– Сегодня я получил горбатку[23]! – Голос у Кодзиро слабый, но он определенно очень горд своим приобретением. Показывает в верхний правый угол страницы, которую рассматривает его брат. – Вот это – горбатка? Крута-а-ая! – выдыхает Кентаро одновременно с изумлением и восхищением. Судзуки тоже смотрит – и удивленно приоткрывает рот. Это оказывается зеленый жук очень причудливой формы, в точности похожий на узловатый нарост на ветке дерева. В нем даже есть что-то милое. «Неужели это правда жук такой? Такие бывают?» «Человеческие существа похожи не столько на других млекопитающих, сколько на насекомых». Судзуки представляет, как его старый учитель произносит эту фразу. «Нет, я все же считаю, что люди и насекомые совсем не похожи». Кодзиро забирает альбом со своей драгоценной коллекцией. – А что ты умеешь делать, большой братец? – Кентаро с любопытством смотрит на Судзуки. – В смысле? – Ну, что умеет делать частный учитель? – Что умеет… В каком-то смысле этот вопрос касается самой сути дела. Судзуки робко улыбается. «Что хорошего ты приносишь в этот мир? На что ты способен? Ну давай, отвечай». – Я тебе сразу скажу, – заявляет Кентаро, – я ненавижу учебу. Сумирэ звонко смеется, услышав это. Выражение лица Асагао никак не меняется. – Послушай, дорогой, – говорит она, обращаясь к мужу. – Мне нужно будет послезавтра поехать по работе в Киото. – Вот как? – он склоняет набок голову. – Было бы неплохо, чтобы у тебя был кто-то еще, чтобы помочь присматривать за Кентаро. – О чем ты говоришь? – спрашивает он, тихо поднимаясь на ноги. – Это же работа няни, а не репетитора. Слабый предостерегающий голос звучит в голове у Судзуки, но он, не обращая на него внимания, быстро произносит: – Для меня это не составит никакого труда. Я – учитель, но когда дети еще совсем маленькие, есть многое, чему они могут научиться в игровой форме; для этого им не нужно сидеть за партой. – Он старается придать своему голосу веселость. – В широком смысле репетитор мало чем отличается от няньки. «И это совершеннейшая неправда», – говорит ему внутренний голос. – Так ты будешь со мной играть? – спрашивает Кентаро. – Ты этому рад? – Асагао смотрит на Кентаро. Судзуки кажется, что в этом взгляде есть какая-то холодная отстраненность. Вместо того чтобы баловать своего сына и потакать его маленьким желаниям, он как будто рассматривает необычное животное. – Ну, ты ведь никогда не играешь со мной, папа, – парирует Кентаро, потом вновь поворачивается к Судзуки: – Ты ведь будешь со мной играть, да? – Он продолжает таким тоном, будто опробует новое магическое заклинание: – Ты выглядишь так, будто сделаешь все, о чем тебя попросят. Судзуки понимает, что сейчас не время обижаться на укол, содержащийся в этом замечании. Просто энергично кивает, как китайский болванчик. – Конечно, мы можем с тобой поиграть. – Даже в футбол? – Конечно, мы можем поиграть в футбол. – Он скрещивает руки на груди и еще раз кивает. – Когда учился в старших классах, я выступал за команду школы. – Правда? – Кентаро становится серьезным, как будто он готов объявить о наступлении мира во всем мире. – Папа, я думаю, мы должны нанять господина Судзуки на работу. Предложение нанять кого-то на работу, исходящее от младшеклассника, звучит довольно забавно, но Судзуки не может отрицать, что только что обрел в лице мальчика сильного союзника. – Как насчет этого? На испытательный срок? – Стремясь поскорее закрепить сделку, Судзуки переходит в наступление: – Ваша жена сказала, что будет в командировке; возможно, вас заинтересовал бы испытательный срок в течение нескольких дней, как раз на то время, пока она будет в отъезде? Он старается выдержать баланс между уступками и давлением на клиента. Асагао сидит со скрещенными на груди руками, погруженный в задумчивость. Сумирэ спрашивает его: «Как ты думаешь, дорогой?» В ожидании ответа Судзуки нервно сглатывает. – Слушай, а давай… – встревает Кентаро, – давай ты поиграешь со мной прямо сейчас! А мама и папа пока поговорят. Хорошо, мама, папа? Вы пока решите, хотите вы его нанять или нет. Затем он берет Судзуки за руку и тянет к выходу из комнаты. – Ну, пойдем, пойдем уже. – Направляется к двери. – И ты тоже давай с нами, Кодзиро. Его брат снова подносит ладонь ко рту, как будто собирается сообщить еще один секрет: – Я останусь дома. У меня простуда. – Ну, хорошо, тогда только я и ты, большой братец, – говорит Кентаро, нетерпеливо таща Судзуки за собой. Тот берет свою куртку, но Кентаро тут же ему возражает: – Зачем это тебе, мы же идем играть в футбол! Оставь ее здесь, пойдем уже. Судзуки покорно возвращает куртку на вешалку и идет к входной двери, захватив с собой только мобильный телефон. В прихожей надевает уличные туфли. Он сбит с толку происходящим. Он пришел, чтобы выяснить, кто такой Толкатель. «Так, и что я делаю прямо сейчас? – Он слегка встряхивает головой. – Кто сыграл со мной эту шутку? Что вообще происходит?.. Ладно, ничего не поделаешь. Просто я должен это сделать. Как ты всегда мне говорила. Правильно?» * * * Дождь прекратился, и в облаках появились просветы, через которые на землю льются солнечные лучи. Вода из открытых водостоков, капли на бетонных стенах, окружающих сад, словно испаряются у него на глазах. – Пойдем, – Кентаро берет футбольный мяч из сада и тянет Судзуки за рукав, указывая направо. – Там берег реки. Мы можем поиграть там в футбол. Они идут по улице, вдоль которой выстроились одинаковые дома. Проходят через непримечательный квартал, затем еще немного дальше, и наконец оказываются на речном берегу. Это не так далеко от дома Асагао. Там находится футбольная площадка, очевидно с хорошим дренажом, поскольку она совершенно сухая. Вокруг насыпан гравий, чтобы на площадку не попадала грязь. Ворота с обеих сторон. Сейчас на ней никого нет. Они расходятся примерно на двадцать метров и перебрасывают друг другу мяч. Сначала Судзуки целится мальчику под ноги, очень аккуратно, – скорее перекатывает мяч, чем делает настоящую передачу. Но вскоре они начинают пасовать жестче, посылая мяч в воздух, заставляя друг друга немного побегать. Кентаро явно хорошо знает, как обращаться с футбольным мячом. Удар внутренней стороной стопы, удар подъемом, с нужной силой, с необходимой точностью. Он отлично контролирует траекторию мяча. У него правильная постановка корпуса, и опорная нога четко стоит на линии мяча. Должно быть, он много практиковался. Судзуки ставит опорную ногу рядом с мячом. Переносит центр тяжести. Делает замах. Сжимает зубы. Бьет по мячу. Кентаро с силой отбивает мяч, отправляя его обратно. Тот летит немного правее – но, возможно, это было сделано намеренно, так как он достаточно близко, чтобы Судзуки мог его принять, лишь немного пробежавшись. Он выбрасывает вперед правую ногу, и ему удается остановить мяч. «Ах, вот ты как… – думает он, посылая мяч правее от Кентаро. – Беги, или ты его пропустишь!» Мальчик реагирует даже быстрее, чем можно было ожидать. Он бросается в том направлении, куда летит мяч, и сразу же отсылает его обратно. «Хитро!» Судзуки преследует мяч и едва успевает его поймать. Вновь отпасовывает его Кентаро. Он начинает забывать, что играет с младшеклассником. Вне зависимости от того, как он бьет по мячу и в какую сторону его посылает, Кентаро мастерски принимает его и отбивает, и Судзуки обнаруживает, что все больше и больше увлекается игрой. Все его мысли словно растворились, голова наполнилась пустотой. Он больше ни о чем не может думать – только о мяче, о том, в каком направлении он должен его послать и что ему нужно сделать, чтобы впечатлить Кентаро. То, как все остальное покинуло его сознание, кажется ему почти забавным. С каждой передачей требовательный голос, звучавший в его мыслях, все сильнее отдаляется, становясь все тише и тише. Образ сына Тэрахары, раздавленного минивэном, становится все более размытым. Сила, мучительно сдавливавшая его грудь, вдруг исчезает. «…Если ты в ближайшее время не скажешь мне, где находишься, с ними недолго все будет в порядке» – даже эта угроза становится несущественной. «Кто эти двое ребят, о которых я постоянно думаю?» Он останавливает прилетевший к нему мяч «щечкой» левой стопы. «Тревога и гнев – это животные реакции, – не раз говорила ему его жена. – Исследование глубинных причин, поиск выхода из положения – это то, что делают только люди». «Так ты считаешь, что именно это делает людей особенными? – спросил Судзуки. – Или это то, что делает людей хуже животных? Не преимущество, а человеческая слабость?» «Если б ты мог спросить у животного, как ему удается выживать, я уверена, что животное бы ответило тебе: “Просто такими нас сотворила природа”». Он думает, она говорила о том, что придумывание планов и стратегий и разнообразные переживания – это все недостатки человеческой натуры. В то же время, просто перепасовываясь мячом, Судзуки чувствует, что теперь он ближе к решению своих проблем. Хотя, разумеется, он ни на шаг не становится ближе к решению ни одной из них. Внутренняя сторона его стопы входит в контакт с мячом, подхватывая его, как рука. Когда Судзуки ударяет по нему, тот летит через все поле. Даже несмотря на то, что мяч стремительно удаляется прочь, Судзуки ощущает его как часть собственного тела. Самостоятельную часть его тела, способную отделиться от него и пуститься в полет, описав изящную дугу и приземлившись точно у ноги мальчика, словно ее влечет туда некая сила. Никаких больше мыслей о Хиёко или о Толкателе. Движение мяча туда и обратно – это всё. Больше ничего не существует во всем мире. И это прекрасно. Он ощущает себя в гармонии с самим собой. Он испытывает настоящий восторг. Он растворяется в этом чувстве. Пока Кентаро не объявляет тайм-аут, никакие окружающие звуки не достигают ушей Судзуки, и он даже не замечает, что кольцо с его безымянного пальца исчезло. «Мое кольцо». Кровь отливает от его лица, он бледнеет, как лист бумаги, затем лихорадочно ищет в траве у себя под ногами. «Ты ведь не потерял его, нет?» Он уверен, что слышит в голове голос своей погибшей жены. «Конечно, нет, – отвечает Судзуки откуда-то из глубины своего сердца. – Я ведь не могу его потерять». Его жена всегда боялась, что он когда-нибудь забудет ее, если она умрет. Она всегда была рядом, когда ему было плохо, поддерживала его и посмеивалась над его маленькими заботами – например, когда приходил счет за электричество, или когда футоны, которые они вывешивали сушиться на балконе, намокали от внезапного вечернего дождя, или же когда он сомневался в своей компетентности как учителя. В таких случаях, что бы ни случилось, жена всегда повторяла: «Не беспокойся, это не так уж серьезно». Но так же часто она говорила со вздохом: «В конце концов, все меня забудут. Когда я исчезну из этого мира, не останется ни единого доказательства того, что я когда-либо существовала». Жена говорила это легко, с как бы наигранной печалью, но Судзуки знал, что она действительно тревожится об этом. Эти слова шли из самой ее души. Он думал, что, возможно, основной причиной этого было отсутствие у них детей. «Если б у нас были дети, они бы меня помнили. Они бы никогда меня не забыли». Она говорила это не один раз. – …Не беспокойся, я никогда не забуду тебя, что бы ни случилось. Но когда он утешал ее таким образом, она начинала приводить свой глупый аргумент про Брайана Джонса. – Никто сейчас не помнит, что Брайан Джонс был бэк-вокалистом в «Роллинг стоунз». – Конечно же, люди это помнят. – Ты так считаешь? Несмотря на то, что не осталось никаких свидетельств этого? – Есть записи и CD-диски. И еще есть кадры из фильма, который снял Годар, вспомнил Судзуки. Хотя на этих видеозаписях, конечно, Брайан Джонс выглядит очень грустным.