– А знаете, может, вам стоит пересмотреть свое предложение? – Мое предложение? – Насчет песни, разумеется. – Конечно. Ну и тип, умеет с толку сбить. – Составьте компанию нам с рейхсмаршалом. Раз уж придется его потревожить, надеюсь, ваше присутствие подсластит пилюлю. Ему наверняка понравится визит любимой певчей пташки, тем более с щедрым подарком. Эстель притихла. – Ну, это вряд ли… – У нас ведь уговор, услуга за услугу, не так ли, мадемуазель Алар? Майер положил перед ней на стойку изумруды. Эстель чуть пригубила словно ставшего ядом шампанского, поставила бокал и взяла ожерелье. – Почту за честь, – соврала она. – Отлично, – Майер взмахнул рукой в сторону выхода. – Прошу. И повел ее через роскошные салоны на второй этаж к императорским апартаментам. Хоть и привычная с детства к роскоши и достатку, в императорский люкс она попала впервые. Часовой у двери при виде полковника уступил им дорогу. Ощутив пристальный взгляд, она дерзко уставилась прямо на него, и тот потупился. Майер громко дважды постучал в дверь, и та почти сразу отворилась. На пороге оказался еще один военный, наверное адъютант, судя по бритвенно-острым стрелкам, зеркальному блеску сапог и чопорному, надменному выражению лица. Ей всю жизнь приходилось сталкиваться с подобными людьми, приближенными к власть имущим и лишь поэтому мнящими себя выше других. – Полковник Майер к рейхсмаршалу, – громко отрапортовал ее спутник, впрочем, на кого он хотел произвести впечатление, для Эстель осталось загадкой. – При всем уважении, полковник, не поздновато ли? – проворчал по-немецки адъютант, обводя глазами Эстель. – И шлюх он сегодня не заказывал, даже таких смазливых. Эстель с притворно-любезной улыбкой переводила вопросительный взгляд с одного на другого. – Мадемуазель Алар ценят за голос, – покровительственно съязвил Майер, подчеркнув последнее слово, – а также за щедрые дары, что она принесла. Советую запомнить на будущее, Гессе. Адъютант лишь недоверчиво хмыкнул, ничуть не смутясь. – Ну и что? – А у меня срочный запрос от фюрера, требующий немедленного ответа. Но вы не стесняйтесь, продолжайте рассуждать о том, о чем не смыслите. Гессе поджал губы. – Геринг сейчас отдыхает, но я доложу о вашем прибытии. Ожидайте в гостиной. Он провел их в роскошный салон и исчез за высокими, кажущимися узкими дверями. Салон поражал высоченными потолками, увешанными множеством хрустальных люстр, аккуратно подвязанными элегантными драпированными портьерами на окнах в два человеческих роста, уютно сдвинутыми вместе старинными креслами, кушетками и столиками, словно ожидающими возвращения гостей к задушевным беседам. Но Эстель, лишь мельком оглядев это великолепие, заинтересовалась собранием картин, скульптур и гобеленов, заполняющих все свободное место вдоль стен, на креслах и столах, которому позавидовал бы любой музей. – Впечатляет, не правда ли? – прошептал Майер. – А в Же-де-Пом у него коллекция ещё богаче. Сам-то я в искусстве не особо разбираюсь, а вот рейхсмаршал заядлый охотник за самыми лучшим образцами со всей Европы. Все, что вы здесь видите, скоро перевезут. – Куда же? – с наигранным любопытством поинтересовалась Эстель, стараясь скрыть охвативший ее ужас. – Насколько я понимаю, коллекция официально предназначена для большого Музея фюрера, который будет символизировать высокую культуру рейха. Между нами говоря, я считаю, что к некоторым экземплярам рейхсмаршал питает личный интерес. Тяга к прекрасному – его слабое место. – Вы ведь и сами немного увлекаетесь коллекционированием? – подмигнул ей полковник. – Верно, – через силу выдавила она. – Значит, лучше меня представляете, чего все это стоит. Эстель медленно повернулась кругом, пытаясь скрыть кипящие эмоции. Ярость, ненависть, беспомощность, ужас. Ясное дело, никакая это не коллекция, а грабеж и надругательство над историей и культурой. Стоя посреди этой комнаты, она совершенно не представляла, как можно спасти хоть что-то из этих сокровищ. Вспомнила о картинах, спрятанных дома, в тайнике, по просьбе Уайлеров, – слухи о разграблении нацистами личных коллекций распространились повсеместно, но