Продавщица неожиданно смутилась: – Ну, мож тебе понравилось… – Что? – Я ничего не понимала. – Ну это ваше… бац-бац, трах-бах… – Да что ж ты, Любка, такое городишь, а?! – возмутилась вдруг толстуха за моей спиной. – Какой же бабе понравится, когда ее сильничают?! – Чего?! – Я обернулась к непрошеной защитнице. – Ну, без согласия это самое… бац-бац, трах-тарарах, – сочувственно сказала толстуха. – Я тебя, девка, понимаю. У меня первый муж был такой, никогда и не спросит, сразу юбку задирать и на кровать валить. Уж как я рада была, когда он помер, кобель похотливый! Зрительницы-слушательницы разом перекрестились и укоризненно зацокали. – Знаю, нельзя так говорить, а только правда это: радовалась я смертушке евойной, сама бы гада прибила! – Толстуха не затруднилась выдать новое шокирующее откровение. – Так и она, говорят, его чуть не прибила! – кивнула на меня Любаня. – Дрыном по кумполу долбанула, как мама не горюй! – Шваброй, – машинально поправила я, уяснив наконец, какой-такой сюжет мы обсуждаем. – Что, правда?! – Любаня грудью страстно налегла на прилавок. Тот затрещал. – Про швабру – правда, – подтвердила я, доставая из кошелька купюры, чтобы расплатиться за вино: пластиковые карточки в магазине-лабазе не принимали. – А про бац-бац в смысле трах-тарарах – вранье, чья-то выдумка. Не было у нас с ним ничего такого! – Поня-а-а-атно. – Любаня неловко – не отрывая от меня восторженного взора – отсчитала сдачу и сунула прямо в руки бутылку. – Но ты выпей, выпей… Хуже не будет… – Спасибо, – поблагодарила я разом и за обслуживание, и за совет, и за трогательное внимание к моей личной жизни. Бабы расступились, я вышла из магазина и, вся кипя, пошла прочь, нервно размахивая бутылкой. Ай да Митяй! Ай да братец, по совместительству участковый! Это же он, не иначе, на радостях от успешного задержания сболтнул кому-то про бац-бац, и противную сплетню теперь уже не остановить – она будет ходить по деревне годами, обрастая подробностями и превращаясь в эпический сказ «Про бац-бац в Пеструхине, или Как Ляська охальника беглого дрыном по кумполу долбанула»! Все, я уже без пяти минут героиня местного фольклора. Надо же, а? Иные люди за всю жизнь ни одного упоминания в летописях не удостаиваются, а я в Пеструхине всего два месяца прожила – и нате вам! – Вот с-спас-с-сибо тебе, Митяй! – рассерженной змеей шипела я, на ходу репетируя грядущий разговор с народным сказителем-участковым. – Ш-ш-штоб я без тебя делала, а? Прозябала бы в неизвес-с-с-стности! Сердито бормоча себе под нос, я даже не заметила рычания автомобильного мотора за спиной, отреагировала только на сигнал клаксона. Я шустро отскочила, в прыжке обернулась и увидела синюю «девятку» участкового. О, на ловца и зверь! Митяй головой и одним локтем высунулся в окошко и, увидев, что я его наконец заметила, вздохнул с прискорбием: – Ляська, ты вроде еще не бабка, а уже глухая! Бутылка в моей руке сама собой перевернулась, укладываясь в ладонь горлышком вниз – очень удобно для ближнего боя. – Ты че, э, ты че? – заволновался Митяй, совершенно правильно оценив мои манипуляции с бутылкой. Он даже дернулся, включил заднюю скорость и отодвинулся от меня вместе со своей колымагой на безопасное расстояние. Я прищурилась и взвесила бутылку в руке, прикидывая, доброшу или не доброшу? В школе по физкультуре у нас был такой зачет – метание гранаты. Помнится, я его сдала, хоть и с третьей попытки. Мало я вина взяла. Надо было не одну бутылку, а три… – Тьфу ты, психическая! – выругался Митяй и откатился еще метров на двадцать. Я мягким тигриным шагом пошла к нему – с бутылкой в замахе и самым зверским выражением лица. – Алиса Юрьевна, вы в уме ли?! – Участковый (вот не брат он мне более, не брат!) вывалился в распахнутую дверцу, по продавленной колее отважно покатился мне навстречу на своих двоих, широко раскинув руки, чтобы прикрыть своего четырехколесного друга, и рокоча, точно шар в боулинге. – Вы на кого бутылку поднимаете? На представителя службы охраны правопорядка! На сотрудника полиции! При исполнении, между прочим! – Все, ты доисполнялся уже! – рявкнула я в макушку подкатившего представителя и сотрудника – Митяй ниже меня сантиметров на пятнадцать. Белые пушистые – фамильные! – волосики на голове не-брата-мне-более нервно взвихрились. – Лясь, ты