Это происходит так быстро. Ее лицо бледнеет. Внезапно она выглядит такой напуганной, что я чувствую, как меня пронизывает дрожь. Затем она ругается на другом языке – звучит как «курва». – В чем дело? – спрашиваю я. – Что тебя так напугало? Она мотает головой. И отходит на несколько шагов, чуть не споткнувшись. Затем разворачивается и торопливо идет в обратном направлении. – Подожди, – говорю я. А потом, когда она уходит все дальше, я кричу ей: – Подожди! – Но она убегает. Я спешу за ней. Черт, она резвая – эти длинные ноги, а я чуть выше полутора метров. Да, я тощая, но не подтянутая. – Стой – пожалуйста! – Я пытаюсь докричаться. Я догоняю ее на более оживленной улице – люди оборачиваются, смотрят на нас. В последний момент она сворачивает налево и с грохотом спускается по лестнице в метро. Пара, которая поднимается по ступенькам, держась за руки, в тревоге расступается, чтобы пропустить ее. – Пожалуйста, – кричу я, сбегая за ней по лестнице, задыхаясь, чувствуя, что двигаюсь как в замедленной съемке, «подожди!». Но она уже преодолела лестницу. К счастью, есть нерабочие ворота, которые оставили открытыми: я бросаюсь за ней. Но добравшись до развилки, я вижу, что одна дорога ведет к поездам на Восточную сторону, а другая – на Западную, и тут до меня доходит, что я понятия не имею на какой она стороне. Пятьдесят на пятьдесят: и я выбираю правый путь. Тяжело дыша, я спускаюсь на платформу и вижу, что она стоит на противоположной стороне. Черт. Бледная, она смотрит на меня. – Пожалуйста! – Я кричу, пытаясь отдышаться. – Пожалуйста, я просто хочу поговорить с тобой… Люди оборачиваются, таращатся на меня, но мне плевать. – Жди там! – кричу я. Резкий порыв теплого воздуха, рев приближающегося поезда в тоннеле. Я взбегаю вверх по лестнице, вверх по мосту, ведущему на другую платформу. И чувствую грохот поезда, проходящего подо мной. Спускаюсь бегом по другой стороне. Не могу ее разглядеть. Люди набиваются в поезд. Я пытаюсь войти, но вагон переполнен, в нем слишком много народу, и многие возвращаются на платформу, чтобы дождаться следующего поезда. Когда двери закрываются, я вижу ее красивое лицо – бледное и испуганное, оно смотрит на меня. Теперь поезд трогается с места, с грохотом скрываясь в тоннеле. Я окидываю взглядом табло с маршрутом: до конца ветки осталось пятнадцать станций. Связь с Беном, зацепка – ну наконец-то. И все же у меня ни малейшего шанса понять, куда она направляется, где она может сойти. Вероятнее всего у меня нет шанса когда-нибудь снова увидеть ее. ДЖЕСС Я включила весь свет в квартире. Зажгла каждую лампочку. Даже поставила виниловую пластинку на роскошный проигрыватель Бена. Пытаюсь победить панику, и в голову не пришло ничего лучше, кроме как врубить свет и музыку. Когда я вошла в дом, было так тихо. Подозрительно тихо. Как будто за дверями, мимо которых я проходила, никого не было. Будто само место прислушивалось, чего-то выжидая. Теперь, когда я внутри, все совсем по-другому. Раньше это было просто чувство, которое я не могла распознать. Но теперь я слышала конец голосового сообщения. Теперь я знаю, что Бен был напуган, и он был не один в квартире. И мне не дает покоя та девушка. Это ее выражение лица, когда я объявила, что считаю, с Беном что-то случилось. Она была напугана, но в то же время казалось, что она этого ждала. Внезапно до меня доходит, что я здесь как на витрине, меня могут увидеть из окон других квартир. Я захлопываю массивные деревянные ставни. Еще лучше. Когда-то здесь определенно висели шторы: я замечаю, что все кольца на карнизе сломаны, будто в какой-то момент с них сдернули занавески. Я не могу просто сидеть здесь и без остановки прокручивать все в голове. Может быть, я упускаю что-то еще. Что-то, что даст ключ к пониманию случившегося. Я наклоняюсь и заглядываю под кровать. Перебираю рубашки в гардеробе Бена. Роюсь в кухонных шкафах. Отодвигаю его