истинных масштабов опустошения и разорения до сих пор не представляла. – Полковник Майер. Эстель вздрогнула от неожиданности и оглянулась на вернувшегося адъютанта. – Рейхсмаршал готов вас принять. Одного. Мадемуазель велено ждать здесь. Полковник с тяжелым вздохом направился к дверям и слегка наигранным жестом распахнул их настежь. В проеме Эстель мельком разглядела огромную кровать с пологом, будто вывезенную из будуара Марии-Антуанетты, на которой лежал грузный человек в бордовом шелковом халате с поясом и меховой оторочкой. Из-под нее торчали ноги в бледно-лиловых брюках. Адъютант переключил внимание на Эстель. – Рейхсмаршал сейчас не в настроении для… забав, – обратился адъютант к Эстель на безукоризненном французском, хотя и с сильным акцентом. – Он вас не примет, но ему крайне любопытно, что вы ему принесли. – Конечно. Эстель передала изумруды. Адъютант молча взял их и проследовал за Майером в спальню, захлопнув за собой двери. Эстель застыла посреди комнаты, но потом заставила себя сдвинуться с места. Она обошла картины, разглядывая некоторые с разных сторон в попытках определить, откуда они взяты или куда отправляются. Среди них были образцы фламандской, французской, итальянской и английской живописи, некоторые явно эпохи Ренессанса. Уникальные и бесценные произведения искусства. Составить опись было нечем и не на чем, но, может быть, удастся… – Ищете что-то конкретное? – буравя ее пристальным взглядом, осведомился Гессе, вернувшийся с полупрозрачной лимонно-желтой тканью, словно струящейся у него на руке. – Ах, что вы, – вздохнула Эстель, – никогда не видела сразу столько прекрасных картин. Здесь… как в большом музее. Обожаю музеи. – Еще бы, – с явной неприязнью скривился он. – Держите. Вам велено надеть. И сунул ей сверток желтой ткани. – Прошу прощения? – Рейхсмаршалу Герингу подарок очень понравился, и он решил вас отблагодарить. Наденьте это на следующее… выступление, – запнулся он на последнем слове, недвусмысленно намекая, что считает ее шлюхой. Эстель не стала его переубеждать, а приняла почти невесомое платье из крепа на шелковой подкладке с бретельками, украшенными стеклярусом. В глубине души так хотелось швырнуть эту тряпку немцу в морду, но здравый смысл взял верх, и она уже прикидывала, вдруг получится кому-нибудь продать и сколько выручить. – А еще он просил передать вот это. Он вручил Эстель прямоугольную карточку, оказавшуюся открыткой с изображением длинного здания с колоннадой, украшенного нацистским флагом. На обороте значилось: «Милой Эстель. С благодарностью, Герман Геринг». Ее чуть не стошнило. – Он велел вам примерить платье, – продолжил Гессе, – пока они обсуждают с полковником государственные дела. Эстель даже не нашлась что ответить, едва сдерживаясь, чтобы не броситься наутек. – Да уж, и впрямь тупая как пробка, – раздраженно буркнул по-немецки адъютант. – Не понимаю, что вы говорите. Она заставила себя сосредоточиться и опустила открытку в сумочку. – Рейхсмаршал мне поручил убедиться, что платье вам понравилось, – презрительно, с расстановкой сообщил адъютант, словно объясняя слабоумной. – Это кутюр? – уточнила она, хватаясь за единственный меркантильный вопрос, что пришел в голову. Гессе презрительно усмехнулся. Черт возьми, ей и самой было противно от собственной беспомощности среди этого бедлама. Приходится лебезить перед генералом-морфинистом, уничтожающим все, что она знала и любила, и ради чего? Ради призрачного шанса подслушать что-то важное и повлиять на ход событий? Лондон, может, уже в руинах, а она обо всем узнает лишь задним числом. Да что она вообще здесь делает? Неужели хоть что-то из ее наблюдений имеет какую-то ценность? – Он сказал, от Ланвен, – усмехнулся немец. – С вашим-то… безупречным вкусом наверняка оцените. Эстель вскинула голову и потребовала с самым надменным видом, на который была способна: – Проводите меня в номер, где можно переодеться. Адъютант с отвращением покачал головой, оглянулся на плотно закрытые двери, за которыми беседовали Майер и Геринг, и ухмыльнулся. – Конечно. Есть у меня на примете одно место, как раз для вас.