Бум. – Или с коньяком! Бумканье на чердаке прекратилось, послышался скрип, затем громкий чих и кошачье шипение. Мимо открытой двери рысью пронесся Шуруппак, рыжий скакун персидской породы. Я поняла это как верный знак, что сейчас покажется Лизка, встреч с которой мой кот упорно избегает, и поставила на стол две кружки. – Коньяк с медом – это что-то новенькое? Подружка ввалилась в кухню – один-в-один ведьма, собравшаяся с вещами на выход. На шабаш, наверное, на Лысую и, следовательно, твердую гору, которую неплохо бы застелить мягким ковриком. Его Лизка уже держала в руке, и он пылил, как дымовая шашка. Вот что бумкало, поняла я: дружественная мне ведьма ковровое изделие выбивала. В другой руке у Лизки была причудливой формы клетка – не иначе, для полагающегося каждой уважающей себя ведьме фамильяра, которым, видимо, наотрез отказался стать мой Шуруппак. Хотя он рыжий, а ведьме больше черный кот подойдет… Ведьме также не помешало бы умыться, переодеться или хотя бы снять с себя клочья паутины. – Ну? Чего молчишь? – Лизка уронила на пол коврик, поставила на него клетку и боком отпихнула меня от кухонной раковины, чтобы умыть лицо и руки. – А что я должна сказать? – Я подала ей вафельное полотенце. – Коньяк с медом – какой-то местный рецепт? – Она вытерла руки и села за стол. – Нет, все по классике, я просто предложила тебе на выбор чай с медом или кофе с коньяком, – объяснила я. – Давай просто коньяк, – решила подружка. – Выпьем за успех моей экспедиции на чердак. Я нашла там кучу классных штуковин! Коврик с медведями Шишкина, а? Это же раритетная вещь! – Медведи с шишками? – не расслышала я. От шишек я опять мысленно вернулась к шишаку и зависла. – Да не шишки, а Шишкин! – Лизка требовательно постучала ложечкой о кружку, возвращая меня к реальности. – Картина «Утро в сосновом лесу», помнишь? С медведями. Ну, где коньяк-то? Ты обещала, что мы выпьем. – Но не из кружек же! – шокировалась я, отмерла и полезла в буфет за стопками и «Кутузовским». – А еще я нашла офигенную лампу, – продолжала хвастаться Лизка, пока я набулькивала нам коньяк. – Зацени, какая конструкция! – Где? – оглянулась я. Подружка ложечкой указала на то, что я приняла за клетку: – Это каркас абажура! – А где он сам? – немного встревожилась я. Может, Шуруппак сбежал, чтобы не дать Лизавете спроворить офигенной лампе оригинальный меховой абажур? – От него одни клочья остались, я их ободрала, – объяснила подружка, откладывая ложечку, чтобы взять стопку. Я отогнала бредовое видение ободранного кота и клочьев рыжего меха – Лизка явно говорила не о Шуре, а об абажуре. Тьфу ты, они даже рифмуются! – Да что с тобой, ты как пыльным мешком по голове ударенная! – нахмурилась подружка. – Я дремала и еще не совсем проснулась. Снилась чушь какая-то… – Ну, за явь, которая лучше, чем сон! – Лизка подняла, опрокинула стопку, жарко выдохнула и обмахнула открытый рот ладошкой. – Ух! Ты же отдашь мне эту лампу и коврик? Вряд ли они тебе нужны, раз валялись в пыльном углу. – Конечно, забирай. Я пригубила коньяк, поморщилась – крепкий! – и полезла в холодильник за сыром, чтобы не пить без закуски. – Надо будет потом еще в том углу пошариться, – поделилась планами Лизка. – Там где-то должны быть висюльки, у лампы на каркасе есть петельки-крючочки, видишь? На них наверняка болталось что-то блестящее, хрусталики или бусины… – Вот, кстати! Я все думаю: откуда под лавочкой взялась жемчужина? – перебила я подружку. – Может, у какой-нибудь туристки бусы порвались? – Как вариант, – согласилась Лизка, с аппетитом лопая сыр. – Или она могла отвалиться с одежды. Ты же знаешь, что вышивка жемчугом – модный тренд? У Шанель недавно были вышитые жемчугом кокетки, а у Гуччи – роскошные платья в стиле мадонн Боттичелли с ручной вышивкой жемчугом. – Она сладострастно зажмурилась: то ли при мысли о дивных платьях, то ли потому, что очень любит сыр с плесенью. – Не думаю, что в деревне Пеструхино кто-то одевается от Гуччи, – заметила я. – Вообще-то сюда туристы и из столицы приезжают, – напомнила Лизка. – Но ты права, нелепо было бы так наряжаться для посещения часовни, там совсем другой дресс-код. – Значит, можно предположить, что найденная нами жемчужина оторвалась от пропавшего шишака. Тогда я вижу картину так: похититель принес шишак к часовне, намереваясь показать или отдать его покупателю – достаточно богатому, чтобы приобрести музейную ценность… – И достаточно экстравагантному, чтобы