стол от стены. Бинго: что-то выпадает. Что-то зажатое между стеной и ножкой стола. Это блокнот. Один из тех дорогих, в кожаной обложке. Как раз такие были по душе Бену. В блокноте пара заметок, напоминающие обзоры ресторанов и тому подобное. Затем, на страничке ближе к концу я читаю: LA PETITE MORT Софи М знает. Мими: как она причастна? Консьержка? «Ла Петит Мор». Я даже могу это перевести: маленькая смерть. Софи М – должно быть, это Софи Менье, женщина, живущая в пентхаусе, правда? Софи М знает. Что она знает? Мими, это девушка с четвертого этажа; когда я спросила ее о Бене, она выглядела так, словно ее вот-вот стошнит. Как причастна Мими? Причем тут консьержка? Почему Бен написал в своем блокноте об этих людях, о «маленьких смертях»? Я пролистываю до конца, надеясь обнаружить еще что-то, но дальше ничего нет. В доме происходит что-то странное. Бен это понимал. Я подливаю в стакан еще вина, надеясь, что это меня немного успокоит, но эффекта ноль. Только захмелела, но не успокоилась. Я ставлю бокал с вином на стол, потому что нужно быть бодрой, наблюдать, продолжать думать. Не хочу здесь засыпать. Внезапно меня охватывает тревога. Когда глаза начинают закрываться сами собой, я понимаю, что у меня нет выбора. Мне нужно поспать, чтобы быть в тонусе. Я тащусь в спальню и падаю на кровать. Сегодня мне больше ничего не сделать, я слишком вымотана. Но потушив свет, я осознаю, что прошел целый день, а новостей от моего брата как не было, так и нет. * * * Мои глаза резко открываются. Кажется, что прошло немного времени, но неоновые цифры на будильнике Бена показывают три часа ночи. Что-то меня разбудило. Я это знаю, хотя и не могу сказать, что именно. Может быть, кот что-то опрокинул? Но нет, кот здесь, в изножье кровати, я ощущаю его тело у своих ног, и когда мои глаза привыкают к темноте, вижу его еще отчетливее в зеленом свете будильника. Он сидит, насторожившись, с навостренными ушами-радарами, которые пытаются поймать сигнал. Он к чему-то прислушивается. А потом я слышу это. Скрипящий звук половицы, что прогибается под чьей-то ногой. Кто-то здесь, со мной, в квартире, по ту сторону французских дверей. Мне хочется закричать. Может быть, это Бен? Но я колеблюсь. Вспоминаю голосовое сообщение. За французскими дверями нет света: кто-то передвигается в темноте. Бен наверняка давно бы уже включил свет. Я резко сбрасываю с себя сон. Я не просто бодра: я взвинчена. Мое тяжелое дыхание нарушает тишину. Я стараюсь унять его, дышать почти неслышно. Закрываю глаза и притворяюсь спящей, лежу как можно тише. Кто-то сюда проник? Разве в таком случае я бы не услышала звон разбитого стекла и треск двери? Я жду, прислушиваясь к малейшему скрипу шагов, крадущихся по комнате. Не похоже, чтобы они куда-то особенно торопились. Натягиваю на себя покрывало так, что оно полностью закрывает меня. И затем, сквозь стук моего собственного сердца в ушах, я слышу, как двери в спальню начинают открываться. Грудь сдавило так, что трудно дышать. Сердце стучит о ребра. Я все еще притворяюсь спящей. Но в то же время думаю о лампе рядом с кроватью, с тяжелым основанием. Я могла бы протянуть руку и… Я жду, прижав голову к подушке, пытаюсь решить, схватить лампу сейчас или… Но… теперь я слышу мягкий звук удаляющихся шагов. Я слышу, как закрываются французские двери. А затем, несколько секунд спустя доносится скрип: открывается и закрывается входная дверь в квартиру. Все, ушли. Еще секунду я лежу неподвижно затаив дыхание. Затем вскакиваю, толкаю французские двери и выбегаю в главную комнату. Если не медлить, то получится их поймать. Но сначала я роюсь в кухонных шкафах, на всякий случай достаю тяжелую сковородку, затем открываю входную дверь квартиры. В коридоре на лестнице темно и тихо. Я закрываю дверь и подхожу к окнам. Может быть, кто-то попадется во дворе. Но это просто темная яма: черные очертания деревьев и кустов, ни малейшего