– Это ещё самая интересная её часть, – признался я. – Ты заслуживаешь большего, – сказал Михаил с укоризной. – Ты хороший полицейский. – Ну, так если заслуживаю и если мы друзья – колись, – предложил я. – Зачем ты прибыл в Москву, что расследуешь на самом деле. – Это всё очень сложно, – ответил Михаил. – А ты как-нибудь простенько. Михаил колебался. Кажется, он и впрямь был готов к какой-то откровенности. И тут у меня заиграл телефон. – Как я ненавижу сотовую связь! – воскликнул я, доставая трубку. – И начальство! Только на вызов царицы у меня стояла старая песня «Наша служба и опасна, и трудна». – Михаил рядом? – спросила она, не здороваясь. – Да… – Дуйте к храму, быстро! – Какому храму? – не понял я. – К большому! Где приют Лазаря Вифанийского! Связь прервалась. – По коням, – сказал я, вставая. – Пирожки дожуёшь по дороге. – Что случилось? – спросил Михаил, вставая. – Не знаю. Но какая-то гадость, нутром чую. Всем традиционным религиям случившееся десять лет назад сильно подпортило карму. Трудно говорить про «чаю воскресения мёртвых», когда ожившие покойники ходят вокруг и пытаются тебя сожрать. Невозможно обещать гурий в раю, когда мёртвому хочется гурий сожрать. И с сансарой как-то неудобно получается, разве что признать наш мир миром голодных духов. Но человек – существо гибкое, а вера его – ещё гибче. Все приспособились. Так или иначе. И с миром восставших и кваzи тоже стали взаимодействовать. Так или иначе. Под храмом Христа Спасителя, где когда-то были автостоянки, зал церковных соборов и трапезные залы, десять лет назад открылся огромный госпиталь. Поначалу там пытались лечить восставших. В том числе молитвами и святой водой, если уж честно. А потом… потом госпиталь превратился в приют Лазаря Вифанийского, где содержались и содержатся восставшие. Те, у кого остались родственники среди людей. Родственники, желающие держать своих восставших поблизости, а не отдавать их кваzи. И готовые за это платить. Или скажем деликатнее – делать пожертвования храму. Сейчас там было, наверное, тысячи полторы восставших. Опасное заведение, но оно уже стало частью городской традиции, да и церковь крепко за него держалась, как за визитную карточку своих добрых дел. Поэтому у приюта помимо врачей и санитаров была хорошая охрана (а также, по слухам, система экстренного затопления, способная за полторы минуты превратить храм в бассейн). На полпути мы влипли в затор. На полноценную пробку он не тянул, но мы едва ползли. Я мрачно смотрел на велосипедистов, едущих по своим велодорожкам, и вспоминал, что раньше тут было четыре полосы для автомобилей, а не две. Очень хотелось достать из бардачка сирену, прилепить на крышу и рвануть, распугивая велосипедистов. Но Даулетдинова сказала «быстро», а не «немедленно». Так что за такую инициативу я рисковал получить изрядный нагоняй. Что же могло случиться в приюте? Самое вероятное – восставшие вырвались на свободу. Но как это могло произойти? Там работают опытные смотрители. Восставшие схватили кого-то? Ерунда, уж если схватили – так сразу растерзали, и весь вопрос в том, восстанет их обед из мёртвых или не сможет возродиться. Существовал определённый уровень повреждений тела, после которого человек не восставал. В первую очередь, конечно, должен был сохраниться мозг. Ну и тело хотя бы процентов на сорок-пятьдесят. Без сердца и лёгких восставали редко, хотя случалось всякое. Существовала даже инструкция о том, как отбиваться от восставших в безнадёжной ситуации: для того, чтобы восстать, и для того, чтобы не восстать… Для желающих продлить земное существование советы сводились к тому, что надо как можно быстрее умереть от потери крови, подставляя нападающим для укусов крупные артерии. Мёртвых восставшие уже не глодали, почти мгновенно утрачивали к ним интерес. Так что же тогда произошло? Район вокруг храма был уже оцеплен. Чтобы не вступать в пререкания, я бросил машину на набережной, и мы, достав удостоверения, прошли сквозь оцепление. У самого храма нас остановила вторая цепь – и тут уже пришлось пререкаться. Мы были не в тех чинах и не из этого