потратить миллионы на вещь красивую, редкую, но непрактичную и ненужную! – подхватила Лизка. – И кое-кто экстравагантный у часовни вчера действительно был, мы сами показали ему дорогу, – добавила я. – А! Так вот почему ты попросила нашего дорогого участкового найти темный «Хаммер!» – Конечно, а ты что подумала? – Тебе понравился тот мужик, что же еще? Некоторое время мы таращились друг на друга, равно удивленные: я – тем, что Лизка не сразу оценила мою блестящую дедукцию, а она – что я мужиками на «Хаммерах» пренебрегаю. Я уж подумала, не выпить ли нам за взаимопонимание, но тут сигнально проскрипела калитка, и со двора донеслось: – Ляська, гостья твоя еще не уехала? – Явился твой Ромео, – прокомментировала я. – Можно подумать, он не видит машину во дворе! Ясно же, что ты еще тут. – Я ту-ут, – кокетливо подтвердила подружка, выглянув в окошко. На пути к нему она успела взбить кудри и втянуть живот, так что в проем опять вписалась, точно в раму парадного портрета. – А я вам, Лизавет Николавна, огурчиков принес и помидорчиков с грядки! – доложился Митяй, и во дворе дважды весомо грохнуло: не иначе, огурчиков и помидорчиков деревенский Ромео припер по ящику. – Ой, спасибо вам огромное, Дмитрий Палыч, но не стоило так беспокоиться! – Ах, да разве это беспокойство… Я оставила Лизку торчать в окне и вышла во двор, чтобы самолично оценить степень беспокойства Митяя. А неслабо он так озаботился, я вам скажу! Кроме ящиков с огурцами и помидорами, к ногам прекрасной Лизавет Николавны были сложены вязанка репчатого лука, букет моркови и кудрявая, как поэт Есенин, капустная голова. Оставленную открытой калитку подпирала трехлитровая банка то ли с топленым маслом, то ли с медом. Я впечатлилась и присвистнула, но внимания Ромео и Джульетты этим не привлекла. Лизка и Митяй продолжали любезничать, разговаривая забавными мурлычащими голосами. Привлеченный странными звуками Шуруппак вылез из-под крыльца и тоже озадаченно муркнул. Я не стала мешать светской беседе, а открыла багажник подружкиной «лягушонки-коробчонки» и загрузила туда щедрые дары Митяя. Потом мы все (за минусом кота) попили чаю, и Лизка уехала, пообещав вернуться, как только сможет выкроить свободный денек. Мы с Митяем долго махали вслед удаляющейся «лягушонке-коробчонке», стоя бок о бок у калитки. Потом мой брат-участковый вздохнул, стряхнул с себя штатскую лиричную расслабленность и деловито произнес: – Тебе я тоже кое-что принес. На вот. – Мне была выдана бумажка с каракулями. Я сразу поняла, что это не записочка с признанием в любви – сегодня явно был не мой день – но все же спросила: – И что это? – То, что ты просила. – Митяй погладил вскочившего на забор Шуруппака, который с отбытием Лизки перестал дичиться и прятаться по углам. – «Хаммер» и вправду редкий транспорт в наших широтах, на всю область таких всего два, и оба в городе. Я развернула бумажку. – «Золото инков» – это что за цвет? – По техпаспорту – золотистый темно-зеленый. – Ага! А «Космос»? – Просто черный. – Тоже ага! В смысле, подходит. – Я почесала в затылке. – И какой же «Хаммер» наш? – Вот уж этого я не знаю, сама разбирайся. – Митяй махнул рукой и пошел по улице. Он даже не попрощался. Видать, истратил на галантное воркование с Лизкой все свои скудные запасы хороших манер. – Разберусь, – пообещала я и тоже удалилась назад, к себе во двор, по-английски – не прощаясь. Накормив кота, к которому с отъездом Лизки вернулись добрый нрав и хороший аппетит, я устроилась в кровати с макбуком, надеясь отыскать в сети фотографии владельцев «Хаммеров». Таковыми в бумажке-информашке от брата-участкового значились Виктор Сергеевич Орлов и Авдей Игнатович Коромыслов. На Авдея Игнатовича у меня было больше надежды: редкое имя обещало минимум «клонов» в соцсетях. Так и вышло – Авдея Игнатовича я нашла довольно скоро, но столь же быстро разочаровалась. Господин Коромыслов, начальник службы безопасности «Монолит-банка», оказался вовсе не похож на того респектабельного джентльмена в золотых очочках и с серебряными височками, которого я углядела в окошке мимолетного «Хаммера». Лицо у Авдея Игнатовича Коромыслова было точь-в-точь как у идола с острова Пасхи: темное, длинное, каменное, с тяжелыми веками и кривоватым носом. В одном контексте с жемчужным головным убором торопецких красавиц это лицо никак не воспринималось. Авдею Игнатовичу по стилю гораздо больше подошли бы кольцо в ухо и пиратская бандана.