движения. Куда они делись? Я включаю свет. Все выглядит абсолютно нетронутым. Никакого разбитого стекла, и входная дверь закрыта – никаких повреждений. Я почти поверила, что все это дурной сон. Но кто-то здесь был, не сомневаюсь. Я слышала их. Кот слышал их. Хотя прямо сейчас он как ни в чем не бывало развалился на диване. Я окидываю взглядом стол Бена и только тогда понимаю, что записная книжка исчезла. Я обыскиваю ящики, ищу за щелью в столе. Вот черт. Тупица. Ну почему я оставила его там, у всех на виду? Почему не спрятала его где-нибудь? Потому что прослушав эту голосовую заметку, я должна была принять дополнительные меры предосторожности. Должна была поставить что-нибудь перед дверью. Должна была догадаться, что кто-то может сюда вломиться, обыскать. Правда, ему и не нужно вламываться. Если это один и тот же человек, у него уже есть ключ. 36 ЧАСОВ СПУСТЯ БЕН Все погружается во тьму. Только на мгновение. Затем все становится ужасающе ясным. Это произойдет здесь, сейчас, в этой квартире. Прямо здесь, на этом безобидном участке пола, сразу за дверью он умрет. Он понимает, что, должно быть, произошло. Ник. Кто еще? Но кто-то из остальных может быть замешан… потому что, безусловно, все они связаны… – Пожалуйста, – с трудом выговаривает он, – я все могу объяснить. – Он всегда умел выкрутиться из любой ситуации. Бенджамин Красноречивый, называла она его. Если бы он смог подобрать слова. Но внезапно говорить становится очень трудно… Следующая атака происходит с поразительной внезапностью и с оглушительной силой. Его голос умоляющий, тонкий, как у ребенка. – Нет, нет… Пожалуйста, пожалуйста… Не надо… – Слова льются из него, всегда такого уравновешенного и сдержанного, неконтролируемым потоком. Сейчас нет времени на объяснения. Он умоляет. Молит о пощаде. Но в глазах, глядящих на него сверху вниз, нет жалости. Он видит брызги крови на своих джинсах, но не сразу соображает, что это. Наблюдает, как алая жидкость капает на паркет. Сначала медленно, потом все быстрее, быстрее. Кровь выглядит ненастоящей: такая яркая, насыщенно красная, и ее так много, все больше. Как все это может вылиться из него? Ее так много – с каждой секундой все больше. Затем это происходит снова, следующий удар, и он падает, и вдобавок его голова ударяется обо что-то острое и твердое: о край кухонной стойки. Он должен был понять. Нужно было быть менее высокомерным, менее бесцеремонным. Стоило хотя бы повесить цепочку на дверь. И все же он думал, что он непобедим, думал, он единственный, кто контролирует ситуацию. Такой глупый, такой высокомерный. Теперь он лежит на полу, даже не представляя, что когда-нибудь снова сможет встать. Он пытается поднять руки, умолять без слов, защищаться, но руки не слушаются. Его тело больше не подчиняется ему. Его охватывает ужас: он совершенно беспомощен. Ставни… ставни открыты. Снаружи темно, а это значит, что вся эта сцена должна быть видна внешнему миру. Если бы кто-то заметил – если бы кто-то смог прийти на помощь… С усилием он открывает глаза, поворачивается и начинает ползти к окнам. Это так тяжело. Каждый раз, когда он вытягивает руку, она выскальзывает из-под него: через миг он понимает: это все потому что пол скользкий из-за его собственной крови. В конце концов он добирается до окна. Он немного приподнимается над подоконником, протягивает руку и оставляет на стекле кровавый отпечаток. Есть ли там кто-то снаружи? Лицо, обращенное к нему, освещено светом, льющимся из окон? Его зрение снова затуманивается. Он пытается постучать ладонью по стеклу, произнести губами одно слово: ПОМОГИТЕ. И тут его пронзает боль. Ошеломляюще сильная, ничего больнее в жизни он не испытывал. Конечно, он не может этого вынести: это уже слишком. На этом его история заканчивается. И его последняя ясная мысль: Джесс. Сегодня приезжает Джесс, и ее никто не встретит. Когда она прибудет, она тоже будет в опасности.