Пять секунд, отпущенных мной врагам истекают, и улица пуста. Лишь полыхает мой дом и стоят рядом те, кто поджёг его… — Лишь в глубине ты — бог, — говорит Человек Без Лица. Он не угрожает, он напоминает… — Разве? — я подхожу к ним ближе. — Рейд, сейчас компьютеры налоговой полиции узнают, что ты присвоил пару миллионов… Урман! Вся информация «Аль-Кабара» — в свободном доступе! Вилли! «Лабиринт» — мёртв! Уровни стёрты, карты утрачены, монстры разбежались! Дима! Твои отпечатки пальцев — принадлежат серийному убийце! Даю им пару секунд, чтобы осмыслить, и добавляю: — Минута… и станет так! Не знаю, возможно ли это. Я не знаю своих сил. Даже не знаю, откуда они появились. Но они верят. — Чего ты хочешь, дайвер? — кричит Урман. Рейд отталкивает его, ревёт: — Условия! Может быть, я немножко угадал с налогами? — Вы прекращаете охоту. Перед ними — чудо. Но им есть, что терять. Урман и Гильермо переглядываются, директор «Аль-Кабара» кивает. — Мы снимаем свои обвинения, Джордан, — говорит Вилли. — Не стоит… привлекать «Интерпол». Он едва уловимо кивает мне. Значит, пугали? Ложь. Везде — ложь. Краем глаза я вижу, как по улице приближаются люди. Простые граждане Диптауна, теперь, когда оцепление повержено, они могут удовлетворить любопытство. Пускай смотрят. Джордан берёт Дибенко за плечо, слегка встряхивает: — Вы слышали? Операция прекращена! Всё! Отключайте свои системы! Значит, здание замораживал Дмитрий? У полиции силёнок не хватило? Человек Без Лица отмахивается от комиссара. Он смотрит лишь на меня. Ему, единственному, наплевать на мои угрозы. Не потому, что он не верит в них, и не потому, что готов потягаться с американским правосудием, насквозь пронизанным компьютерными технологиями. Он не готов отказаться от чуда. Как-никак, мы земляки. Обоим высшая идея вывихнула мозги — пусть и в разные стороны. С туманной маски доносится шёпот: — Ты предаёшь весь мир… — Я его реабилитирую. — Ты не хочешь делиться, дайвер. Ты получил свою награду… и предал нас. Ладно. Не забудь забрать Медаль. Будет, чем оправдываться. Я вспоминаю склад, коробки с софтом, стол, на котором осталась медаль вседозволенности. Тянусь — сквозь расстояние, которого больше нет. И тяжёлый жетон ложится в мою ладонь. Секунду я разглядываю его. Белый фон, и радужный шарик. Паутина сети, окружённая невинностью и чистотой. — Это твоё, — говорю я, и бросаю медаль Человеку Без Лица. Жетон касается чёрной ткани плаща и прилипает. Красиво… — Я этого не заработал. А ты… ты создал глубину. И не повторяй, что не мог это сделать. Смог. Сам. Спасибо. Но не думай, что мы тебе чем-то обязаны. Этот мир будет жить, будет падать и учиться вставать. Он не заставит говорить того, кто хочет молчать. Не заткнёт рот тому, кто хочет говорить. И, может быть, станет лучше… Я поворачиваюсь, и иду к своему дому. Дибенко так и не отключил программы, сковавшие здание алмазной коркой. Но я не собираюсь его о чём-то просить. Дёргаю дверь — и вхожу в подъезд, сияющий, словно пещера чудес Алладина. Вот только за моей спиной иллюминация гаснет, сходит на нет. Я рву чужую программу, отвоёвывая у неё шаг за шагом. Поднимаюсь. Всего лишь две с половиной сотни ступенек. За каждой дверью — шорохи и шум. Мой нарисованный мирок оживает, когда я прохожу мимо. Вслед несутся обрывки музыки и невнятный шум разговоров, звон бьющегося стекла и ритмичный стук молотка, шлёпанье босых ног и визг дрели. Даже не вспомнить сейчас, когда и что я программировал, окружая себя несуществующими соседями. Странный я тип. Как и все люди… Я знаю, что в силах удалить всю заморозку сразу, одним усилием. Но не делаю этого. Пусть будет путь вверх медленным, шаг за шагом. Сметая со стен фальшивый блеск, пробуждая жизнь в пустых квартирах. Никогда больше я не войду в этот дом. Хныканье ребёнка и гул неисправного крана, лай собаки и звяканье бокалов. Мне нечего запоминать, и не о чём грустить. Это были мои костыли, но я научился ходить сам. Последний изгиб лестницы, останавливаюсь на миг перед дверью, сложенной из алмазных зёрен. В каждой песчинке — моё крошечное лицо. Одно из многих лиц, которые я надевал в глубине. Дышу на дверь — алмазы тускнеют, меркнут, превращаясь в льдинки, стекая каплями воды. Поплачь за меня, глубина. Мне не о чем плакать. Вхожу — и сразу же вижу, что в квартире ничего не изменилось. Здесь программа Дибенко власти не имела. Неудачник и Вика стоят у окна, глядя на улицу. Подхожу — Вика молча берет меня за руку, и мы смотрим на Диптаун втроём. Улица забита народом. Густая, слитая толпа. Чуть дальше по сторонам замерли машины «Дип-проводника», а люди всё подходят и подходят, чтобы замереть, глядя на дом. И лишь под самым окном люди расступаются. Там круг пустоты, окружающий Человека Без Лица. Он тоже смотрит вверх, словно в силах увидеть нас. Мне даже хочется верить, что он видит. — Он вовсе не злой, — говорю я Неудачнику. — Он просто нетерпеливый. — Я никого не обвиняю, — соглашается Неудачник. — Тогда уходи, — прошу я. — Самое время. 110 Он очень долго смотрит на меня, тот, кто пришёл в глубину в обличии Неудачника. Словно хочет рассмотреть моё настоящее лицо, понять, что я чувствую сейчас. — Ты обижен? — спрашивает он наконец. — Нет. Расстроен, но это совсем другое. — Я боялся, что ты обидишься. Ведь я разбил твою мечту. — Какую? — Ты мечтал, что виртуальность изменит мир. Сделает его чище. Даст людям доброту и силу. Терпел то, что возмущало тебя, улыбался тому, что раздражало… Неудачник протягивает руку, кладёт на наши с Викой сцепленные ладони. — Ты верил в миг… один-единственный миг, искупающий все грехи и ошибки. Я убил эту веру. Мне даже смешно слушать его слова. Неужели он и впрямь так считает? Неужели я так думал? — Не в глубине дело, Неудачник, — говорю я. — Не в этой глубине. Он кивает. — Помнишь зеркальный лабиринт, Леонид? Конечно помню… — Глубина дала вам миллионы зеркал, дайвер. Волшебных зеркал. Можно увидеть себя. Можно глянуть на мир — на любой его уголок. Можно нарисовать свой мир — и он оживёт, отразившись в зеркале. Это чудесный подарок. Но зеркала слишком послушны, дайвер. Послушны и лживы. Надетая маска становится лицом. Порок превращается в изысканность, снобизм — в элитарность, злоба — в откровенность. Путешествие в мир зеркал — не простая прогулка. Очень легко заблудиться. — Я знаю… — А я и говорю с тобой лишь потому, что ты знаешь. Я тоже хотел бы стать твоим другом, Леонид. Он грустно улыбается, прежде чем добавить: