Поднимает глаза и произносит с нажимом: – «Практически» – не то же самое, что «совсем». Собственно, разница принципиальная. У меня внутри екает. Не зря вчера возникла неловкость, я не придумала то сексуальное напряжение. Воздух снова им заряжен. – Волноваться по поводу отсутствия сюрпризов надо мне, – продолжает Леон. – Ты-то видела меня совсем голым. – Да, я тогда еще подумала… Когда я ввалилась в душ, у тебя правда… Он исчезает в направлении ванной с такой скоростью, что я не успеваю услышать предлог, который он бормочет. Закрывает дверь и включает душ. Улыбаюсь. Вот и ответ на мой вопрос. Рейчел будет в восторге. 46. Леон Никогда так не думал над записками. Было гораздо проще, когда царапал отдельные мысли соседке-другу. Теперь тщательно подбираю фразы – для женщины, которая занимает почти все мои мысли. Ужасно. Сажусь с ручкой и бумагой и забываю все слова. Ее записки – дерзкие, кокетливые, очень на нее похожие. Эта вот после Брайтона была прилеплена пластилином к двери спальной: Привет, сосед! Как прошел переход на ночное существование? Я смотрю, Лора с семейством в наше отсутствие опять прошерстила мусорные баки – такие шалунишки. Пишу, чтобы еще раз поблагодарить за спасение из пучины морской. Только, пожалуйста, как-нибудь тоже упади в большой водоем, чтобы я могла отплатить услугой за услугу. Во имя равенства, так сказать. И еще потому, что, мне кажется, ты бы выглядел точь-в-точь как мистер Дарси, когда он выходит из озера. Мои записки – неестественные, вымученные. Пишу, когда возвращаюсь домой, переписываю перед работой, а потом терзаюсь всю ночь в хосписе. Пока не вернусь и не найду ответ, от которого сразу становится легче. И все повторяется снова. В итоге в среду набираюсь мужества и оставляю на кухонной стойке следующее: Какие планы на выходные? Сомнения парализовали, как только отошел от дома достаточно далеко, чтобы возвращаться. Вышло чересчур коротко. Может, она даже не поняла, к чему я? Или обиделась? Ох, почему все так сложно! Правда теперь мне лучше… В эти выходные я одна дома. Не хочешь прийти и приготовить бефстроганов с грибами? До сих пор пробовала его только разогретым, а прямо из духовки, наверное, еще вкуснее. Тянусь за бумажкой и царапаю ответ. И шоколадные пирожные на десерт? Ричи: Стремаешься? Я: Нет! Нет-нет! Ричи фыркает. Он в хорошем настроении – теперь это норма. Говорит с Герти по телефону минимум через день. Обсуждать апелляцию приходится много, и частые звонки оправданы. Материалы пересматриваются, появляются новые свидетели, и, наконец, в нашем распоряжении запись с камер наблюдения. Я: Ладно, немного волнуюсь. Ричи: Все путем, брат. Ты же знаешь, ты ей нравишься. Какой план? Это будет сегодня? Я: Конечно нет! Слишком быстро. Ричи: Ноги побрил на всякий пожарный? Не удостаиваю ответом. Ричи посмеивается. Ричи: Она мне нравится. Хорошую девчонку отхватил. Я: Не уверен, что «отхватил». Ричи: В смысле? Ты про ее бывшего? Я: Она его больше не любит. Но там все непросто. Беспокоюсь за нее. Ричи: Он урод? Я: Ага. Ричи: Издевался? При мысли об этом сжимается сердце. Я: В каком-то смысле. Она особо не рассказывает, но… У меня плохое чувство. Ричи: Черт. У нее психологическая травма… Я: Думаешь? Ричи: Ты говоришь с королем ночных кошмаров. Не знаю, я ее не видел, но если она до сих пор переваривает старое дерьмо, все, что ты можешь сделать – быть рядом и позволить ей самой решать, когда она созреет. Травма от суда и первого месяца тюрьмы дала о себе знать у Ричи через шесть недель после приговора. Трясущиеся руки, внезапные страхи, навязчивые воспоминания, нервное вздрагивание при каждом шорохе… Больше всего Ричи допекало именно последнее – ему казалось, что для тех, чье потрясение связано с громкими звуками, как у солдат, надо выделить особый вид посттравматического расстройства. Ричи: И не решай за нее. Не думай, что она по определению еще не готова. Ей лучше знать. Я: Ты славный парень, Ричард Туми. Ричи: Не забудь через три недели сказать то же самое судье, братишка. Появляюсь дома около пяти; днем Тиффи навещали Мо и Герти. Странно приходить сюда в выходной. Теперь это ее квартира. Ноги, естественно, не брею, однако готовлюсь неумеренно долго. Все думаю, где буду спать сегодня ночью. Вернусь к маме или останусь? Мы уже делили кровать в Брайтоне… Хочу послать сообщение, что на ночь уйду. Мол, я не навязываюсь. Потом решаю, что не стоит преждевременно забивать гвозди в гроб и принимать решения за Тиффи, как и советовал Ричи. Оставляю все как есть. В двери поворачивается ключ. Пытаюсь вскочить с кресла-груши, но такое не смог бы даже человек со стальными мышцами, и, когда Тиффи входит, я оказываюсь на корточках. Тиффи, со смехом: Как в болоте, да? Она очень красивая. Облегающий синий топ, длинная легкая серая юбка и ярко-розовые туфли. Поднимает больную ногу и старается скинуть туфлю. Бросаюсь помочь, но она только машет рукой и, подпрыгнув, устраивается у кухонной стойки. Лодыжка более подвижна – хороший знак. Видимо, проходит. Приподнимает брови. Тиффи: Изучаешь мои ноги? Я: Сугубо медицинский интерес. Ухмыляется, соскальзывает со стола и хромает к плите. Тиффи: Пахнет обалденно! Я: Что-то подсказало мне, что ты захочешь бефстроганов с грибами. Улыбается через плечо. Хочется подойти к ней сзади, обнять за талию и поцеловать в шею. Подавляю порыв – нагло и неприлично. Тиффи: Кстати, тебе в почтовый ящик кинули вот это… Указывает на белый конвертик на кухонной стойке. Адресовано мне. Открываю. Приглашение, написанное от руки аккуратным, немного нестройным детским почерком.