че, а? – Участковый снизу вверх выкатил на меня голубые глаза. Я вздохнула. Строить жалобные глазки Митяй научился еще в детстве, когда был тощим белобрысым шпеньдиком, в которого плюнь – и зашибешь. Глазки у него дивные – лазоревые, лаковые, как садовые незабудки, девке бы такие, вот хотя бы мне, к примеру. Во взрослой жизни, я так понимаю, у Митяя мало поводов показать кому-то красоту своих глазок, а ведь это по-прежнему сокрушительное оружие. Я опустила бутылку. – Митя, ты в курсе, что вся деревня обсуждает утренний визит твоего беглого в мой мирный дом? – И че? – Участковый ловко вывернул из моей руки бутылку и одобрительно присвистнул, глянув на медальки. – Деревня все обсуждает. Манька Суслова вон белугой рыдает, у ней корова разродиться не может, а Палываныч, зоотехник, как раз в запой ушел. Вся деревня обсуждает их – и Маньку, и Палываныча, и даже корову. С кем она, дура, гуляла, что разродиться не может? – А какие варианты? – озадачилась я. – Ну, к нам в прошлом году передвижной цирк приезжал, там бегемот был и жираф. Тут до меня дошло, чем мы сейчас занимаемся: вносим посильный вклад в устное народное творчество – рожаем сказ «Как Манькина корова-дура с бегемотом гуляла». Или с жирафом, тоже интересная история получилась бы. – Болтаете вы тут много и все не по делу, – сказала я сердито. – А ты записывай, записывай, потом книжку сказок издашь, – посоветовал Митяй, залезая в свою машину. С моей бутылкой, между прочим! Я, разумеется, тоже полезла в салон – за Митяем и за бутылкой. – Ты домой? – миролюбиво спросил участковый, переключая передачу. – Угу. – Я повозилась, устраиваясь поудобнее. То ли сиденье в допотопной «девятке» продавленное, то ли у меня целлюлит уже такой выдающийся… А, нет! Это же я сунула в задний карман вещицу, найденную при повторном мытье полов. – Не твое? – Я показала находку Митяю. – А че это? – Он цапнул вещицу, продолжая рулить одной рукой. – Не знаю, какое-то деревянное зодчество. В углу валялось, я подобрала. Забирай, мне чужого не надо. – Думаешь, это мое? – Митяй повертел штуковинку перед глазами и насмешливо закряхтел. – Какое интересное у тебя, Ляська, представление о табельном снаряжении участкового! Хорош бы я был с этаким свистком! – А это свисток? – Я отобрала у него вещицу и рассмотрела внимательно. Деревянная, резная, гладкая и блестящая от слишком толстого слоя лака – то ли птичка, то ли какая-то другая живность, до неузнаваемости изувеченная буйной творческой фантазией автора. Посмотришь – и поверишь, что коровы могут спариваться с жирафами и рожать от них неведомых зверушек: гибридных корово-жирафов – корафов. Или жиров. А также бегеров и коромотов, но это уже как результат адюльтеров с бегемотами, которых также называют гиппопотамами, а значит, их с коровами дети могут быть и гиппоровами, и коротамами… Тьфу, опять я болтаю безудержно – значит, не успокоилась еще. – Свистулька это, – уверенно сказал Митяй. Он деревенский, всякого тут навидался и наслушался. Его даже гиппоровами с коромотами не удивишь. – Лясь, да ты дунь в нее. – С ума сошел? Она же на полу валялась. – В бардачке антисептик. Я покосилась на Митяя – надо же, антисептик у него! Я до сих пор не встречала в Пеструхине сторонников дезинфекции и масочного режима! – и открыла бардачок. Там в самом деле лежали полуведерный флакон геля, пачка антибактериальных салфеток и одинокая одноразовая маска – помятая, пыльная, заношенная и даже, кажется, застиранная. Может быть, и заштопанная, я не приглядывалась. Обрабатывать деревянную штучку едким гелем я не стала – она же лаковая, еще облезет, – но тщательно протерла то ли жирафью шейку, то ли коровью ножку – короче, что-то торчащее – влажной салфеткой. – Дуй, – велел Митяй, поглядывая на меня с детским интересом. Я дунула. – Больше не дуй, – попросил он, страдальчески морщась. – Ну и звук! Как ножом по стеклу и серпом по… хм… самому дорогому одним разом! – Не музыкальный инструмент, – согласилась я. – Говоришь, не твой? – Ясно дело, не мой. Это же детская игрушка. – Это?! – ужаснулась я. Боже, бедные те дети, у которых такие игрушки! Это же акустическое оружие, напрочь разрушающее нервную систему! Да под такие звуки просто невозможно вырасти нормальным человеком! – Старинная народная игрушка, – подтвердил Митяй.