района, моя должность дознавателя никого не впечатлила. Но здесь сработала бумажка с печатями, которую достал Михаил. И у самого храма мы наконец-то увидели знакомые лица. Как ни странно, это был наш вчерашний собеседник, капитан Владислав Маркин. Ничего себе! Капитан ли он на самом деле, если командует на серьёзном происшествии такой толпой народа? А рядом с ним – наш эксперт, моя несложившаяся партнёрша по чаепитию, Анастасия! Они о чём-то энергично спорили, точнее – спорила Анастасия, а Маркин качал головой и пытался её успокоить. Судя по тому, что одета Анастасия была совершенно не по форме – блузка и шорты, явилась она не с работы. Я бы даже сказал, что она прибежала прямо из дома в домашней одежде, сменив тапочки на босоножки и даже не глянувшись в зеркало. Для женщины это несомненный подвиг. Но какого кваzи она вообще здесь делает? Её работа – пробирки, скальпель и газоанализатор! – Всё те же лица, – внезапно сказал кто-то, хватая меня за локоть. – Хорошо хоть ребёнка не притащили. Что вы здесь делаете? Это был пожилой гэбэшник, которого я вчера счёл экспертом вроде Анастасии. Сегодня я уже не был в этом так уверен – на мужчине был бронежилет, а за спиной – короткоствольный дробовик. – А вы-то? – высвобождая руку, спросил я. – А она-то? – Она-то понятно, – туманно ответил гэбэшник. – Но вы зачем явились? – Что происходит? – спросил Михаил. Поколебавшись, гэбэшник кивнул: – Идите к шефу. Пусть он объясняет. Михаил сразу двинулся дальше, а я задержался на секунду, посмотрел гэбэшнику в глаза. Тот вздохнул и негромко сказал: – Захват заложников. В полном недоумении я двинулся следом за кваzи. Захват? Заложников? Бред! Восставшие не захватывают людей в заложники. Восставшие нас жрут! При нашем приближении и Анастасия, и Владислав замолчали. Капитан возвёл глаза к небу и даже развёл руками. Анастасия понурилась и отвела взгляд. – Доброе утро, капитан Маркин, – сказал Михаил. – Что происходит? – Всем хотелось бы знать, – ответил капитан. – Но это закрытая информация. – Слушайте, Маркин. – Я оттеснил Михаила. – Здесь захват заложников, понимаю, это ваша прерогатива. Но, черт возьми, как? – Откуда вы знаете? – резко спросил капитан. – Птичка на хвосте принесла. – Я этой птичке клюв начищу, – выругался Маркин. – Да, это наш вопрос, покиньте зону оцепления. Не заставляйте выводить вас силой. – Это Виктория! – выкрикнула Анастасия. – Это Виктория, Михаил! Она захватила заложников! – Кваzи захватила людей в заложники? – судя по всему, Михаил был шокирован. – Восставших! – резко сказал Маркин. – Ваша психованная беглая кваzи напала на приют. Она освободила восставших, а людей выпустила. – Всех? – уточнил я. – Да, всех, – мрачно сказал Маркин. – Ну так всё решается очень просто, – обрадовался я. – Про систему затопления не врут? Или ядовитый газ, разъедающий мёртвую плоть? Анастасия почему-то посмотрела на меня очень недобрым взглядом. Михаил вздохнул и ответил вместо Маркина: – Врут, конечно. Там не затопление и не газ. Там магнетроны. Весь приют – одна огромная микроволновка. Я обалдел. Никогда не подозревал, что церковь настолько идёт в ногу со временем. Магнетроны! Ёшкин кот! – Да не верю! – воскликнул я невольно. – Это из старых военных запасов, – холодно сказал Михаил. – Разрабатывали какое-то оружие на страх супостатам. В боевых условиях против живой и мёртвой силы оказалось не очень эффективно, это больше рассчитано на технику. Но кто-то додумался использовать как системы безопасности в институтах, изучающих восставших, и к… – Он неприязненно посмотрел на Маркина и не закончил фразу. С тем же осуждением в голосе добавил: – Конечно, церковь тоже для своей лечебницы выпросила. – Церковь ничего не выпрашивает, Михаил, – мягко поправили его. – Церковь просит. Поп подошёл неслышно, будто опытный спецназовец. Да он такое впечатление и производил – немолодой, но очень крепкий, без свойственной попам полноты. Одет он был в рясу неожиданно белого цвета. Я как-то привык к тому, что наши попы ходят в чёрном. Хотя у них вроде есть какое-то белое духовенство и какое-то чёрное… может, в этом дело.